Лето еще не началось
Веркистова Мария

    Ярким солнечным утром мы сидим под кустом сирени в огромной, привезенной накануне грузовиком рассыпчатой куче песка. Солнце греет от всей души, но воздух освежает, не давая забыть о том, что на дворе всего лишь конец мая. Мы, дети, никуда не спешим, но и времени зря не теряем: скоро взрослые закончат завтрак и позовут нас в огород помогать - собирать каких-нибудь вредителей или рыхлить грядки. Потом надо будет заниматься уроками, после занятий обед и дневной сон, а там и до вечера рукой подать - так что нам надо успеть поиграть хоть немного.
      Мы - тройка друзей. Деревенские думают, что мы все из одной семьи, но это не так. На самом деле наши родители дружат с незапамятных времен и вот уже которое лето подряд (нам-то кажется - всегда!) снимают дом с оранжевым крыльцом в маленькой деревне. Обычно за нами присматривают наши мамы - все три, а папы приезжают на выходные и в отпуск.
      Я старшая, мне уже почти девять. Петьке летом стукнет семь, а Димон и того младше. Я не люблю показывать, что я взрослее. Мне кажется, это недостойно, ведь папа говорит, что выделяться надо умом. Если ты и в самом деле старше и сознательнее, говорит он, это и так будет заметно, зачем еще лишний раз напоминать.
      У взрослых, конечно, своя жизнь, а у нас своя. Мы стараемся не попадаться лишний раз мамам на глаза, а они - не влезать в наши игры, пока нет необходимости, и в итоге все стороны довольны и занимаются чем хотят. Если б еще не все эти обязанности - уроки, огород, дневной сон - летняя наша жизнь была бы полностью безмятежна.
      На оранжевом крыльце за сиренью слышатся шаги. Мы с Петькой переглядываемся - в огород на борьбу с вредителями страшно не хочется. Нечеловечески - как сказали бы в одной из недавно прочитанных мною книжек. Нечеловечески не хочется, смакую я про себя красивое словосочетание.
      - Нечеловечески не хочется в огород, - обратилась я к сирени.
      - Давай не пойдем, ну, - вскинул лохматую голову Петька.
      - Рассердятся.
      - Да ладно! - Петька был бунтарь. - Вот пойдем сейчас на задворки, и пусть себе сердятся.
      - Расстроятся... - ответственно воззвала я к Петькиной совести.
      - Да ну! На обратном пути мамам цветов наберем. На задворках.
      Димон сосредоточенно копал под горой песка тоннель и населял его божьими коровками и снулыми бронзовками. Жуки то и дело расползались, но Димон был настойчив и заселял их в песчаную нору снова и снова.
      - Драпаем! - зашипели мы на него хором. Подпрыгнув от неожиданности, он молча понесся за нами - по дорожке мимо окон, одетых в перекосившиеся резные наличники, пригнувшись, чтоб нас не увидели, через лужу - босиком по ледяной воде, взвившейся грязью меж пальцев ног, и за поворот - на задворки. На мокрые ноги моментально налипла и обсохла панцирем дорожная пыль.
      На всякий случай мы обежали деревню аж до середины - чтоб нас не заметили из дома. И сели на обочину, где на границе дороги с полем обнаружилась лужайка дикого щавеля. Выщипывая щавелевый урожай, Димон запоздало пытался выяснить, что это нас так сорвало с места, и возмущался тем, что теперь ему попадет вместе с нами.
      - ...И уложат спать рррано, без костррррра! - говорил он высоким голосом, гордясь своей недавно обретенной буквой "р". - И без жженого сахаррррра!
      - Димон, - покосился на него Петька, стремительнее любой гусеницы обгрызая кислые щавелевые листья. - Ты и так рано спать уйдешь. Ты ж вечером засыпаешь даже стоя, хошь с костром, хошь без!
      - Так что ты ничего не теряешь. А нам костер не страшен! - ввернула я строчку из одного старого стихотворения, очень уж она подходила, про костер. - И мы не могли оставить тебя одного в песочнице. Без присмотра.
      Димон надулся и приготовился скандалить дальше, но вовремя отвлекся на огромную желтую бабочку с хвостами, летавшую над полем в нескольких метрах от нас.
      - Поймать? Ловить? - восторженно запищал он и поскакал по полю.
      Мы с Петькой валялись на траве и грызли травинки, глядя в небо. Было немного скучно.
      - Где же мы возьмем цветы? - поинтересовалась я.
      - Да вона их сколько! - Петька не глядя обвел рукой пространство за своей головой, подразумевая, видимо, поле.
      Я села.
      - Алло, это пшеница, и она еще не выросла! А цветы где? Одуванчиков наберем? Лютиков?
      Петька даже не пошевелился.
      - Одуванчики полезные! - заявил он. Из них делают... мммм... мед!
      - Но нам-то цветы надо, а не мед!
      - Ну и фиг! Какая разница, папа говорит, главное - внимание!
      - А мой папа говорит, главное - чтоб человек был хороший.
      Петька задумался.
      - Хороший - это если точно, то какой?
      - Ну, добрый, вежливый... - я попыталась объяснить. - Чтобы никого не обманывал ... Чтоб не хвастался, других не дразнил и не обижал, а еще чтоб смотрел вокруг и видел красоту мира...
      Мой голос замер, и наступила тишина, только птица насвистывала где-то невдалеке, да из деревни доносились смутные голоса.
      - Красота мира... - с сомнением протянул Петька. - А мой папа говорит, что мир только кажется огромным, а на самом деле весь состоит из малюсеньких деталек, которые вообще нельзя увидеть просто так.
      - Это твоему папе, может быть, и нельзя! - я расстроилась, что Петька совсем не понял, что я имею в виду, и опять ему надо что-то доказывать. Доказывать мне тоже казалось недостойным. - А мой папа все видит! Мой папа вообще - волшебник!
      - Да ладно, пфф! - прыснул Петька. - Скажешь тоже! Будто я его не знаю. Какой еще волшебник? Волшебников не бывает! Что он такое умеет, например? Исчезать?!
      - Появляться! - огрызнулась я. - Иди в пень, Петька, вот нельзя с тобой разговаривать как с человеком... Эй, зырь, где Димон! Дииимооооон! А ну обратно!!!!!
      Димона было еле видно - за бабочкой он ускакал через поле почти до самого перелеска, темнеющего на горизонте. Где-то там, вдалеке, шла железная дорога. Нам туда ходить строго не разрешалось.
      - Погнали! - вскочил Петька с готовностью, восторженно оценив предстоящее приключение. - Если что, это наша обязанность - смотреть за мелким. Нам же за него влетит, если что, ну.
      С криками "Дииимооон! Дииииимоооон!!!! А ну вернись! Туда нельзяяяяя!!! Ну щас догоооонииииим!!!" мы понеслись босиком по колючему еще с осени полю.
      Догнали мы Димона уже почти на опушке. Он стоял на самой границе поля, где желтая солома заканчивалась, переходя в плотный дерн, и смотрел, не отрываясь, вглубь сумрачной лесной прохлады.
      - Тыыы куда убежал! - закричал сердито Петька "взрослым" тоном. - Не слышал нас что ли?! Сюда нельзя! Мама нас заругает!
      - А не крррричи на меня! - заверещал Димон, словно очнувшись. - Сами убежали из дома, а я сррррразу что?!! Я пррррросто посмотррреть!
      - Еще как что! А если потеряешься?.. Что нам мама твоя за тебя скажет?! А ну домой!
      Я вошла в лес. Крики тут же отступили на задний план, словно за моей спиной опустился занавес. В лесу было холодно. И...
      - Петька, ну-ка глянь, че тут! - крикнула я, обернувшись.
       
       Спустя полчаса с обожженными крапивой лодыжками мы стояли на той же опушке, глядя на свою деревеньку. Деревня выглядела странно маленькой и вся была как на ладони - вот как далеко мы ушли. Поход прошел не зря: каждый из нас держал по большущему букету ландышей, умопомрачительно пахнувших, прятавших в фарфорово-белой глубине своих колокольчиков разноцветные сердцевинки - красные, желтые, голубые.
      Тут, на опушке, терпение Димона лопнуло окончательно, и он начал ныть: "Крррапиииивааа кусается!.. Колюююючкиии колются! Домооой хочу, мама вас заррругает", и мы с Петькой решили, что пора идти обратно.
      К дороге мы вышли через Липу. Липа у нас классная. Димон, конечно, в этот раз на нее не полез, да и Петька тоже. Я сказала, что догоню, потому что у меня на Липе было одно очень важное дело, и они побрели потихоньку по дороге вдоль задворок домой. С дерева сквозь листву мальчики мне казались хрупкими, словно эльфы, в мятых рубашках и шортах, с зелеными пучками ландышей в руках.
      Когда сидишь на развилке веток в вышине, тебя самого не видно, а ты можешь наблюдать не только за всей деревней целиком, но и за дорогой на станцию. По ней приходят с поезда те, кто приезжает из Москвы, и мой папа тоже - когда у него выходной. Я покрепче ухватилась за шершавую ветку, закрыла глаза, повернулась в ту сторону, сосредоточилась и загадала: "Чтоб папа приехал!" Старательно представила себе вид заросшей и покрытой лужами холмистой дороги, по которой идет, быстро шагая, папа в темно-зеленой штормовке, с большим рюкзаком. И открыла глаза.
      Поначалу, сколько я ни вглядывалась в горизонт, все было совершенно обычно: удаляющиеся по задворкам Петька с Димоном, залитые солнцем холмы, блестящие лужицы в колеях. Тишина.
      Потом на дороге вдалеке появилась маленькая темно-зеленая фигурка.
      "Папа!!!!!! - завопила я, слетая с ветки липы. - Папа приехал!!!!!"
       
