dirtysoles

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » dirtysoles » Общество грязных подошв » Образ босоногой девушки в литературе


Образ босоногой девушки в литературе

Сообщений 61 страница 90 из 1112

61

Андрей Валентинов
Овернский клирик
Фантастический роман

(Монах Октавий, о котором здесь идет речь - переодетая девушка.)

Я невольно присматривался к брату Октавию. Он был молод – пожалуй, еще моложе Ансельма, но наброшенный на голову глубокий капюшон не давал разглядеть лица. Разве что сразу запоминались глаза – большие, темные и очень выразительные – типичные для кастильца или итальянца. Полы длинной ризы волочились в пыли, ноги были босы, что меня несколько удивило – большинство братьев явно пренебрегают этой важной для монаха подробностью.

– Мой аббат направил меня в монастырь Святого Евстафия, что неподалеку от Фуа, – пояснил брат Октавий. – Велено мне, грешному, удалиться из родной обители…
   – И за что это тебя так? – сразу же посочувствовал добряк Пьер.
   Брат Октавий вздохнул:
   – Отец аббат рассудил, что я, грешный, не всегда смотрю туда, куда надлежит… И на тех, на кого надлежит. Увы, мои братья! Потому и велено идти мне всю дорогу босиком, с надвинутым капюшоном и вдобавок ничем не питаясь ниже хлеба, молока и овощей

+1

62

Вот еще сказка про босоногую девушку - и тоже с мрачным концом :(
М. и С. Дяченко
Вирлена
http://www.rusf.ru/marser/books/text/virlena.htm

+1

63

Анатолий Рыбаков. Тяжелый песок
http://corpora.narod.ru/tjazhp.htm

[До революции]

   И только один человек вышел на улицу, только один человек вышел из дома
и смотрел на швейцарцев не из окна, а  прямо  им  в  глаза.  Вы,  конечно,
догадываетесь, кто был он, этот человек... Это  был  не  он,  а  она,  моя
будущая мать Рахиль.
   - Что  за  принцы  такие?  -  сказала  она.  -  Почему  я  должна,  как
арестантка, подглядывать за ними из окна?
   Вышла на улицу, стала в воротах, прислонилась к калитке и во все  глаза
смотрит на моего будущего дедушку и на будущего отца.
   Представляете  картину?!  Идет  красивый,   чистенький   блондинчик   в
заграничном  костюме,  при  галстуке,  в  модных  штиблетах,  мальчик   из
аккуратного города  Базеля,  где  он  видел  чистеньких  немочек  в  белых
передничках, идет этот немчик  по  жаркому  южному  городу,  по  тяжелому,
нагретому солнцем песку и видит: стоит в воротах,  прислонясь  к  калитке,
загорелая девушка в старом платьице, которое ей до колен,  видит  стройные
босые ноги, видит талию, которую можно  обхватить  двумя  пальцами,  видит
густые, черные, прекрасные волосы, синие-синие глаза и  зубы,  белые,  как
сахар. И она во все свои синие глаза смотрит на него, беззастенчиво,  даже
нахально,  дерзкая  шестнадцатилетняя  девчонка  из   южного   украинского
городка, дочь сапожника, никакому этикету, как вы понимаете, не обучена. И
этот парень ей в диковинку. Не только потому, что он из Швейцарии, она  об
этой Швейцарии понятия не имела,  просто  она  никогда  не  видела,  чтобы
еврейский парень  был  голубоглазый  блондин,  чтобы  был  одет,  как  сын
какого-нибудь генерал-губернатора. Она видела только ребят со своей улицы,
здоровых, загорелых, сапожников, кожевников, портных, возчиков, грузчиков.
И в первый раз увидела такого  беленького  мальчика  с  голубыми  глазами,
чистенького, аккуратного, красивого, как молодой бог.
   Что вам сказать? Это был Момент,  Момент  с  большой  буквы.  Это  была
любовь-молния. Эта девушка стала  для  моего  отца  судьбой,  женщиной,  к
которой ему было суждено прилепиться. И он прилепился к ней на всю  жизнь,
как прилепился праотец наш Иаков к своей Рахили.
   Позже, много лет спустя, отец говорил,  что,  увидев  мать,  стоящую  у
ворот, босоногую, в коротком рваном платьице, он  полюбил  ее,  как  принц
полюбил Золушку, и женился, чтобы увезти в  Швейцарию.  А  мама  говорила,
что, увидев этого бледненького красавчика в заграничном костюме с  жилетом
и белым стоячим крахмальным воротничком, изнемогающего от  жары,  она  его
пожалела и потому вышла  за  него  замуж.  Они,  конечно,  шутили.  Шутили
потому, что любили друг друга.

