Ядерный будильник (Атомный аукцион)
Сергей Гайдуков
В ту ночь Бондарев вернулся из командировки во Владивосток. Это была «точечная» командировка, то есть ему не нужно было собирать информацию, выявлять связи, получать подтверждение информации и так далее. Все это уже было сделано другими людьми. Бондарев прилетел во Владивосток на три часа, а потом улетел обратно, чтобы услышать в телевизионных новостях следующего дня об убийстве дальневосточного криминального авторитета.
Около пяти утра Бондарев поставил машину в гараж и направился к подъезду. Он хотел спать, но помнил, что находится в Москве, а в Москве с тобой может случиться что угодно и когда угодно; посещение мюзикла или футбольного матча, поход в магазин или просто пересечение дороги могли иметь самые непредсказуемые последствия. Москва не позволяла Бондареву расслабиться, и он не то чтобы любил её за это, но во всяком случае уважал.
На этот раз «что угодно» приняло форму странного звука, который возник в рассветных сумерках и быстро продвигался в сторону Бондарева. Потом из межподъездной арки вышла девушка. Бондарев посмотрел на её ноги и понимающе кивнул — девушка шла босиком, намеренно шлёпая голыми пятками по лужам, поднимая брызги и нарушая тишину воинственно-хлюпающими звуками.
Девушка заметила Бондарева, заметила его взгляд, остановилась и отчётливо произнесла:
— Как. Хочу. Так. Хожу.
Было похоже, что эту фразу она произносит уже не впервые за эту ночь. А ещё она слегка покачивалась.
— Да ради бога, — ответил Бондарев. Он вдруг понял, что по-прежнему таращится на её ноги. Только уже не на босые ступни, а на забрызганные икры. Вообще-то на девушке было длинное вечернее платье, но шлёпать в нём по лужам было неудобно, поэтому она ухватила подол в кулак и задрала его выше колен.
Бондарев поспешно поднял взгляд, всмотрелся в лицо и вспомнил, что уже видел эту девушку. Она жила в соседнем подъезде, и она… Она была красива, что для Бондарева было скорее минусом, чем плюсом — некрасивые люди запоминаются дефектами лица или телосложения, люди с красивыми и правильными чертами лица сливались для Бондарева в одну огромную обложку глянцевого журнала. Почему же он всё-таки вспомнил эту босоногую девицу? Не из-за её красоты, а из-за чего-то другого… Точно. У неё был далматинский дог.
Теперь, когда вроде бы все выяснилось, Бондарев продолжил движение к подъезду, а девушка по-прежнему стояла на месте, словно собиралась с силами.
— Имею. Право. Хоть. Раз. В год.
Бондарев озадаченно обернулся и сообразил, что это было продолжение предыдущей фразы. Такими темпами девушка могла завершить высказывание своей мысли к завтрашнему вечеру. Взгляд её при этом оставался неопределённо-шальным, как будто она ещё не решила, чем ей сейчас заняться — то ли пойти домой, то ли всё же поискать потерянные туфли, то ли поехать на Поклонную гору купаться в фонтанах.
Потом в её голове, видимо, что-то щёлкнуло, она поправила волосы, нахмурилась, посмотрела на свои ноги и сказала более нормальным тоном:
— Между прочим, я совсем не пьяная.
— Кто бы сомневался, — сказал Бондарев.
— А что вы тут вообще стоите? Делать вам, что ли, нечего?
— Я сейчас пойду спать, — пообещал Бондарев. — Только удостоверюсь, что ты дошла до своего подъезда.
— "Ты"? Разве мы знакомы?
— Мы незнакомы, просто я старше… Хотя можно и на «вы». Если хочешь.
— Старше? А сколько тебе?
— Тридцать четыре, — автоматически соврал Бондарев.
— Ну и как?
— В каком смысле?
— Это интересно — тридцать четыре года?
— Когда как.
— Я что-то с трудом представляю, как можно жить в тридцать четыре года… Разве это не скучно? Тридцать четыре — это же почти пятьдесят… А пятьдесят — это почти уже и все… Вот мне, — она приложила раскрытую ладонь к груди, словно собиралась поведать страшную тайну. — Мне скоро девятнадцать, и я чувствую, что лучшие мои годы уже позади… Впереди — какая-то фигня. Работа всякая, замуж выходить… Как-то тоскливо все это. Я не представляю, как ты дожил до тридцати четырех и не свихнулся.
— Я не уверен, что не свихнулся, — сказал Бондарев. — Но когда я вспоминаю себя в девятнадцать лет, то точно знаю, что тогда я был полным идиотом. Я очень доволен тем, что мне тридцать четыре, а не девятнадцать.
— Ну это ты был идиотом, я-то как раз не идиотка… Если не считать, что я туфли где-то посеяла. Новые, между прочим, на прошлой неделе купленные. Ну да чёрт с ними… О чём это я? Ах да, что я не идиотка. Это совершенно точно, это любой подтвердит… Смотри, вот сегодня, за один только день, я успела: сдать последний экзамен — а это значит, что я перешла на третий курс… Купила новый мобильник… Потом у нас была вечеринка по поводу окончания сессии… Потом я поругалась с подругой, потому что узнала, что она зимой ездила с моим парнем на турбазу… Потом я поругалась с моим парнем, потому что узнала, что он зимой ездил с моей подругой на турбазу… Ещё я поругалась с другой подругой, потому что она знала, что мой парень с моей первой подругой вместе ездили зимой на турбазу, но рассказала она мне об этом только сейчас…
— Потрясающе, — сказал Бондарев.
— …потом ко мне клеился один наш препод, но я его отшила, а значит, он не даст мне рекомендации на практику в одну крутую фирму… Это было уже на другой вечеринке, мне нужно было ехать домой, я договорилась с одним парнем, но он нарвался на драку с какими-то козлами, и они его отделали по полной программе… Я хотела ему помочь и лупила этих козлов сумочкой по башкам… В общем сумочку я потеряла. Там был мой новый мобильник, студенческий билет и деньги. Я пошла домой пешком и потеряла туфли. Всё это я успела сделать за один день. Идиотка успела бы это сделать за один день? Скажи? А?
— Обалдеть, — сказал Бондарев — Моя жизнь по сравнению с твоей — это просто скука смертная.
— Вот именно. Я не представляю, чем интересным можно заниматься в тридцать четыре года. Интересно — это когда случается что-то новое, когда что-то делаешь впервые. Когда я впервые бросила парня, это было интересно. Когда меня бросил парень, это было интересно, хотя и хреново. Но когда я брошу парня в пятый раз — это что, будет интересно? Ни фига. Поэтому всякие числа типа «тридцать четыре» меня напрягают…
Бондарев внезапно сообразил, что они уже довольно давно стоят рядом и болтают как старые приятели. Всё это было очень странно. Бондарев не верил в случайности, и если бы он был сторонним наблюдателем, то предположил бы, что кому-то из двоих поручено войти в доверие к другому. Однако он не был сторонним наблюдателем и он совершенно точно знал про себя, что никакого задания не было. Предположить, что такое задание есть у босой девушки в помятом вечернем платье, значило совсем потерять веру в человечество.
Бондарев всё же предположил.