      Галопом, стуча пятками по заросшей дороге, перепрыгивая через лужи и обогнав удивленных мальчишек, я неслась на околицу, чтоб успеть встретить папу, которого еще никто, никто-никто, кроме меня, не видел.

Осенний дождь
Лебедь Валерия Витальевна
       
       В этом году в город N осень вступила мягкими шелестящими шажками жёлтой листвы точно в срок. Она затянула серой пеленой прежде солнечно-ясное небо и подула приятным прохладным ветерком с первым осенним дождём.
       
       Мила играла около дома, но, испугавшись прохладных крупных капель с неба, села на крылечке под крышей, пережидая ненастную погоду. Она спрятала под свою курточку её любимого зайчика, и они вместе сидели так, наблюдая за прохожими. Мимо них мелькали разноцветные зонтики, резиновые сапожки, недовольные и спешащие найти укрытие лица. Но вдруг Мила увидела девушку, которая шла босиком, неся свои босоножки в руках. Она шагала при этом без зонтика и столько радости было в её лице, что она уже совершенно не чувствовала, что промокла почти насквозь. Мила подбежала к ней, схватила за рукав и потянула к своему крылечку со словами:
       
       - Пойдёмте со мной! Вы же совсем промокли!
       
       Девушка присела к ней, стараясь не дотрагиваться до неё своим мокрым плащом.
       
       - Ты не любишь дождь? - спросила новая знакомая Милу.
       
       - Нет - протянула она, чуть было не всплакнув. Мне становится тогда очень грустно, холодно. Всё вокруг серое и унылое.
       
       - На самом деле, дождь несёт с собой много хорошего. Вот ты видишь, как разливается печаль, а я - как город обнимают тёплые и прохладные руки дождя. Что ты чувствуешь, когда тебе неожиданно падают на голову капли с ветвей деревьев, волнуемых прохладным осенним ветерком?
       
       - Хм...- помолчала она некоторое время. Я даже сержусь, хотя понимаю: А на кого ругаться? Как же проучить этого шалуна-виновника?
       
       - А я всегда улыбаюсь. Вот ты права насчёт шалунов. По-моему капельки - это просто маленькие проказники, которые с нами играют. Они вряд ли хотят, что бы мы грустили и падают сверху, как бы помогая человеку опомниться. Для меня дождь - это всегда своеобразное обновление. Ты можешь прятаться от него, а можешь танцевать вместе с ним. В каждой капле дождя я вижу целый мир, в котором переливаются разными цветами счастливые взгляды, детские улыбки и шустрые солнечные зайчики. И все по-разному видят этот мир. Мы вольны сделать его таким, каким сами желаем видеть.
       
       - Неужели я могу тоже так? Но, посмотри, вокруг такие большие лужи, столько грязи! В моём мире их точно не должно быть!
       
       - Закрой глаза - чуть шёпотом сказала она. Представь свой мир, а теперь подойди ближе и посмотри на эту лужу. Что ты видишь?
       
       Мила не могла сдержать свой восторженный смех. И воскликнула наконец:
       
       - И правда! Я вижу мой мир! В нём плывут облака и волнуются от ветра зелёные верхушки деревьев! Как же здорово!
       
       Вот это тот мир, которые ты хотела увидеть - сказала девушка. Она уже собралась было попрощаться с Милой, как та воскликнула:
       
       - Но погоди! А когда выглянет солнышко и высохнут лужи мой мир исчезнет! Что тогда?
       
       - Не бойся, милое создание! Ты можешь его сохранить навсегда!
       И приложив свою влажную руку к её груди, она продолжила:
       - Вот здесь, - и поцеловав крепко в лоб, сказала - только помни об этом и верь!
       
       Прохладный ветерок вызвал улыбку на лице Милы и она сказала:
       - Меня зовёт тот прекрасный мир. Он где-то рядом, я должна найти его! Мне надо спешить!
       
       Солнечный лучик скользнул по лицу прекрасной незнакомки, она прищурилась и, молча благословив Милу на будущие открытия, пожелала:
       - В добрый путь!
       
       На бледном лице девушки вспыхнул румянец, и она резко почувствовала прилив счастья. Это необъяснимое чувство окутало её влажное от дождя тело и она, выйдя на аллею, продолжила свой путь. В такие моменты она была ведома внутренними порывами обнять весь мир, взобраться на самую высокую вершину, совершить что-то невероятное и казалось бы до этого времени невозможное. И девушка верила, что и маленькая Мила сейчас переживает похожие чувства. И одна мысль, что вот так просто можно сделать человека чуточку счастливее, не покидало её больше никогда. Она жила этим, верила, творила и любила!

"Снег под босыми ногами"

Соседи напротив жили, семеро детей у них было. И вот зимой как соскочишь с печки да как лупанёш к ним через дорогу босиком!.. и сразу - на печку. А она у них бо-ольшая была! Разогреешься, наиграешься там и-и домой. Бяжишь, а снег под ногами!.. Когда обутый-то идешь, ведь не так он хрустить, а вот когда под босыми ногами... во когда неприятно! Как-то по-другому хрустить он и колить! \\ Здоровье-то у меня плохое было, всё ноги болели. Сейчас заболят, затрусятся, не устоишь прямо! И вот заболею так-то, сошьют мне платье смертное, а я и выздоровею. Помню, сшила мне как раз мамка платьице розовенькое, красивое, а я и выздоровела, и повели меня в нем к обедне. Стою, слушаю, как певчие поют... А жарко было, раскраснелась вся!.. И подходит ко мне вдруг дьякон, и говорит: - Ах, какая девочка хорошенькая! Глазки черненькие, платьице розовенькое. Ну, как ангелочек всё равно! Вот тут-то я и подумала: видать, и вправду я хорошенькая, раз дьякон говорит, а то бабка моя всё-ё, бывало, так-то и скажить: - Тебе, Машенька, помереть бы лучше. Крепко ж ты страшная! И кому ты такая нужна будешь? .

  Так-то и докатились мы до того, что и прикрыться нечем стало, и обуться не во что... Как помер отец, так не помню, чтобы у меня обувка какая была... опорки мамкины старые есть, ну и ладно, или чуни какие-нибудь одни на всех: надвинешь их, выскочишь на улицу... а то всё-ё босиком!
  Помню, соседи напротив жили, семеро детей у них было. И вот зимой как соскочишь с печки да как лупанёш к ним через дорогу босиком!.. и сразу - на печку. А она у них бо-ольшая была! Разогреешься, наиграешься там и-и домой. Бяжишь, а снег под ногами!.. Когда обутый-то идешь, ведь не так он хрустить, а вот когда под босыми ногами... во когда неприятно! Как-то по-другому хрустить он и колить!
   
  Ну, хоть обувки у нас и не было, но иногда все ж лапти выручали. Помню, сплёл мне дед лапоточки, и крепко ж они мне понравилися! Но раз десять я, небось, упала, пока не научилася в них ходить: они ж ши-ирокими показалися, цепляются друг за дружку!
   
  А тогда эти лапти в каждом дворе плели. Рясник, Трыковка, Верховка, Мокрое - это все лапотниками звалися. Для морозной зимы они крепко хороши были! Легкие, удобные! Бывало, если в лес мужик едет, так валенки, чтолича, обувать будет? Не-ет, лапти обязательно. Пенькой их подплетет, онучи (длинные, узкие полотнища из замашки), одни, другие накрутить и по-ошел!
  А уж как оттепели начнутся, так в них плохо! Ноги всегда мокрые... вода-то по онучам, как по фитилям поднималася.
   
  Но лапти больше для взрослых плели, это ж онучи надо было уметь наворачивать. А мы, дети, зиму в кой-чём перебивалися, а как только снежок сойдет и по-ошли босиком! Бегаем все лето, так ноги потом черными станут, как лакированные всёодно, да и цыпки заведутся. Другой раз мать нагреет воды, начнет нам их мыть, а мы плачем, кричим! Больно ж... А потом смажет маслицем конопляным... а во приятно!
   
  Вот так-то мы и одевалися-обувалися.
  А когда подрастать я стала, подарил мне солдат, что стоял у нас на квартире, ботинки свои старые. Вот радость-то была! Ботинки большие, крепкие! Так я что: стельки туда, портянки одни, другие. Как придешь в них на работу!.. Ох, ноги-то горять прямо!
  И вот в таких-то ботинках я и ходила года четыре, пока свататься ко мне ни стали...
  А что за туфли на фотокарточке, спрашиваешь?..
  Ну, к той поре мамка купила мне уже туфельки, востроно-осенькие такие! Как же я их берегла, как же я их чистила! Думаешь, в них сниматься шла? Не-ет, туда я их несла, а только и обулася, когда пришли с подругой к Мендюку фотографу... Любил он над деревенскими посмеяться, вот и сунул мне в руки книгу. А эта книга, небось, полпуда весила! Помню, стою с этой книгой и ни-икак не удержу ее, а он смеется:
  - Ну на что вам фотокарточки-то?
  - Нужно...
  А на что нужно?
  Когда отец-то помер... так ни одной фотокарточки от него не осталося! Вот мать всё-ё, бывало, так-то и скажить:
  - Была бы фотокарточка моего Тишечки, хоть взглянула на него...
   
  А у меня здоровье было плохое, всё ноги болели. Сейчас заболят, затрусятся, не устоишь прямо! Вот мать и хотела... А тут подруга как раз пошла к этому Мендюку сниматься, вот мамка и попросила ее взять меня с собой.
  Как раз тогда-то она мне и платье первое сшила из альпаги...
  Что за альпага?..
  Да была такая материя... альпагой называлася и стояла, как рочег. Вот в этом-то платье я и снялась.
  И было мне тогда пятнадцать лет.
   