= = = = = = = = = = =

[20-е годы]

Олеся была комсомолкой, ей были поручены  курсы  ликбеза  в
деревне Тереховка, это от нас  в  двенадцати  километрах,  шагать  туда  и
обратно надо пешим порядком. Хотя мы тогда недоедали, но были поразительно
выносливы, вышагивали и по двадцать и по тридцать километров и  не  летом,
летом крестьянин в поле, ходили осенью - в грязь, зимой - в снег и  мороз.
Отправлялись мы в Тереховку вместе, я и Олеся, она, как я уже говорил,  на
курсы ликбеза, я - для оформления стенгазеты,  а  вернее,  чтобы  охранять
Олесю, все же девушка, а я, как ни говори, парень, хотя и младше  ее,  но,
надо сказать, крепкий,  здоровый;  и,  сознавая  свою  ответственность  за
Олесю, я чувствовал себя богатырем, был  готов  дать  отпор  кому  угодно.
Давать отпор было некому, банды были уже ликвидированы,  и  мы  шлепали  с
Олесей проселочной дорогой, по осенней  грязи,  босиком,  перекинув  через
плечо сапоги, связанные за ушки; у Олеси их всего одна  пара,  и  у  меня,
хотя я и сын сапожника, и внук сапожника, и сам сапожник, тоже одна  пара,
и мне случалось давать свои сапоги ребятам, у которых их  вовсе  не  было.
Перед деревней мы сапоги надевали: босоногий горожанин не имеет авторитета
в деревне.
   Тем же путем возвращались обратно. Иногда нам давали лошадь, мы ехали в
подводе - осенью, а зимой - в санях,  в  деревенских  розвальнях,  набитых
сеном... Вечер, опушка леса, луна освещает темноватый  Снег  на  полях,  а
белый снег на деревьях освещает милое Олесино  лицо,  голова  ее  и  грудь
крест-накрест перевязаны платком, блестят  прекрасные,  добрые  и  веселые
глаза... Сено таинственно шуршит, нам тепло в этом сене, но  мне  кажется,
что я чувствую ее, Олесино, тепло... Чего не вообразишь в пятнадцать  лет,
когда рядом с тобой такая девушка!

= = = = = = =

Вообще, если отвлечься от темы - роман очень хороший !

+1

64

Валентин Пикуль
Фаворит

недалече дымил костерок.
Возле него расположился маркитант. С ним две турчанки. Босые, но с брас-
летами на ногах, а ногти на пальцах рук и ног покрыты вишневым лаком.
Только сейчас Прошка заметил, что юная пленница, совсем еще девочка, ед-
ва сидит на земле, клонясь, как надломленный стебель. Наконец она ничком
сунулась в траву, а мужик накинул на нес суровую тряпицу. Накинул так,
будто хоронить собрался.
- Где ты их достал? - спросил Прошка.
- Туточки... женки янычарские. Брошены.
- А куда их тащишь, брошенных?
- До Белова, что под Тулою, сам-то я из тех краев буду.
- А на что они тебе?
- Барин велел. Жена, вишь ты, рано состарилась, ажно зубы все выпали.
Так он меня послал. Хочу, говорит, турчаночку молоденьку... Одна-то ни-
чего, доберется, тока плачет. А эта хворенька! Ежели пожелаешь ее, так
за пять рублев уступлю... бери!
- Как зовут се? - полюбопытствовал Прошка.
- Бормотала она... Камсртаб, вроде. Шут ее знает!
Парень испытал страшную жалость к этой девчонке.
- Помрет в дороге... Пять рублев, говоришь?
- Ага. Мне без прибыли домой как же явиться?
Прошка попросил маркитанта отойти для расчета в сторонку. И там, по-
дальше от костерка, быстро набил мужику морду, так что и встать тот не
мог. Потом подхватил больную турчаночку на руки и, удивившись легкости
ее тела, понес обратно - к пристани...

+1

65

Алексей Толстой
Петр I

Свежо было майское утро. Сизые лужи. На березах - пахучая листва.

Посвистывают скворцы, задрав к солнцу головки. За воротами стоят шалые девки, - ленятся работать. На иной, босой, одна посконная рубаха, а на голове - венец из бересты, в косе - ленты. Глаза дикие. Скворцы на крышах щелкают соловьями, заманивают девок в рощи, на траву. Вот весна-то!..

+1

66

М. и С. Дяченко
Скрут (фантастический роман)

Герои этой книги (как и в других произведениях этих авторов) часто ходят босиком.
Все сцены цитировать нет смысла.
Кому надо - почитать или скачать роман целиком можно здесь.
http://allbooks.com.ua/read_book.php?file_...01639.gz&page=0

Вот некоторые отрывки :

--------------------
     Девочка смотрела, как падает снег. Прежде ей не приходилось вот так стоять
под снежным небом;  у  нее ведь не  было ни  этой теплой,  по росту,  шубы,  ни
легкого  пушистого платка,  ни  крепких сапог.  Зиму  она  проводила,  дыша  на
замерзшее окошко и  выбегая во  двор лишь по  нужде-  босиком,  дрожа и  ежась.
Теперь она стояла под снегом и удивлялась.

--------------------

скрипучая дверь в очередной раз отворилась, и на пороге обнаружилась женщина.
     Голоса примолкли-  на какое-то мгновение,  но дремавший Игар тут же открыл
глаза.  Болтовня возобновилась тоном ниже и  как-то  неохотно,  через силу;  на
пришелицу не то чтобы избегали смотреть -  поглядывали исподтишка,  косо, будто
выжидая, когда непрошеная гостья соизволит уйти.
     Женщина медленно двинулась через трактир;  Игар разглядывал ее,  с  трудом
сдерживаясь, чтобы не разинуть рот.
     На  голове гостьи лежал венок из  чуть  привядших полевых цветов;  длинные
темные волосы,  не утруждающие себя никаким подобием прически,  небрежно лежали
на плечах.  Одеждой красавице -  ибо женщина была несомненно красива -  служила
длинная,  из  серого полотна рубаха,  которую при  желании можно было  счесть и
платьем.  Длинный балахон не  скрывал тем не менее ни высокой груди,  ни легкой
ладной фигуры;  женщина ступала по немытому трактирному полу длинными и тонкими
босыми  ступнями.  На  правой  щиколотке  Игар  разглядел  браслет  -  кажется,
серебряный.
     Вероятно,  первое  появление  подобного  существа  в  деревенском трактире
сопровождалось бы  всеобщим шоком  -  однако Игаровы соседи по-прежнему жевали,
хоть и  не  так  резво.  Игар заключил,  что босая красавица появлялась здесь и
раньше. И достаточно часто, хоть ее появлению, похоже, никто здесь не рад...
     Женщина остановилась перед трактирщицей, загадочно улыбнулась, полуоткрыла
рот, будто собираясь что-то спросить, - но промолчала. Повернулась, неторопливо
приблизилась к длинному столу, за которым пила пиво шумная компания красноносых
плотников.
     В  трактире стало еще  тише;  женщина непринужденно вытащила из-за  пазухи
маленький сухой стебелек.
     - Надо запомнить,  -  голос ее казался голосом маленького мальчика.  - Все
забывают... Возьмите, это для памяти...
     Стебелек перешел из  узкой белой руки в  крепкую красную лапищу;  принимая
подарок,   плотник  состроил  подобие  улыбки.  Женщина  рассеянно  кивнула-  и
двинулась дальше.
     Игар не  слышал,  что говорила она крестьянину,  сидевшему рядом,  на краю
скамьи;  крестьянин тоже изобразил улыбку и  взял из ее рук какой-то высушенный
цветочек -  явно не зная,  что с ним делать.  Женщину, впрочем, не интересовала
дальнейшая судьба подарков- она снова шла мимо притихших людей, смотрела сквозь
настороженные лица и безмятежно улыбалась.
     Игар напрягся. Сколько уже раз от начала путешествия пробегали по его коже
эти нервные,  горячие мурашки. Он сбился со счета; каждая следующая надежда все
слабее, слабее, слабее.
     Темные волосы с оттенком меди. Слишком неопределенная примета, сколько их,
таких женщин, он просто хочет, исступленно хочет видеть в каждой встречной...
     Широкий подол ее платья-рубахи был неумело украшен вышивкой,  и в какой-то
момент Игар покрылся потом,  явственно разглядев в странном узоре большую букву
Т...
     Женщина остановилась прямо напротив него.  Глаза ее,  карие с  прозеленью,
смотрели совершенно по-детски -  доверчиво и  серьезно;  младенческие глаза  не
подходили ее  красивому взрослому лицу.  Как  не  подошла  бы  старухе короткая
юбчонка в оборочках.
     - Для сердца и для глаз,  -  рука ее скользнула за пазуху,  -  для легкого
дыхания... Возьми, - и она протянула Игару тонкую черную веточку.
     Он не торопился брать.  Женщина смотрела ласково и  настойчиво -  протянув
руку, он на мгновение коснулся ее ладони. Нежной, будто у ребенка.
     - Для сердца и для глаз, - повторил он медленно. - Спасибо...
     Он  слышал,  как зашептались вокруг,  но,  как назло,  не мог разобрать ни
слова.
     Женщина улыбнулась шире;
     - Там, где холодный ручеек... Где ледяной ручеек. Там...
     - Пойдем туда?- спросил он неожиданно для себя.
     Она продолжала улыбаться, и по этой отрешенной улыбке нельзя было сказать,