  Во, видишь, до пятнадцати лет ходила кой в чем. Если мамка сгондобить что из своего старого платья, то и хорошо. Или смертное носила. Я же в детстве ча-асто болела, и вот заболею так-то, сошьют мне платье смертное, а я и выздоровею.
  Помню, сшила мне как раз мамка платьице розовенькое, красивое, а я и выздоровела, и повели меня в нем к обедне. Стою, слушаю, как певчие поют... А жарко было, раскраснелась вся!.. И подходит ко мне вдруг дьякон, и говорит:
  - Ах, какая девочка хорошенькая! Глазки черненькие, платьице розовенькое. Ну, как ангелочек всё равно!
  Вот тут-то я и подумала: видать, и вправду я хорошенькая, раз дьякон говорит, а то бабка моя
  всё-ё, бывало, так-то и скажить:
  - Тебе, Машенька, помереть бы лучше. Крепко ж ты страшная! И кому ты такая нужна будешь?
  А дед Ляксей еще и вскинется на эти её слова:
  - Да что ты плятёшь, старая! Да Машенька у нас королевной будить! Смотри, какие глазки у нее красивые!
  Вот и поспорят с ней так-то...

Напляш Сергей:

   БОСИКОМ
  (Посвящается славным,
  романтичным,беззаботным 70-м годам 20-ого века)
   
  Вечер он молчит,она пытается завести разговор.
  Качча-Ветер дует ,холодно,почему ты молчишь?
  Пигмей-А что мне говорить,наступила осень,эта долбаная осень.
  Качча-А почему долбаная?
  Пигмей-Просто после нее начинается зима ,а зиму
  Я ненавижу.Так холодно и мерзко.Падает снег,на асфальте лед,мерзость какая.
  Качча-Слушай, а давай погуляем босиком...это так интересно...
  И они пошли гулять по замызганому городу, по трущебному району, босиком.
  Шел дождь,а они все шли как два сумашедших создания,по лужам...
  -Холодно,Качча,у меня болят ноги от хождения по лужам босиком,пойдем домой пить портвейн!!!
  Качча-ОК,отличная мысль выпить, вон магазин.
  Пигмей - Возьмем литр и спать
  Качча- не вопрос мой милый...
  Входят в магазин.
  Качча -У вас портвейн есть ?
  Продавщица(Старая дева Чапаевского запала с усами и огромной грудью)-Есть "Три Семерки" осталось три бутылки.
  Пигмей -Заверните,то-есть вот деньги,три бутылки пожалуйста...
  Они прошли до дома,зашли в свою хрущевку,Зашли на кухню и стали пить портвейн.
  Качча(поднимая граненый стакан)-Пигмей твое здоровье...
  Пигмей-И твое Качча!
  Они выпили всю портвейн и легли спать,а утром начались обыденные черно-белые дни .Пигмей ходил на работу, а Качча рисовала картины и несла их в салон.Но больше всего они любили выходные эти цветные выходные.
  С Каччей и Пигмеем мы познакомились в один из тихих летних вечеров.Я сидел на скамейке и курил , а они два сумашедших шли по асфальту босиком.
  Первой заговорила Качча . Как и сейчас помню приятное удовольствие от голоса Каччи.Он был похожь на сладость фрукта и пения соловья..это было действительно приятно.Она сказала: "У вас не будет сигаретки?Ой ,а две ? А почему вы сидите один?Вас что-то огорчает?А давайте ходить босиком".И я снял ботинки ,носки и пошел с ними вместе по парку,дальше мы пересекли мост и пошли дальше .Мы шли и шли ,а за нами тянулся наш шлейф босых звезд.Уже стемнело ,а мы шли и Пигмей предложил выпить портвейна.Отлично помню его любовь к портвейну.После ее покупки мы долго сидели на кухне Пигмея и разговаривали.Удивительные люди в тот момент подумал я.Как им хорошо их наверно ничего не заботит.Пигмей как будто прочел мои мысли и сам сказал: "Наш мир цветной когда мы на выходных пьем портвейн и гуляем босиком.По выходным так хорошо жить."
  Качча-Вот бы выходные были каждый день тогда мы бы смогли гулять босиком каждый день ,ведь это классно хождение босиком.Лето это прекрасно!!!
  Это была субота и я остался у них до понедельника ,а когда с утра мы пошли в метро чтоб ехать на работу действительно мир стал черно-белый, все стало обыденным.Цветы потеряли свой цвет и небо поглащенное тучами стало серое унылое и некрасивое.
  Пигмей -Приезжай в пятницу выпьем портвейн и походим босиком .
  И я приехал.Удивительно но культура ходить босиком так ко мне привязалась,что все выходные я проводил с ними.Зачем мне дача если я хожу босиком по выходным с Пигмеем и Каччей.Удивительно было то что мы встречались только повыходным для нашего общего культа.Культа ходить босиком.
  А потом случилась зима...
  Я ухал в командировку в Москву.Вобщем суть такая ,что я бесполезно мотался по стране и не мог ходить босиком с Каччей и Пигмеем.
  Я вырвался к ним только весной .
  Помню какое удовольствие я ощущал подходя к дому Пигмея,я поднимаюсь по лестнице ,звоню в звонок и ...мне открывает Качча...
  Качча(кинувшись на мою шею)-Сережка пришел ура ,Сережка где ты пропадал ,Пигмей посмотри Сережка пришел.
  Я только и смог выдавит из себя : "Пойдем гулять босиком!"...

Скажу, что мышление у метра образное <_<

Номер 1027
Сказова Владислава

Пока мы выбирались из здания, где меня содержали, точнее из его руин, мне не встретился ни один мой соплеменник. Повсюду была тишина. Город тоже представлял собой жалкую картину: повсюду развалины, осколки стёкол, искореженные этаномобили и ни одного человека. Город как будто вымер. Хотя нет, кое-где встречались живые существа, но это были отнюдь не люди. Скорее всего, соплеменники тех двух, что сейчас сопровождали меня. Во всяком случае, все признаки на лицо - а именно, хвосты, когти и смуглая кожа. Да и одежда выдавала в них пришельцев. Из каких-то неизвестных материалов, она словно вторая кожа обтягивала высокие фигуры чужаков. Все встреченные нами по дороге здоровались с моими конвоирами и странно косились на меня, впрочем, не выражая никаких признаков агрессии. Между тем, мы вышли на когда-то величественную главную площадь нашего города. Теперь она походила скорее на стоянку. По меньшей мере полсотни странных кораблей стояли на расстоянии десяти метров друг от друга. Наши конструкторы никогда не проектировали ничего подобного. Дисковидные, сплюснутые корабли из какого-то непонятного металла были выкрашены во всевозможные цвета. Тот, к которому направлялись мы, был выкрашен в темно-синий цвет, и на фоне стоящих рядом с ним светло-зеленого и василькового кораблей смотрелся мрачно и несколько устрашающе. Мне могло и показаться, но размерами он превосходил все остальные корабли. Приблизившись к этому техническому чуду, я разглядела небольшой трап, который опустился, ещё когда мы только подходили. Прежде чем ступить на трап я замешкалась, но жесткая рука не дала мне шанса на промедление и меня буквально втащили на корабль.

Вот так и началось моё приключение.

Ну и забросила же меня жизнь. Причем ни куда-нибудь, а на корабль пришельцев. Внутри оказалось довольно просторно, чего нельзя было ожидать, учитывая внешние размеры корабля. Однако пока мы шли по просторным коридорам, я насчитала уже дверей пятнадцать, скрывающих за собой надо полагать каюты. Даже если предположить, что они рассчитаны каждая на одного человека, масштабы все равно поражали. Однако подобный простор был вовсе мне не на руку. Дело в том, что вовремя обвала в лечебном корпусе, я лишилась обуви, а прогулка по разрушенному городу босиком помогла мне обзавестись несколькими довольно глубокими порезами. Первое время я пыталась отстраниться от неприятных ощущений. Подобной техники подавления болевой чувствительности нас обучает с трёх лет. Но, к сожалению, моё мастерство не настолько велико, чтобы блокировать центр боли длительное время. Последние пятнадцать минут моя воля подверглась серьёзному испытанию. Шли мои конвоиры довольно быстро, следовательно, и мне приходилось торопиться, чтобы не тащиться мешком за тянущим меня за руку Бородачом. Длинный подол моей туники скрывал ноги полностью, так что мои неприятности так и остались незримыми. Сама же я обращать чужое внимание на свои конечности не стала, полагая жалобы излишними в сложившейся ситуации. Быть может моё физическое благополучие вовсе и не входит в планы этих странных существ. Я вообще не понимала, зачем и куда меня ведут.

Между тем мы подошли к какой-то двери, на которой не было ни ручки, ни какого-либо выступа, позволяющего зацепиться и как-то потянуть дверь в нужную сторону. Однако инопланетянам это было не нужно. Бородач лишь прижал свою ладонь к гладкой поверхности, и та поехала в сторону, открывая проём. Меня втянули внутрь комнаты. И тут мне стало по-настоящему страшно. Если я до этого не очень понимала, для чего понадобилась этим существам, то теперь до меня дошла вся горькая правда. И теперь обещанная мне моими сородичами эвтаназия казалась величайшей милостью.

В каюте находился представитель всё той же странной иноземной расы, вот только возраста он был весьма преклонного. Кожа его на вид была сухая и кое-где собиралась в складки, образую морщины. Волосы у него были длинными, вот только они уже успели полностью поседеть. Судя по обстановке каюты, он относился к медицинской братии - о роде его деятельности буквально кричало всё вокруг. На ближайшем к его креслу столике были разложены многочисленные скальпели, щипцы и зажимы. У стен каюты ютились многочисленные приборы, о назначении которых можно было только догадываться. В дальнем от двери углу был оборудован небольшой вольер, в котором сидело с десяток небольших животных, чем-то напоминающих наших кроликов. И если сопоставить всё увиденное, то вывод напрашивается один: На зверьках ставят эксперименты. Но видимо, теперь их заменю я.

И точно, завидев нашу небольшую делегацию, врач спрыгнул со своего высокого кресла, устремился к нам навстречу. Рассматривая меня с величайшим интересом, он тем временем прислушивался к тому, что ему говорил Молодой. При этом, не отрывая от меня широко распахнутых глаз, он умудрялся что-то уточнять. Когда Молодой замолчал, в разговор вступил Бородач. Говорил он отрывисто и как-то очень... убедительно. Создавалось впечатление, что он отдает приказы. Видимо, то, что он говорил, удивило врача. Он попытался возразить, но его тут же оборвал Бородач новой репликой. Не знаю, в чем была причина спора, однако она, судя по всему, затрагивала меня. Между тем ученый снова переключился на меня. Он подошёл ко мне ещё ближе и стал заглядывать в глаза. Что-то пролопотал и выжидательно уставился на меня. Я никак не отреагировала. Тогда он сказал что-то ещё теперь гораздо медленнее и при этом протянул ко мне руку. Понятнее не стало. Ну что за существа, неужели для них физический контакт так важен, иначе с чего бы они все время стараются до неё дотронуться? Варварская раса. Протянутая рука так и осталась висеть в воздухе. Три пары глаз выжидающе уставились на меня. Я лишь пожала плечами. НЕ знаю, имеет ли это движение какой-то смысл у них, но выразить своё недоумение я никак иначе не могла. Пользоваться так свободно мимикой как они я не умела, да и вообще это считается дурным тоном. Но видно моя молчаливая пантомима помогла. На лице у Бородача появилась все та же гримаса, виденная мной прежде: уголки рта растянуты в стороны. Похожая была и на лице у врача, при этом он ещё старательно кивал, словно соглашаясь с какими-то собственными выводами.

Так, а это что? В руке у врача откуда ни возьмись появилась маленькая цилиндрическая трубочка, сужающаяся к концу. Она ещё и колется. Что это такое? Пробую отдернуть руку, куда пришёлся неожиданный укол, но её крепко держит подкравшийся Бородач. Да что же это... Эй, я не хочу засыпать... не хо...

***

Пришла я в себя быстро. Не знаю сколько, я была в отключке, но для меня все пронеслось за мгновение. Вот нестерпимо тянет спать, глаза смыкаются, и вот я уже очнулась. Все тот же медик, заглядывает мне в лицо, проводит ладонью перед моим лицом, довольно щурится и спрашивает на неожиданно понятном мне языке:

- Как себя чувствуешь? - Слух улавливает совершенно незнакомые мне сочетания звуков, но странное дело, я совершенно спокойно понимаю смысл вопроса. Заметив моё недоумение, врач охотно поясняет: - Мы вшили тебе под кожу автопереводчик, чтобы ты понимала нас. Вот здесь, на предплечье. - И вправду, чуть ниже локтя, нащупываю небольшой бугорок. Мня поспешили успокоить: - Не бойся, это совершенно безопасно. Понадобился лишь небольшой разрез. Правда, пришлось тебя на время усыпить, но это для твоего собственного блага. Ты не понимала, что мы пытаемся сделать, и могла ненароком себе навредить. Понимаешь? Если переводчик работает исправно и ты все понимаешь - кивни. - Я послушна кивнула. - Ну вот, теперь тебе будет значительно проще. Хотя связь у нас получается односторонней. Тебя то мы понять пока не сможем. Мы ещё не изучили ваш язык, поэтому и автопереводчиков с вашего языка пока не изобрели. Придётся тебе выкручиваться самой. Ну я не знаю, жестами там, мимикой разной. - Я вскинула на него глаза. - Хотя с мимикой у вашего брата, скажем прямо, беда. Я как увидел твоих соплеменников впервые, думал роботы, а не живые существа. Даже когда город атаковали, хоть бы кто закричал. Все оставались такими невозмутимыми. Я уж не знаю, толи вы ничего вообще испытывать не можете, толи это у вас так принято. Нуда ладно. Надеюсь, ты, когда освоишься, мне всё-всё расскажешь. Ну да ладно, я тебя, наверное, совсем уболтал, но ты уж не обессудь: не каждый день мне доводится общаться с представителем инопланетной расы. - Я кивнула, тем самым показывая, что принимаю всё сказанное им к сведению. Покрутила головой в поисках ещё двух пришельцев, но в комнате мы были с доктором вдвоём. - Не ищи, я выставил их сразу, как только ты отключилась. Правда, Кайвир упирался, переживал, наверно, что я тут над тобой буду опыты ставить. Кстати, что с твоими ногами?

Ну и как же объяснить, что со мной приключилось? Жестами? Фантазии у меня для этого не хватит. Я просто пожала плечами. Но похоже, вопрос он задавал не ради ответа. На моё телодвижение он не обратил никакого внимания - в данный момент он всецело был занят разглядыванием моих стоп. Странный он. И кто их тех двоих Кайвир? Или это кто-то третий, чьё присутствие ускользнуло от моего внимания? А что, не мудрено. Я была совсем слаба, да и попытка закрыться от боли вымотала меня под конец. Между тем, док нанес мне на израненные ноги какую-то серебристую плёнку. Она была почти невесомой, но зато принесла ногам приятную прохладу. Я посмотрела в упор на доктора и указала пальцем на плёнку. Док правильно понял вопрос:

- Это дезинфицирующие пленки. Они не дадут ранам загноиться, а заодно снимут боль. Странно, как ты вообще сюда добрела с такими ногами. - Он подозрительно посмотрел на меня. - Ты не могла не чувствовать боль, но при этом даже не хромала. Может у вас такой высокий болевой порог? Но это же противоестественно. Все живые существа должны остро ощущать собственные повреждения. Это сигнал об угрозе существованию. Или ты настолько хорошо контролируешь себя, что в состояние подавить свои ощущения? Я прав? Кивни, если это так. - Я кивнула. - Боги, что ты за сущесто! Как можно так издеваться над собственным организмом! Это же ненормально! - Док с минуту помолчал. Видно, какая-то мысль крутилась у него в голове, и сейчас он обдумывал, как бы половчее задать свой вопрос. - Скажи, а у себя, среди своих сородичей, ты считалась нормальной? Нет-нет, я вовсе не собирался тебя обижать своим вопросом. Просто мне как врачу, интересно, являешься ли ты среднестатистическим индивидом для своей расы. - Странный он. Почему же я должна обижаться? Что значит это "обижаться"? Возможно ещё какая-то эмоция? Ну да ладно. Стоит задуматься над его вопросом. Его вопрос показался мне вполне закономерным. Вот только, признав свою неадекватность, я сразу подписываю себе смертный приговор. Ведь я становлюсь непригодной даже для опытов. Что толку, если из-за неудачного экспериментального материала они придут к ложным выводам. Однако с мыслью о своей скорой кончине, мне хочется верить, я свыклась, так что признание по сути ничего не решит. Придя к такому выводу, я снову кивнула.

Итак, те, кто ожидал продолжения "Пиршества босых", и те, кто его радостно хаял, могут  быть довольны. Те, кто ожидал - получили не продолжение в чистом виде; получили продолжение логическое, ибо то, что я лишь нащупывал в "пиршестве", тут, наконец, получилось смысловое завершение и полную законченность - в повести "Бабье лето". Я писал ее, как сам с изумлением понял, почти год - начал на больничной койке в декабре 2011, а закончил вот, несколько дней назад, еще в январе 2014 года. Поклонники "Пиршества" найдут там прообразы любимых героев, только выписанные ярче, без ложной и натужной карикатурности; найдут знакомые темы и повороты...

И те, кто хаял - тоже будут рады: у них теперь есть материал! О, как я благодарен - только сейчас я это понимаю, Сергею Богданову. Да, Сергей - если вы эти строки читаете (а вы наверняка читаете, так ка по вашему собственному признанию, пристально следите за форумом!), то вы меня слышите. Спасибо за яростное оплевывание "Пиршества босых" - благодаря вам, в-частности, произведение хоть и осталось неоконченным - но стало вполне раскрученным. И надо сказать, все эти годы, прошедшие с момента презентации "Пиршества", я не забывал ни на секунду об этом маленьком должке; о том, что именно вам - гордитесь! - удалось выбить меня на некоторое время из седла и отвратить этой темы, да и чуть было не отвратить от писательства вообще. Все это время я боролся сам с собой - и с вашим темным призраком,  который сторожил каждое мое написанное слово, угрожая тут же облить грязью.. Что ж, Сергей - я в итоге победил. Я все-таки написал это, подчеркиваю: по сути, то же "Пиршество", только в новой обложке, я все-таки справился с вами, я преодолел страх перед вашей оголтелой руганью. Спасибо, что она была: закалила. Теперь я крепче. Можете хаять вовсю, искать "ляпы", неточности, опечатки досадные (большую половину я их уже знаю и даже не переживаю: будем потихоньку исправлять!). А можете и не хаять и не читать, брезгливо поджав губу. Воля ваша. Мне теперь, честно говоря, наплевать.

Ну, а все остальные - если хотят, могут ознакомиться с законченной повестью о босоногой школе на форуме сайта "Босиком в России".

Ремарка: я обещал этот текст первым босоногой.рф, да. Но я сильно обижен на них за то, как они обошлись с правом эксклюзивной публикации. И я освобождаю себя ответственности перед ними. Там глав тридцать, если кто читал; а полный вариант - только на моем сайте.
Спасибо за внимание!