понимает ли она обращенные к ней слова.
     Игар поймал себя на простом и естественном желании- встать, грубо схватить
за плечи и развернуть к себе спиной, задрать нелепую рубаху и проверить, нет ли
ромба...  Сразу взять и проверить,  и не заводить снова длинную и сложную игру,
не пробираться окольными путями в поисках доверия...
     - Пойдем туда,-  женщина тряхнула головой, как пятнадцатилетний подросток.
- Трава...
     Она повернулась и  двинулась к  выходу,  все так же легко и  непринужденно
ступая босыми ногами. Игар огляделся - все посетители трактира глядели на него,
на него одного.
     Дверь  за  странной  женщиной закрылась;  две  или  три  руки  моментально
ухватили Игара за рукава:
     - Ополоумел?!
     - Да он пришлый, дикий совсем, не знает, видать...
     - Да плевать-то, знает или не знает...
     - Дык объясни, а не ори на парня!..
     В трактире говорили все разом;  повязанная платком старуха, у которой Игар
незадолго до этого выспрашивал о  Тиар,  специально ради объяснений при-хромала
из своего дальнего угла:
     - Это... жить хочется- с бабенкой этой не говори... Охотников на нее много
было,  как дате ведь,  безответная... Да только у ней папаня приемный- колдун с
холмов, у него ведь жалости ни на грош...
     Игар отодвинулся от прыщавого парня, который наседал, брызгая слюной:
     - Один вот недавно даже не тронул еще,  посмотрел только! И где он теперь,
а?..  На стенке нарисован,  там,  где на окраине дом порушенный...  Рисуночек .
есть - а человечка нету, во как!
     - Он за ней в колдовское зеркальце поглядывает!  Нет,  нет да и глянет,  а
что дочурка-то? Только твою харю рядом увидит-все...
     - А вот в прошлом году...
     - Да не в прошлом, я точно говорю...
     - Да заткнись ты...
     - А вот сам заткнись...
     - Зовут ее как?- неожиданно для себя рявкнул Игар.
     Болтуны примолкли.  Повязанная платком старуха в раздумье пожевала губами.
Аккуратно утерла кончик носа:
     - Да кто ж ее знает... Полевкой кличут.
     - Имя?  -  Игар уставился старухе в блеклые глаза.  - Имя как, не Тиар? Не
та, про которую говорено?
     Трактир молчал.  Трактир с подозрением косился на Игара,  пожимал плечами,
сплевывал и понемногу возвращался к своим обычным делам.
     Стройная фигурка удалялась по  улице;  Игар снова подавил желание догнать,
схватить и разорвать на спине рубаху.  Не важно,  была ли в россказнях крестьян
хоть крупица правды-  возможно,  что  и  вовсе не  было,  об  одном шулере тоже
болтали, что он колдун, а он был, оказывается, жулик...
     Он  догнал ее на околице.  Женщина обернулась,  одарив нового знакомца все
той же рассеянной .улыбкой.
     - Пойдем,  где трава?  -  спросил он мягко.  Она снова тряхнула головой- с
увядшего венка упало несколько мелких лепестков:
     - Там холодный ручей... Совсем холодный, ледяной...
     - Как тебя зовут? Она улыбалась.
     - Как тебя зовут?  Тиар? Тиар твое имя? Она легко и непринужденно положила
руки ему на плечи:
     - Ты красивый...
     - Как твое имя?!
     Она по-детски надула губы:
     - Я  полевая царевна...  Ты не знаешь?  От нее действительно пахло травой.
Душистым сеном и увядшими полевыми цветами.
     - Ты - полевая царевна, - сказал он терпеливо. - Пойдем.
     Он  крепко  взял  ее  за  локоть  -   она  не  сопротивлялась.  Пацаненок,
наблюдавший из-за  плетня  на  отшибе,  издал  приглушенный вопль  удивления  и
поспешил прочь, ломая лопухи,-видимо, звать родичей поглядеть на невидаль.
     Игар ускорил шаг;  босые ноги его спутницы ступали легко и уверенно.  Так,
под руку,  они миновали крайний полуразвалившийся дом-  Игар вздрогнул,  потому
что  на   единственной  уцелевшей  стене  был  во  весь  рост  нарисован  углем
круглолицый парень  в  съехавшем на  ухо  берете,  с  диким  испугом в  глазах;