Отредактировано IGOR-REZOON (2014-02-03 12:47:50)

Михаил вдруг Булгакова прочитамши? Как-то поздно, батенька... В ваши-то годы!  Давайте еще Космодемьянскую помянем и Кассиля с его "будьте готовы..."

The Morning After

Отныне я твой сон
Бунеева К.

    Огромное спасибо моей подруге Анне, вдохновившей меня на написание этой истории

    Пролог.

    Никаких имен
       Рассветные лучи вовсю ломились в еще закрытые окна городских квартир. Солнце вступало в свои права и упорно оттесняло чародейку-луну. Легкий туман висел в воздухе и мешал глубоко вздохнуть.
       Она шла вперед...
       Темные волосы, рассыпавшиеся волнами по плечам. Потекшая тушь на щеке. Босоножки в руках - за ночь ноги устали от шпилек. Распахнутая кожаная куртка, под которой надето довольно откровенное черно-белое платье.
       Глотая слезы и вспоминая случившееся в клубе, она готова была провалиться сквозь землю.
       И почему? Почему ей опять не повезло? Девушка плотнее сжала в руке сумочку и остановилась, засмотревшись на темную гладь речной воды.
       Она стояла на мосту. Вдохнув утренний, все еще прохладный воздух, усмехнулась. Надо же! Четыре утра. До дома еще идти и идти. Совершенно одна. Глупо...и обидно.
       Девушка еще раз глубоко вдохнула и пошла дальше. Хорошо, что они поссорились весной. Брести зимой через весь город было бы куда хуже. Все-таки есть в жизни хоть какая-то справедливость.
       
       Они познакомились полгода назад.
       Она - робкая студентка третьего курса, наивная и доверчивая. Готова смотреть ему в глаза, слушать каждое слово и восхищаться каждым движением. А он...Местный герой. Бэдбой. От одного только взгляда по коже бежали мурашки. Стоило ему появиться, как все девушки буквально сходили с ума, бросали на него пылкие взгляды. Он мог выбрать любую и бросить на следующее утро. Он мог только пальцем поманить. И за ним шли.
       Почему его вдруг заинтересовала эта ненормальная с зелеными глазами? Загадка для всех. Она танцевала в одном провинциальном ансамбле еще со школьных лет. Как-то приехав домой после трудной сессии, она получила приглашение выступить еще раз в замену заболевшей участницы.
       Какими были ее движения в тот день! С ума сойти! Так она еще никогда не танцевала - выложилась на всю катушку. Выжала из себя все соки.
       После концерта уставшая и счастливая, она шла домой по людной в тот день площади. Городишко отмечал свой очередной юбилей, и народ стремился отдать ему дань уважения.
       - Девушка, вас проводить? - послушался голос за спиной.
       Она обернулась.
       Он смотрел своими наглыми глазами прожженного бабника, ощупывал взглядом каждый сантиметр тела, оценивал, примерялся, любовался ею.
       - Нельзя бродить по улицам одной в такое время, - снова проговорил он и подмигнул.
       Она покраснела. Густо-густо. До самых кончиков ушей. Глупо улыбнулась.
       - Конечно, проводите.
       Сказала и споткнулась на первом же шаге, сделанном рядом с ним.
       Позже он стал ее счастьем и проклятьем, ее напастью, ее любимым. Она полюбила его, а он...тогда она думала, что и он любит.
       
       Девушка мерно ступала босыми ногами по гладкому и холодному асфальту. Мама бы сказала, что нельзя вот так вот морозить ноги. Но мамы тут нет, а ступни так и пылают после ночи на танцполе.
       Она снова танцевала для него. Он обожал смотреть, как она двигается. Ловил каждое ее движение глазами, не мог оторвать взгляда. Так было...она стала замечать, что он все чаще смотрит на других, не замечает.
       - Скажи, в чем дело? - спрашивала она.
       - Все по-прежнему.
       - Но я же вижу. Что не так?
       Он смотрел на нее холодными и наглыми глазами, уже без примеси той страсти, которая была в самом начале.
       - Не приставай ко мне с глупостями. Ты все выдумала.
       И она верила. Верила до этого вечера.
       
       В клубе было душно и темно. Лучи неонового света время от времени пробегали по фигурам людей и замедляли их движения, сковывали, давили, били по глазам и исчезали.
       Она пила свой коктейль и весело болтала с приятельницей. Сегодня в клубе они отдыхали компанией.
       - А где он? - вдруг спросила собеседница.
       Девушка осмотрелась и поняла, что ее парня нет рядом уже больше получаса.
       - Пойду, поищу, - сказала она и со своей привычной по-детски непосредственной улыбкой отправилась в сторону випов.
       Улыбка спала с ее лица, как только она вошла.
       Он был там не один. Длинноногая блондинка плотно обвивала его руками и ногами. Ее волосы были на его лице, спине. Мужские руки плотно обхватили девичий стан и раз за разом прижимали к себе. Девушка гладила его спину, голову. Она громко стонала и жмурилась от наслаждения.
       Ее словно оглушило, ударило током, сбросило с вершины. Не помня себя, она выскочила из клуба и пошла, куда глаза глядят. Куда угодно. Прочь. Подальше от этого проклятого места и подальше от него.
       "Ненавижу..."
       
       Он шла все дальше и дальше. Мост заканчивался. Сразу за ним начинался проспект. Может, вызвать такси?
       Ага, чтоб незнакомый человек увидел ее такой и стал задавать вопросы. Да ну его! Лучше сама, пешком. До центра дошагает, а к тому времени как раз и автобусы начнут ходить.
       А куда потом? Домой? Нельзя. Там соседка. Студенческий вариант проживания - подселение. Она уже привыкла, что рядом живет кто-то чужой. Она даже не замечала этого. Считала, что так веселее.
       Только не сейчас. Хотелось прокричаться, прореветься, выговориться. Всего этого не станешь делать перед чужим человеком.
       "Пойду к подруге..."
       Вот это подходящий вариант. Та, наверное, допивает пятую чашку кофе и красными от недосыпа глазами всматривается в монитор. Таков удел тех, кто работает по ночам. Подруга сможет оторваться от работы и выслушать. А еще дать успокоительное, подушку и свое мнение обо всем этом.
       Решено, "иду к ней..."
       
       На тротуаре, перед самым въездом на проспект, расположился парень. Он сидел прямо на асфальте и внимательно осматривал свой мотоцикл. Ревущий монстр сломался прямо в пути, здесь, на мосту. Парень искал поломку, нашел и теперь пытался устранить. Это оказалось непросто. Опора, удерживающая монстра от падения, была сломана. Как же это усложнило ремонт!
       Она прошла мимо и даже не заметила. Ее мысли были тягучими и вязкими, как кипящая смола. Именно кипящая, потому что спокойствия ее мыслям так и не хватало.
       Парень внимательно проследил за босыми ногами, неспешно проследовавшими рядом с ним, протянул взгляд к голым коленям, усмехнулся короткой юбке и остановился на длинных темных волосах.
       - Эй, девушка!
       Она не оглянулась.
       - Девушка!
       Замерев на месте, медленно повернула голову и невидяще уставилась на парня.
       - Ты мне не поможешь?
       Она вернулась назад и внимательно посмотрела на мотоцикл. В ее взгляде не читалось ничего, что бы говорило о понимании сложившейся ситуации. Парень даже усомнился в адекватности этого полуночного чуда с потекшей по щеке тушью.
       - Чем я могу помочь? - равнодушно спросила она.
       - Да вот мотоцикл подержать надо. Просто за руль подержи и все, а я тут пока посмотрю, в чем дело. Видишь, сломался, сам не стоит, - быстро объяснил парень, вставая во весь рост. Он был выше на голову и смотрел на нее свысока.
       Девушка оторвала взгляд от железного коня и остановилась на лице парня. Только сейчас она выпала из своего мысленного коматоза и уловила лишь последнюю фразу.
       - Что там у тебя не стоит?
       Парень даже закашлялся от такого неожиданного поворота, потом рассмеялся.
       - У меня все в порядке, а вот у него, - он указал на мотоцикл, - не очень. Поможешь?
       Она мгновенно осознала весь конфуз и комичность ситуации и покраснела. Ее взгляд бегло оценил фигуру нового знакомого. Высокий, сильные руки, крепкий торс. Черная майка только подчеркивает мужскую фигуру. На седле мотоцикла лежит кожаная куртка. Байкер. Волосы темно-русые, успевшие выгореть под майским солнцем. Глаза темные, глубокие, пронзительные, смелые. У такого и правда все будет в порядке. Она осознала, что шарит глазами по его телу и глупо улыбается при этом. От этого щеки окончательно обрели цвет фуксии. Она отвернулась и смущенно прыснула.
       Краснеть и смущаться она умела феерически. Так натурально, так открыто, так неожиданно и так очаровательно. Байкер тут же заметил это. Он лишь улыбнулся.
       - Давай помогу, - согласилась она, чтобы хоть как-то сократить паузу.
       Когда ее руки плотно сжали руль мощного мотоцикла, байкер опустился на корточки и стал что-то колдовать с этим неизвестным зверем. Она никогда не разбиралась в технике.
       Изредка его взгляд покидал пределы деталей мотоцикла и касался ее ног, покрытых лишь тоненькой пленкой колготок в двадцать ден. Она не знала об этом. Если бы узнала, покраснела бы до самых щиколоток - у нее бы вышло.
       Байкер смотрел на ее ноги и чуть улыбался. Неидеальные. Она и сама неидеальна. Нет, не куль с овсом, конечно. Но линии ее тела и лица не совершенны, увы. Милая, да. Симпатичная, да. Но не красавица. Байкеру нравились другие. Чуть меньше ростом(она была высокой), светлые волосы, более мягкие линии фигуры. Что ни говори, а в ней просматривалась какая-то угловатость. Не уродливо-бесформенная, а, скорее, по-детски нескладная. Даже свое очарование в этом было.
       - Ну, все, спасибо, крошка, - проворил он, хитро улыбаясь. - Починил, теперь поедет. Спасибо тебе.
       Она снова улыбнулась ему и подумала, что в этих глазах можно и утонуть. Прядь волос под напором легкого ветерка упала ему на лоб. Ей тут же захотелось подойти и самой, своей рукой откинуть ее назад.
       - Не за что, - ответила она и выжидающе посмотрела на него.
       "Ну, давай, попроси мой номер...Скажи, что хочешь меня увидеть. Прошу...Мне так плохо сейчас. Ну, скажи это..."
       - Ну, что, поехали? - нахально улыбнулся байкер.
       В его глазах сверкнула какая-то звериная дерзость. Сама его улыбка, его жесты, каждое движение в этот момент не говорили, они приглашали. Именно это она увидела в нем в этот момент. Байкер хлопнул рукой по сиденью мотоцикла.
       - Садись, поедем.
       Она тут же помрачнела. В ее лице мелькнуло разочарование. Она обманулась. Он такой же, как и все. Никакого намека на понимание и сочувствие. Даже ни единого вопроса о том, что она тут делает. Просто "поехали". А зачем? Он что, дурой ее считает?
       - Я пойду, - мрачно кивнула она и снова зашлепала босыми ногами по асфальту.
       Байкер непонимающе взглянул ей вслед.
       - Эй, а ты куда идешь вообще?
       - Мне на Северный, - не оборачиваясь, ответила она.
       Байкер окончательно развеселился. Он ловко накинул свою косуху на плечи, ухватился за руль своего железного коня и повел его следом за девушкой.
       