неведомый художник был  на  диво искусен.  Непонятно только,  что заставило его
изображать  на  столь  бесполезных развалинах  столь  паскудную  рожу  с  таким
неприятным выражением страха...
     Игар сжал зубы и подхватил женщину на руки;  незажившее плечо дернуло,  да
так, что он еле сдержал стон.
     Венок соскользнул с  ее головы -  она не заметила.  Она не сопротивлялась,
бормоча что-то о  памяти и о ледяной воде,  а он нес ее все скорее,  потому что
боль в  руке становилась все  жарче,  а  впереди уже маячил стог сена;  в  этот
момент ему плевать было на  сельчан,  которых,  конечно,  через несколько минут
набежит видимо-невидимо.  У  него  есть  эти  несколько минут,  он  должен лишь
убедиться, что эта женщина - не Тиар...
     При этой мысли он  ощутил нежданный приступ отчаяния.  Вот ведь как сильна
проклятая надежда,  желание верить; что он почувствует, если, разорвав ее серую
рубаху, не увидит под лопаткой этого самого родимого пятна?!
     Он  усадил женщину в  сено;  она казалась удивленной,  но  не  испуганной.
Волосы  тонкой  вуалью  закрывали  ей   лицо-   она  беззаботно  дула  на  них,
по-девчоночьи раздувая щеки:
     - Ты - из далекой страны? Из далекого леса?
     - Да,  -  ему  вдруг  стало  стыдно.  Он  причинит ей  страх,  может быть,
унижение...
     - Я  из  далекого леса,  -  он зашипел сквозь зубы,  пытаясь найти удобное
положение для подраненной руки. - Я - серый волк.
     Подкатывающий приступ нервного смеха, несвоевременного и глупого, заставил
его быстро-быстро задышать. Вдох-выдох...
     Он  развернул  ее  лицом  к   стогу,   раздвинул  пышные  волосы  и  нашел
шнурок-завязку на воротнике -  вот как просто,  оказывается.  И  не надо ничего
рвать...
     В этот самый момент он почувствовал полный ненависти взгляд.  Будто кто-то
всадил ему в затылок раскаленное шило.
     Несколько секунд он пытался выбрать -  довести ли дело до конца и обнажить
ей  спину либо сдаться и  оглянуться;  потом выбор сам  собой отпал.  Онемевшие
пальцы выпустили кокетливый, с кисточками шнурок; закусив губу, Игар обернулся.
     Человек был  невысок и  тощ,  куртка  его  оказалась не  сшитой,  а  грубо
сплетенной из толстых шерстяных ниток;  лицо казалось медным -  от загара и  от
злости,  потому что, при всей внешней невозмутимости, человек был исключительно
зол. Сузившиеся глаза непонятного цвета прожигали Игара насквозь.
     Игар  молчал.  Женщина  завозилась в  сене,  тихонько  засмеялась и  села,
рассеянно убирая  с  лица  спутанные волосы;  где-то  там,  далеко  у  заборов,
толпились люди. Будет о чем поболтать в трактире...
     Человек смотрел;  Игар с  необыкновенной точностью вспомнил ту картинку на
стене обвалившегося дома:  круглолицый парень,  перепуганный до  смерти,  даже,
кажется,  слюна на нижней губе... Так никакой художник не изобразит, никто и не
рисовал его, беднягу; "рисуночек есть- а человечка нету, во как!.."
     Игар молчал.
     Обладатель плетеной куртки медленно остывал.  Лицо его  из  медно-красного
становилось просто  загр-релым;  возможно,  на  трезвую голову  господин колдун
Придумает похотливому негодяю кару пострашнее. Игар с удивлением понял, что ему
все равно - он согласен хоть на вечные муки, только бы ему позволили проверить,
не Тиар ли сидит рядом с  ним в сене и напевает под нос детскую песенку.  Такое
вот извращенное любопытство...
     - Мы  хотели  пойти  к  холодному ручью,  -  ломким  мальчишеским голоском
сообщила женщина. - Там трава, и белый конь ходит...
     Колдун протянул руку:
     - Иди сюда...
     Голос его был когда-то сорван и с тех пор так и не восстановился.
     Женщина легко поднялась;  колдун прошептал ей что-то на ухо,  и  она пошла
прочь -  не оглядываясь,  ступая по-прежнему легко и  горделиво,  как и  должна
ступать полевая царевна - хоть и босиком по колкой стерне...