       Она шла, не глядя по сторонам.
       Какие же все они сволочи! Все до единого! Только одно им и нужно. Ничего человеческого, только инстинкты животные. Почему бы не спросить, что она тут делает одна? Почему не узнать, откуда девушка бредет в такой час?
       Вдруг ее осенила догадка. Она замерла на месте. Ее одежда. Она же идет из клуба. Девушка остановилась и ошарашено посмотрела на себя с головы до ног. О нет! До чего она дошла?
       "Какой позор! Мамочки, как же стыдно!"
       Ее бывшему нравились такие откровенные наряды, вот она и нацепила на себя этот пошлый ужас. И ведь видела же себя в зеркале! Почему-то мысль, что она похожа на дешевую шлюшку ее в тот миг не посетила. Неудивительно, что красавчик байкер принял ее за жрицу любви.
       Девушка зажмурилась. По лицу скатились злые слезы. Кожа стала пунцовой. Она краснела уже в третий раз за это утро. Это был ее личный рекорд.
       - Стой! - донесся голос байкера.
       Девушка вмиг пришла в себя. Босые ноги быстро зашлепали вперед. Она понеслась сломя голову по дороге, не замечая, как позади нее зашумел двигатель.
       
       - Стой, ненормальная! - смеялся парень, преградив ей путь своим мотоциклом. - Ну, куда ты сорвалась, а?
       Девушка хотела пройти мимо, но он схватил ее за руку.
       - Да куда ты? Стой! Обкуренная что ли?
       - Я не такая! Пусти! - рванулась она, отскакивая в сторону.
       Парень недоуменно уставился на нее. Лицо девушки было взволнованным, залитым слезами, но от этого не менее интересным.
       - Не такая - это не какая? - с любопытством спросил байкер. Он заглушил мотор и не спешил уезжать.
       Девушка растерянно моргнула глазами, опять покраснела и, опустив голову, проговорила:
       - Не шлюха, - подняв голову и, увидев, его смеющийся нагловатый взгляд, добавила: - Никуда с тобой не поеду!
       Она снова смело зашлепала по асфальту, а байкер остался на месте.
       - Нет, ну ты реально не в себе. Я подвезти тебя хотел, за помощь отплатить, а ты фигни какой-то напридумывала.
       Девушка остановился и обернулась.
       - Правда?
       В ее глазах были и мольба и надежда одновременно.
       "Ну, пожалуйста, пожалуйста, скажи, что это так! Скажи-скажи-скажи! Мне так нужно чудо!"
       - Правда. Садись, ненормальная, до Северного с ветерком довезу.
       Она на миг поколебалась. Сесть на байк к незнакомцу? Вот так просто? Плевать на все! Она смело шагнула вперед.
       - И, кстати, ты не в моем вкусе, - добавил парень, когда мотоцикл качнулся под тяжестью второго седока.
       Девушка неопределенно хмыкнула и вмиг ощутила укол разочарования. Она ему не нравится. Жаль. Очень-очень жаль.
       
       Ветер трепал ее волосы. Наверное, когда она поднимется с кожаного сиденья, на голове будет настоящий ураган.
       Он гнал быстро, невероятно быстро, как казалось ей.
       И он был обезбашенным. Гонять по городу под двести и не иметь ни одного шлема. Риск, драйв, адреналин.
       Его могли арестовать, лишить прав, посадить, он мог разбиться. Попасть в одну из тех ужасных аварий, о которых пишут в газетах и постоянно рассказывает телевидение. Он мог погибнуть.
       И не боялся.
       Она сидела, плотно прижавшись к нему. Ощущала напряженные мышцы на его теле, рельефном и точеном. Ее платье задралось, и ноги были практически полностью открыты. Девушку это не смущало. Ей даже хотелось, чтоб было именно так. А еще хотелось, чтоб он коснулся своей сильной рукой, чтобы провел ладонью по ее бедру.
       Она уткнулась подбородком в его плечо, ощутила приятный аромат его волос. Она чувствовала его всего. Казалось, что они стали единым целым - так близко были друг к другу. Прикасаясь рукой к его груди, она ощущала ритм сердца. Оно билось бешено, горячо. Казалось, вот-вот вырвется из груди. Она поймала себя на мысли, что хочет, чтоб это сердце билось для нее. Возможно, только сейчас, только в этот миг.
       Байкер привычно вел свой мотоцикл. Скорость для него не в новинку. Вокруг мелькали дома, проспекты, редкие для этого времени пешеходы. Он мчался вперед, ничего не замечая и легонько улыбаясь. Ощущая тепло сидевшей позади него девушки, он внутренне усмехался. И откуда она взялась такая? Чокнутая! Ненормальная! Сумасшедшая! Необычная! Неземная!
       Его пассажирка была слишком странной, чтобы он поверил в ее реальность.
       Из одного ее взгляда сквозила детская наивность, доверчивость, даже чуточку глупости. Но все вместе это оказалось таким милым, что байкеру было забавно представить, что будет, когда он довезет ее до места.
       
       Мотор затих. Парень выпрямился и откинул назад выгоревшую прядь, опять коварно свалившуюся на лицо.
       - Ну что, живая? - спросил он у девушки.
       Та чуть искривила рот в улыбке и пожала плечами.
       - Кажется, да.
       Байкер снова усмехнулся.
       - Ты мне скажи, дурочка, ты откуда такая?
       - Из клуба, - с непосредственностью ребенка ответила девушка.
       Ее волосы стали похожи на огромный колтун, а потекшая тушь размазалась еще больше.
       - Тебе хоть куда идти? - спросил байкер, покосившись на подворотню, мрачным провалом зияющую в стене дома.
       Девушка указала в сторону дыры.
       - Давай проведу.
       Он ловко соскочил с байка и повел его рядом, идя возле девушки. Та уже обулась в свои босоножки. Каблук сделал ее выше, но отобрал то очарование, которое было без него. Что-то пропало.
       - Ты здесь живешь?
       - Нет, - пожала плечами незнакомка.
       - Тогда, зачем мы сюда приехали?
       - Здесь подруга. Я поживу у нее пару дней.
       Байкер понимающе посмотрел на нее своими карими глазами. В полумраке подворотни они стали вовсе черными. Девушка даже поежилась.
       - Проблемы?
       - Ага, - кивнула она, боясь всхлипнуть. Снова вспомнила своего бывшего. Гад он.
       Они вышли из темноты перехода и оказались в квадрате небольшого двора. Стены двенадцатиэтажки уходили ввысь, заставляя ощущать себя мелочью. Девушка устремилась лицо вверх. Небо стало ярко-голубым, окончательно наступило утро.
       Байкер посмотрел на нее и мысленно принял решение. Он улыбнулся и поставил мотоцикл у стены, чтобы тот не упал.
       Девушка удивленно распахнула свои глаза, когда он приблизился к ней.
       - Все время хотел это сделать, - сказал парень, аккуратно стирая тушь с ее щеки. - Ну, у тебя что, зеркала нет? Кто ж с потекшей тушью ходит?
       Он говорил так, словно объясняет прописные истины ребенку. Ей мгновенно стало стыдно. Она все это время находилась рядом с этим красавцем в таком непритязательном виде. Это ужасно, это стыдно, это...
       "Какая же я дура!"
       Она густо покраснела, ощутив прикосновение его руки. Байкер не мог пропустить это.
       - Ты потрясающе краснеешь, - проговорил он, еще больше смущая ее.
       Девушка опустила лицо и посмотрела на квадратики плитки, устилавшей двор. Как же неудобно, стыдно, глупо! Если бы она умела проваливаться сквозь землю, то давно бы это сделала.
       Он осторожно взял ее лицо в свои руки и повернул к себе. Секунда. Пристальный взгляд. Несколько учащенных ударов сердца. Он требовательно и нежно коснулся ее губ своими. Она чуть не отпрянула назад от неожиданности, но он крепко притянул ее к себе.
       И она поддалась. Ее руки заскользили по его плечам, спине. Она запустила ладонь в его волосы.
       Он прижал ее к себе крепко, словно намертво. Его сильные руки властно ласкали стан и опускались все ниже - от плеч к спине, от спины к талии, от талии к бедрам. Он целовал ее по-настоящему, чуть грубо, но так незабываемо, как может быть лишь один раз в жизни.
       Она открыла глаза, когда он отстранился. Вопросительный взгляд. Он улыбнулся. Девушка нехотя сделала шаг назад.
       - Ну, все, пока, крошка, - улыбаясь, проговорил он и направился к своему байку.
       "Как? И все? Ты не спросишь мой номер? Не скажешь ничего?"
       Она растерянно хлопала глазами, глядя ему вслед. Девушка готова была вновь разреветься. Байкер уходил.
       - Стой! Как тебя зовут? - крикнула она ему вслед.
       Он обернулся, подмигнул и твердо проговорил:
       - Никаких имен.
       Мотор снова взревел. Байк умчался в темноту подворотни, увозя своего хозяина в неизвестность. Девушка осталась одна.
       Она снова подняла голову и посмотрела на небо. Прикрыла глаза, глубоко вдохнула пьянящий утренний воздух.
       "Сейчас к подруге. Все расскажу, еще раз проревусь. Да, я рассталась с этим козлом. И что? Жизнь продолжается!"
       Она смело направилась к подъезду, размахивая своим клатчем. Было легко и свободно. Наступил новый день, а проблемы старого уехали куда-то в темноту вместе с неизвестным байкером.