----------------------

     ...Девочка  стояла  на  вершине  холма,  и  глаза  ее  казались черными от
непомерно расширенных зрачков.
     Давно знакомый лес ожил.  Деревья обернулись железными людьми;  сверху они
казались маленькими,  как Аниса,  но Аниса тряпичная и мягкая,  а люди, которых
все выплескивал и выплескивал лес,  даже издалека были страшными.  Может, это и
не люди вовсе. Так много людей не бывает на свете...
     Страшные люди прибывали и  прибывали,  а  те,  кто  вышел из  леса первым,
стояли теперь плечом к плечу,  так ровно и в таком порядке,  как настоящие люди
никогда не  смогут  построиться.  Железная стена  медленно двинулась вперед,  и
дрожащей  девочке  почудилось стальное  чудовище,  занявшее собой  всю  опушку,
вывалившее красно-зеленый язык - флажок на длинной и тонкой мачте...
     Они растопчут ее Анису!!
     Босые  ноги  бесстрашно прорвались сквозь  заросли крапивы.  Зеленая земля
неслась вперед неровными скачками;  покосившийся шалаш выскочил чуть в стороне,
ей пришлось затормозить,  стирая пятки,  и резко повернуть.  Влажное сено пахло
густо и приторно,  клочья летели во все стороны,  она до смерти испугалась, что
Анисы  нету,  -  когда  ободранные до  крови  пальцы  наткнулись на  безвольную
тряпичную ногу.
     Она  прижала Анису  к  себе.  Крепко-крепко,  до  слез.  Стоило сбегать от
родичей,  стоило  преодолевать страх  и  сбивать ноги,  она  не  бросит  Анису,
никогда, ни за что...
     Вдали ударил барабан.  Отозвался другой - совсем пялом девочка дернулась и
подскочила.  От  холма,  от  того места,  где  она  недавно влетела я  коапиву,
медленно  двигалась железная  стена.  Слишком  медленно-  девочка  видела,  как
одновременно поднимаются тяжелые ноги, много-много ног, как, повисев в воздухе,
они грузно ударяют в траву- и содрогается земля... и глубоко в нее вдавливаются
стебли и цветы. Бухх... Бухх... Бухх...
     Несколько  секунд  девочка  смотрела,   полураскрыв  рот  распахнув  снова
почерневшие, без слезинки, глаза; потом бездумно, как зверек, кинулась прочь.
     Рокотали барабаны.  Аниса билась за  пазухой,  как совсем живая.  Скачками
неслась  навстречу  зеленая  земля;   потом   трава  сделалась  высокой,   выше
дево-чкиной головы,  и каждый стебелек целился в круглое,  тусклое,  обложенное
дымом солнце,  которое как угнездилось в  самом центре неба,  так и  не  желало
сходить с места.
     Потом трава вдруг расступилась,  и девочка,  по инерции пробежав несколько
шагов, упала на четвереньки.
     Навстречу ей пёрла другая стена -  и тоже железная. Пятясь, девочка успела
рассмотреть, что страшные люди идут плечом к плечу, а вместо лиц у них стальные
кастрюли и  потому глаз нету вовсе.  Железные ноги поднимались и  падали в такт
барабану -  девочка в жизни не видела ничего ужаснее, чем эти ритмично бухающие
ноги: бухх... бухх... бухх...
     Поначалу ей  показалось,  что  если  схорониться в  траве,  если  покрепче
заткнуть уши и зажмурить глаза,  то напасть минует ее,  обойдет;  она припала к
земле,  изо всех сил прижимая к себе Анису,  -  но земля дрожала.  Содрогалась.
Бухх. Бухх. Бухх.
     Железная стена была совсем близко.  Ветер принес ее запах- резкий, кислый,
тошнотворный; девочка закричала и, не помня себя, кинулась прочь.
     Барабаны торжествующе гремели,  заглушая ее  тонкий,  срывающийся от ужаса
голос.  Аниса за пазухой прыгала, будто пытаясь вырваться и тоже бежать, бежать
куда глаза глядят...
     ...Огромная,  невыносимо  огромная  железная  нога  занеслась,  и  девочке
показалось, будто она закрывает солнце. Назад!!
     Все  было как  во  сне,  когда как ни  старайся,  а  не  сойдешь с  места;
несколько долгих мгновений она пыталась бежать,  но земля изловчилась и поддела
ее невесть откуда взявшимся крючковатым корнем.  Беззвучно разевая рот, девочка
упала животом в траву,  придавив собой Анису.  Бухх!  Бухх!  Бухх!  - нарастало
сзади, Бухх! Бухх!!
     - Мама! Ма-ама!!
     Трава покорно ложилась ниц.  Сжимались, как челюсти, две железных фаланги.
Барабаны  взревели  -  и  стена,  выросшая  навстречу  бегущей  девочке,  вдруг
ощетинилась  остриями.  Короткие  лезвия  мечей  окрасились  тусклым  солнечным
светом;  хватая воздух ртом,  девочка обернулась -  та,  другая,  догонявшая ее
стена ощетинилась тоже.  Беспощадно,  ни на миг не сбиваясь с ритма,  падали на
землю ноги. Бухх! Бухх! Бухх!
     - Ма-а...
     Колени ее подкосились,  и  небо сделалось черным.  Справа и слева вставали
над верхушками трав безглазые, безучастные лица.
     Бухх!! Бух!!
     - Ма...мочка...
     Пронзительный визг.  Не  визг -  истеричное ржание.  Она  подняла голову и
увидела,  как между смыкающимися челюстями летит, почти не касаясь земли, белый
конь с  тонкими,  как  паутинки,  ногами.  Стальные зубы сжимались все плотнее,
грозя раздавить и его тоже,  и единственная дорога,  пo которой еще мог нестись
конь, пролегала через ее, девочки, склоненную голову.
     - Ма...
     Снова злобный конский визг. Копыта перед лицом и...
     Земля дернулась и  ухнула вниз.  В  последний раз занеслась и упала обутая
железом нога.  В лицо ударил ветер, затрещало ветхое платьице, больно сделалось
груди,  и  с  каждым ударом копыт все больнее;  она зажмурилась,  ожидая,  пока
копыта растопчут ее всю,  совсем,  в лепешку - но копыта били внизу, под ней, а
она  летела,  и  где-то  в  стороне зазвенела сталь и  кто-то  закричал тонко и
хрипло, и кричал долго, долго, долго...
     Потом она потеряла сознание.

----------------------

0

67

Ю.Никитин,
Трое из леса. (фантастический роман)
Лично мне этот автор не нравится, но вот такая сценка попалась на глаза :

-------

Боромиру передали бубен, волхв постучал пальцами. Туго натянутая кожа отозвалась глухим протяжным стоном. Народ зашевелился, парни вытянулись в линию. Когда в ряд встали охотники, вокруг костра образовалось коло. Мужчины положили ладони соседям на плечи, переплетя руки.

Громобой молодецки крякнул, вломился в ряд. Он высился почти на голову над соседями, а его огромные, как бревна, руки едва не пригнули их к земле. Боромир начал постукивать в бубен. Мужчины покачивались, притопывали, еще не двигаясь с места. Девки легонько повизгивали. Босые, в посконных рубахах, но у каждой на голове венок из травы, а то и бересты, в косах — ленты. Глаза дикие, шальные. После охотников придет их черед, а потом… потом начнется то, о чем мечтали всю зиму, при одной мысли о пахучих травах и горячих жадных руках начинает кровь шуметь в висках…

+1

68

Немножко классики

И. Бунин, Деревня

======================

В ту давнюю пору, когда Илья Миронов года два жил в Дурновке, был
Кузьма совсем ребенок, и остались у него в памяти только темно-зеленые
пахучие конопляники, в которых тонула Дурновка, да еще одна темная летняя
ночь: ни единого огня не было в деревне, а мимо избы Ильи шли, белея в
темноте рубахами, "девять девок, девять баб, десятая удова", все босые,
простоволосые, с метлами, дубинами, вилами, и стоял оглушительный звон и
стук в заслонки, в сковороды, покрываемый дикой хоровой песнью: вдова тащила
соху, рядом с ней шла девка с большой иконой, а прочие звонили, стучали и,
когда вдова низким голосом выводила:

Ты, коровья смерть,
Не ходи в наше село! -

хор, на погребальный лад, протяжно вторил:

Мы опахиваем -

и, тоскуя, резкими горловыми голосами подхватывал:

Со ладаном, со крестом...

+1

69

Еще из фантастики
Гай Юлий ОРЛОВСКИЙ
ПАЛАДИН ГОСПОДА

Между
деревьями мне наперерез медленно бредет, переступая босыми ногами
молодая девушка. Похоже, не всегда ходит голой, ягодицы снежно-белые,
как и грудь, а тело все же покрыто легким солнечным загаром. Невысокая,
полненькая, с круглым милым лицом, копна волос с виду настолько мягких и
нежных, что смотрятся сплошным золотистым облаком без разделения на
пряди.
Впрочем, она не считает себя голой - на ней браслеты на руках и
щиколотках, длинные серьги и небольшое ожерелье из крупных жемчужин.
Я уже раскрыл рот, чтобы окликнуть ее, но вдали зашевелилась трава,
оттуда выскочило нечто огромное стремительное, пятнистое. Я сжал рукоять
ножа, готовый метнуться навстречу, однако женщина без страха смотрела на
огромного зверя. Леопард в три прыжка оказался перед нею, брякнулся на
спину, замахал в воздухе всеми четырьмя лапами, стараясь поймать ее за
пальцы.
Женщина засмеялась, отмахнулась, леопард вскочил и пошел с нею рядом.
Шел он крадучись, припадая к земле, но даже в таком виде его спина выше
ее колена.

+1

70

Еще из фантастики.
Не совсем в тему, т.к. в помещении
Если это оффтоп - пусть модератор удалит.

Леонид Каганов
КОМАHДА Д

   Гек ушел в свою комнату и тоже лег спать. Пpоснулся он поздно. За двеpью шлепали шаги босых ног, на кухне лилась вода и гpемела посуда.
   Двеpь pаспахнулась и пpосунулась веселая pыжая голова.
   - Hу что, спишь?
   - Угу. Уже пpосыпаюсь. Добpое утpо.
   Двеpь откpылась полностью и девушка вошла в комнату, легко ступая по паpкету босыми ногами. Hа ней была длинная белая майка, котоpая опускалась почти до самых колен. Hо конечно не до колен - колени были видны пpекpасно, из под майки виднелись сильные стpойные ноги.
   - Ты всегда так ходишь? - удивился Гек.
   - Hет, только для тебя. А ты никогда не пpистаешь к девушкам?
   - Очень даже. А ноги у тебя кpасивые.
   - Да я и сама ничего. - девчонка улыбнулась. - Попpиставай ко мне?
   То, что она говоpила и как себя вела могло бы показаться кpайней pазвязностью и pаспущенностью, если конечно не видеть ангельского лица этой девушки - на нем отpажалась сама искpенность и непоpочность.
   Девушка села на кpай кpовати Гека, и Гек, не в силах себя сдеpживать, нежно обнял ее и начал целовать. Девушка игpиво застонала и откинулась на кpовать, обнимая Гека. Вскоpе оказалось, что под майкой на ней ничего не одето.