Отредактировано ppk (2014-02-15 11:22:57)

Грешница
Николай Семёнович Евдокимов

Повесть о девушке с ростовских поселений, завлечённой в религиозную секту и погубленной верующими фанатиками.

 
Иллюстрации - В. Руденко. - 1984 г.

Вот и получила она крещение духом святым, а нет у неё радости и блаженства, одна тяжесть, одна ломота во всём теле.
       Ксения босиком стояла в лужице возле порога, подставив лицо дождику. У ног её сидел мокрый пёс Дармоед, преданно смотрел красными глазами. По дороге проехал грузовик. Ксения проводила его взглядом и вдруг увидела на заборе кружку, ту кружку, которую она повесила там, когда Алексей напился. Тюк-тюк-тюк – стучал дождь по дну кружки…
...

Михаил долго не засыпал, не спалось и Ксении, она слышала прерывистое его дыхание, вздохи.
       — Ксень, – наконец сказал он, – поедем в Находку, а? Надоело мне тут… А, Ксень?
       Она молчала. Тогда он сполз с кровати, прошлёпал босыми ногами к ней в угол.
       — Не могу я боле, слышь, что ли? – Он сел рядом с ней на пол. – Жена ты мне или кто?
       — Уйди, – сказала она. – Не жена я тебе.
       — Кто ж ты?
       — Не знаю. Уйди, не ластись…
       — Не уйду, – зло сказал он. – Хватит, надоело.
       И откинул одеяло, заломил ей назад руки, но она была сильнее – вырвалась, убежала за занавеску.
       — Что же это делается, люди добрые! – закричал Михаил, разбудив всех. – Доколе терпеть можно?
       Прибежал Афанасий Сергеевич; из дверей, держа в дрожащих руках лампу, выглядывала испуганная Прасковья Григорьевна; отталкивая её, что-то говорила Евфросинья.
       Михаил в одних кальсонах, наступая на завязки, толкался по комнате, кричал:
       — Ведь отказывался я от неё, не хотел брать!.. Как же так, маменька, батюшка, образумьте вы её, что ли? Жена должна с мужем спать. А она… не по-божески это… Что ж делать-то мне теперь? Без денег оставили. Брат Василий обещал…
       — Замолчи, срамник, какие такие деньги? – сказала Евфросинья. – Прикройся хоть! Учить тебя, что ли, как с бабой обходиться… Телёнок!
       — Так ведь она…
       — «Так ведь она»! – передразнила Евфросинья. – Молчи, прикройся, говорю! Тьфу, срам! А Ксенька где?
       Но Афанасий Сергеевич уже нашёл Ксению за занавеской, куда она спряталась. Он вытащил её на середину комнаты и молча, ожесточённо бил кулаками.
       — Батя, не надо, грех ведь, батя! – кричала Ксения, закрывая руками голову, а он бил её и бил.
       — Ничего, – говорила Евфросинья, – это не грех, это для науки, без зла.
       И тогда вскочила Ксения, бросилась к двери, сдёрнула с вешалки пальто и босиком, в лёгком платьице, в котором спала эти дни, выбежала на улицу.
       Она долго бежала по тёмной дороге, слыша топот за собой, крики, и наконец остановилась, прижавшись к холодному, влажному стволу дерева. За ней уже никто не гнался. Она была одна на краю ночной деревни. Лаяли собаки, где-то зажёгся и потух огонёк. Ксения надела пальто и пошла, тяжело поднимая облепленные грязью ноги. Она не знала, куда шла, – не всё ли равно, куда идти! Холода она не чувствовала, не слышала ветра, не видела дороги. Она шла лесом, потом полем, потом снова лесом… Над нею в холодном, тёмном небе мерцали звёзды. Она прошла деревню, другую и шла всё дальше, не отдыхая, не останавливаясь. Но вот упала и заплакала. Она плакала долго, сидя на мокрой земле, не чувствуя облегчения от своих слёз. И снова поднялась, и снова пошла. Теперь она знала, куда идёт, но, когда подошла к дому Алексея, ужаснулась: «Не простит мне этого господь».
       
       — Ты сам, сам во всём виноват, – прошептала она, подняв глаза к далёкому небу, – ты мог сделать всё по-другому, а вот не сделал. Где же твоё милосердие, господи? Злой ты, жестокий!
       И хотя она испугалась страшных своих слов, но не стала на этот раз просить прощения.
       Дом Алексея спал, спали чёрные деревья в саду, спал мотоцикл, и Алексей тоже спал, и мать его тоже спала.
       Ксения пришла туда, куда шла, ей нужно было сделать ещё шаг, один лишь шаг, но она не сделала его. Она не могла войти в этот дом и потому, что боялась ещё бога, и потому, что стыдно ей было перед Алексеем, перед всеми людьми.
       Плача, обжигаясь голыми ногами о мокрую траву, она свернула с дороги, неожиданно увидела внизу звёзды и догадалась, что стоит на обрыве над озером. Озеро было темнее неба, темнее ночи, от него несло холодом, и седые звёзды дрожали в нём, как в ознобе. «Батя, а мои слёзки тоже здесь будут?» – услышала Ксения чей-то детский голос и поняла, что окончилась её жизнь…

А.Левицкий, А.Бобл "Технотьма: Варвары Крыма"
Если раньше внутри «Крылатой могилы» были какие то перегородки, то теперь осталась только одна, далеко в носовой части, и когда мы вошли внутрь, взгляду открылась длинная полутемная труба. Горели две лампы – одна над входом, вторая у стойки. Сначала я не понял, из чего та сделана, но когда вслед за Чаком подошел ближе, увидел, что это автомобильные шины. Они лежали столбами, поверх шли листы жести. За стойкой маячила фигура бармена.
– Ну вот, – встав в проходе между столами, Чак повернулся кругом и сделал широкий хозяйский жест. – Вот она, «Крылатая могила», про которую татуированная твоя толковала. Ну, и чё дальше? Чё теперь делать будем?
– Людей совсем мало, – заметил я.
Сбоку от стойки на железном бочонке устроилась босоногая девочка в коротких бриджах, завязанной на животе рубашке без пуговиц и большом, явно не по размеру, берете, подвязанном лентой. Из под него на плечи гривой спадали тонкие косички необычного ярко желтого цвета.
Всего несколько человек сидели за столами. В углу под стойкой кто то спал на составленных табуретах, накрывшись покрывалом в черно белую клетку.
– Барыги всякие дела решают, – презрительно бросил Чак. – Щас делишки обстряпают и свалят ночью из Херсон Града. Война войной, а денежки счет любят.
– Почему отсюда все не уедут, если понятно, что гетманы сильнее? – спросил я.
– Ну, надежда отбиться все же есть. И потом, простому люду куда деваться? Вокруг же равнины да поселки небольшие. Мутафаги, бандиты. До ближайшего поселения ты доберешься, только ежели машиной хорошей владеешь… да и то лучше караваном. Мы с тобой между ущельем и Херсон Градом вообще то случайно так легко проскочили. А скорее даже, думаю, не случайно – просто кетчеры да людоеды перед отрядами гетманов разбежались. Ну вот, купцы эти договорятся щас и вместе отсюда уедут. А тем, у кого машин нет, или в караван затесаться какой не удалось, делать нечего, только город свой защищать. Ладно, чё торчать тут. Давай уж сядем, раз пришли, выпьем и обмозгуем, как нам далее быть.
Когда мы заняли стол, девочка слезла с бочонка и подошла к нам, по взрослому сложив руки на груди. На поясе ее в маленьких ножнах висел кинжал, на другом боку – граната, ребристый корпус с блестящей трубкой запала в кожаном кармашке.
– Ну, чё будете? – спросила она, поправляя берет. У девочки было розовощекое лицо с тонким, едва заметным шрамом на треугольном подбородке и маленькие оттопыренные уши.
– У меня денег нет, – предупредил я.
– Вот как! – ребенок повернулся к Чаку. – И у тебя? А чего же вы приперлись, бродяги?
Карлик, быстро вытянув руку, щелкнул ее по лбу, и девочка отскочила. Берет слетел, косички с вплетенными в них разноцветными нитями рассыпались по плечам. Она почесала макушку, тряхнула головой, отчего косички задергались, как колосья пшеницы на сильном ветру, и снова нахлобучила берет на голову.
– Ты, значит, крутой у нас? – презрительно спросила она у Чака.
– Водку тащи, малая, – велел он. – И закуску. Мясо, хлеб, грибов. Побыстрее.
– Да ежели денёг у вас нету…
– Есть у меня деньги.
– Да а? Ну ты сам смотри, малой. Если обманете, то Матфей вас… – Она мотнула головой в сторону стойки. – У него дубинка знаешь какая большая? Примерно как ты весь целиком и даже побольше.
– Неси быстро, сказал.
Девочка зашагала было к стойке, но сразу вернулась обратно.
– А мясо какое подать, бродяги?
– А какое есть? – спросил я.
– Ну, значит, – она принялась загибать пальцы, – крысиные котлеты, мутафажья отбивная, шашлычки из пустырных курочек и еще эта… кабанятина.
– Свинина, что ли?
– Не! – она помотала головой. – Матфей кабанчика вчера прибил, не свинку.
– Тащи кабанятину, – решил Чак.
Она побежала к стойке, но на полпути остановилась, быстро оглянувшись на меня, пошла дальше медленно, с достоинством топая босыми пятками по грязному полу и преувеличенно сильно, будто взрослая, виляя бедрами.
<...>
Я моргнул, потер ладонями лицо и огляделся. Дэу спал, положив голову на стол. В зале не осталось никого, кроме нас двоих и девочки, которая сидела на краю стойки, болтая тонкими ногами.
Что, если «находка» и «машина» – все же одно и то же. Что, если после экспедиции я возвращался в город… но тайно от Миры? Поговорил с Орестом и снова ушел к тому месту под склоном Крыма. Мы договорились, что я приду в Херсон Град во второй раз – за Дэу. Может, он тогда как раз отсутствовал, уходил со старьевщиками, но скоро должен был прийти? Поэтому я опять ушел к машине с намерением наведаться в город во второй раз и забрать Дэу, но не смог это сделать, потому что меня захватили кочевые. Хорошо, но тогда зачем, во второй раз спустившись со склона Крыма, я послал Мире почтового ворона, сообщил ей про машину и приказал с отрядом встретить меня? Ведь перед тем я пришел в Херсон Град тайно от всех, кроме Ореста, и договорился с ним насчет того, что отведу к машине Дэу.
А если кочевые не захватывали меня? Если я не сбегал от них, не посылал почтового ворона Мире? Что, если все это ложь? Она просто воспользовалась тем, что я потерял память…
Моя мать из кочевых и после смерти отца вернулась к ним. Я был уверен, что это важно, но пока не понимал, чем именно.
И еще один вопрос: кто тот человек с изуродованным лицом, которого я видел во время последнего приступа? Страшно обожженный, воющий что то нечленораздельное псих с пучками светлых волос. «Альи… Альи…»
Заломило в затылке, по лбу стекла капля пота, повисла на губе. Я слизнул ее. Сердце бешено колотилось, мне казалось, что оно увеличилось, заняло всю грудь и стучит там очень громко, гулко, как не может стучать обычное человеческое сердце.
Дэу зашевелился. Упершись ладонью в край стола, распрямил спину.
– Понял! – сказал я ему. – Кажется, понял… Ну, хотя бы начал понимать.
– Дэу, ходу отсюда! – донеслось вдруг от стойки. – Беги, они нас окружили!
Шлепая босыми пятками по полу, девочка бежала к нам, а со стороны входа к столу спешили люди в черном.
Я вскочил. Инка метнулась за стойку, подпрыгнула и повисла, поджав ноги, на большом красном рубильнике, торчащем из стены. Под ее весом он опустился – и все лампы в зале погасли.

Дальше девочка сбежала и до конца книги бродила по катакомбам и пустошам, но это всё было на заднем плане. Впрочем, авторы её так и не обули и вряд ли собирались.

Марина Друбецкая и Ольга Шумяцкая
"Мадам танцует босая"
Об Айседоре Дункан.

Отредактировано elias (2014-04-27 07:55:29)

Война индюка
Вадим Проскурин

Чтобы добраться до вражеского истребителя, Анжеле нужно было пробежать полкилометра по открытому пространству. Она знала, что это будет нелегко, не такая она молодая, чтобы бегать, как лошадь или коза, ее дело — головой думать, а не ногами бегать. Но она не предполагала, что это будет настолько мучительно.

Обычно эльфы ходят босиком. Они знают, что такое обувь, на некоторых плантациях земледельцам положены лапти, а охотники за удачей, когда уходят из благословенных лесов в поганые пустоши, надевают на ноги специальные кожаные сапоги, которые шьют особые мастера-сапожники из особо выделанной мокричьей шкуры. Но в родном лесу эльфы обуви не носят. Все комнаты и коридоры в эльфийских лесах покрыты мягкой землей, из которой специально обученные псевдомуравьи удаляют все камешки и палочки, способные создать малейшее неудобство, не говоря уж о том, чтобы наколоть пятку. А общественные помещения и магистральные коридоры каждые сто дней обрабатываются особым артефактом, заставляющим тонкие ветки укладываться вплотную одна к другой и образовывать ровную мелкоскладчатую поверхность, на которой не то что наколоться, но и споткнуться невозможно. Только последний дурак станет обматывать ноги вонючими портянками, когда можно ходить босиком и не испытывать неудобств.

Но выжженную пустошь, сотворенную петаджоульным взрывом, псевдомуравьи не обрабатывали. Головни, угольки и обожженные сучки, во множестве порожденные взрывом, уже успели остыть, но мягче от этого не стали.

Когда Анжела выбежала на пустошь из-под сени благословенного леса, ей показалось, что она попала в ад, в который верят некоторые глупые низкорожденные. Яркий солнечный свет ударил ей в глаза, она почти ослепла, хорошо еще, что полнеба затянуто черной тучей, а то бы точно ослепла. Мерзкая гарь ворвалась в ноздри, а под ногами словно рассыпали битое стекло. Анжела завизжала, нелепо подпрыгнула и упала на карачки, сильно ободрав ладони и коленки. Из глаз брызнули слезы.

Она припала к земле, завалилась на бок и некоторое время лежала, приходя в себя и собираясь с силами. Вскоре ее глаза приспособились к ослепительному свету пустошей и перестали слезиться. Она огляделась. Слава Гее, низкорожденные захватчики не заметили, как она выбежала из леса. Впрочем, было бы странно, если бы они ее заметили, она всего-то пробежала метров пять, и сразу упала. Но теперь ей надо пробежать не пять метров, а пятьсот.

Падая, Анжела выронила телефон, он валялся неподалеку, сверкая на солнце отполированной панелью экрана. Чтобы подобрать его, надо было пройти три шага, и Анжела прошла их, тщательно выбирая место для каждого шага, чтобы не наколоть ступню об острый сучок. Нагнулась, взяла артефакт, поднесла к лицу и закричала в телефон:

— Я не смогу!

— Очень жаль, — отозвался тот, кто называет себя богом Каэссаром. — Значит, против судьбы не попрешь.

— Я не смогу дойти! — кричала Анжела. — Я все ноги собью! Мне больно! Я пока ковылять буду, меня расстреляют!

— Это твои проблемы, — ответил бог Каэссар. — Если не сможешь — значит, конец твоей расы угоден богам, и я умываю руки. А если передумаешь, я тебя вызову, когда доберешься до дисколета.

Анжела упала на колени, снова разодрала ногу каким-то сучком, и заплакала. Минут пять она рыдала, ругалась и стучала кулаками по обгорелой земле, затем успокоилась. Подняла лицо к загаженному небу, прикрыла глаза рукой, чтобы не слепило, и сказала:

— Гея, милая, на тебя уповаю. Укрепи и наставь, Гея, любимая, умоляю тебя.

И стало Анжеле легко и просто, и сделала она шаг, а затем еще один шаг, и боль в ступнях показалась ей не такой уж мучительной. Да, она изранит ноги в кровь, но она сделает это во имя Геи, а всякая боль, испытанная во имя Геи, переносима, и никакая жертва, принесенная во славу Геи, не чрезмерна. А если вражеская стрела оборвет путь комиссара — значит, на то воля Геи. Но не бывать такому! Минутная слабость осталась позади, и теперь Анжела точно знает, что Гея с ней, Гея ведет ее через поганую пустошь, оскверненную магией низкорожденных, тень матери всего сущего незримо высится за правым плечом Анжелы, и нет для Анжелы ничего невыполнимого, пока незримая матерь дает ей поддержку.

Через какое-то время Анжела осмелилась перейти на бег. Было тяжело и больно, но она терпела, а когда становилось невтерпеж — шептала пересохшими губами очередную молитву, и Гея давала еще немного сил. Однажды Анжела упала — хотела перепрыгнуть бревно, а бревно дернулось и ухватило ее за лодыжку. Оказалось, это было не бревно, а поверженный высокорожденный неизвестного пола и возраста, изломанный и обожженный до полной неузнаваемости человечьего облика. Закон требовал, чтобы Анжела остановилась и оказала товарищу последние почести, но Анжела выдернула ногу из некрепкого захвата, пробормотала нечто невразумительное и побежала дальше. Закон сейчас один — воля Геи, другого закона нет, и нет для единого закона другого исполнителя, кроме комиссара Анжелы. Ибо такова воля Геи, рядом с которой все прочее несущественно.

Она добежала. Не обезумела от боли в окровавленных ступнях, не обессилела от усталости, не сломала ногу ни в одной из коварных трещин, во множестве открывшихся в земле, когда-то плодородной, а нынче иссушенной адским пламенем. Ничто не прервало бег комиссара: ни стрела, ни камень из пращи, ни пулька из бластера. Гея сохранила ее для великого дела.

Отредактировано ppk (2014-05-13 11:04:53)