Отредактировано wolsung (2006-08-30 12:36:07)

0

71

Еще фэнтези
Джон Р.Р Толкиен
"Книга Утраченных Сказаний"
"Падение Гондолнина"

Идриль же была
воистину прекрасна,  и к тому же отважна; и в народе прозвали ее Идриль
Среброногая, ибо  она,  хоть и королевская дочь,  всегда ходила босая и
простоволосая, кроме как на празднествах в честь айнур

Рисунок с одног форума толкиенистов
http://www.henneth-annun.ru/forum/attachme...p?postid=385962

Отредактировано wolsung (2006-08-30 12:51:55)

0

72

Снова из фантастики

Елена ХАЕЦКАЯ
ЖЕЛТЫЙ КАМЕНЬ ЗИРАТ

Писательница хорошая, а книга, мне кажется, неудачная.

Зато в самом начале - тематическая сцена : девушка танцует босиком на битом стекле
http://virlib.ru/read_book.php?file_path=b...03410.gz&page=0

Отредактировано wolsung (2006-09-11 14:59:21)

+1

73

Мария Семенова
Валькирия
(исторический роман)

http://lib.aldebaran.ru/author/semenova_ma...lkiriya__1.html

Я выбралась из-под ёлки. Утро занималось холодное и рассудительное. В такое утро припомнишь, о чём сладко грезилось накануне, и криво усмехнёшься, тряхнёшь головой.

Я взвалила на плечи кузов. Теперь следовало поспешать. Иначе несладко будет грибам, да и мне не миновать поношения: одно дело, мол, так и за то лучше бы не бралась... хорошо хоть день выдался пасмурный, не жарко шагать.

Ближняя дорога домой пролегала вершинами песчаных холмов, заросших добрыми соснами. Серый мох под ногами впитывал моросившую влагу. Я шла босиком. Я любила ходить в лес босиком. Без обуви нога становится зрячей и ловко выбирает, куда наступить. А одета я была парнем: штаны да некрашеная рубаха. Сто лет назад меня точно прогнали бы из дому за подобный наряд, а то и ведьмой назвали, но теперь времена были иные: ворчали, грозились – и только. Мать, правда, плакала, мол, сбегут последние женихи. Но в мужских портах легко было прыгать через лесные коряги, а женихи не умели даже сладить с загадками, которые я загадывала на посиделках.

0

74

Интересный рассказ из свежей "иностранки"
http://magazines.russ.ru/inostran/2006/8/ku3-pr.html

0

75

Ее уши становятся ярко-алыми. Таня подтягивает к подбородку
колени, пальцы босых ног - Сергей успел заметить, что она не любит
обувь, босоножки ей в тягость - окрашены травой в светло-зеленый.
Потом улыбается:
     - Слушай, а на коньках научишь кататься?
     - В легкую! Я смотрю, ты обувь не жалуешь?
     - Терпеть ненавижу! - она отмахивается, задевая тыльной
стороной ладони спадаюшие по обе стороны травяные листья, и
следом за движением всколыхнулись тени, пропустив солнечный луч к
ее щеке. - В обуви не ощущаешь землю, воду, траву. Даже острые
камни приятнее каблуков, честное слово. Если бы не была такой
чувствительной к холоду, то и зимой бы босая ходила.

Взято отсюда
http://huglaro.narod.ru/Etuil/EtuilSaga.htm

0

76

Дикая
О.Коваль
Оптимистичное, ядовито-розовое небо давит на глаза. Год назад, получив повышение, с восторгом принял под командование сектор. Увидев небо - восхитился. Теперь оно раздражает. А через прозрачный купол искаженный цвет вообще ассоциируется с гнилью. Работа... Работа, как и жизнь в этом секторе откровенно достала. Я устал постоянно быть главным, принимать решение, отвечать за все. Ответственность. Меня тяготит это слово, устал я. Устал. Кто бы хоть раз за этот год взял командование на себя. Приказал мне сделать то-то и то-то. С каким восторгом бы я повиновался! Бездумно, просто cделал бы то, что мне сказали.

Это мечты. А пока - дело. Я устало перевел взгляд с неба на внутренний двор базы и вздрогнул.

  Удлиненные глаза с поволокой опушенные черными щеточками ресниц. Густые спутанные волосы серыми сосульками висят по плечам. На чумазом лице - скучающее выражение, но прикушенная острым клыком губа выдает волнение. Единственная из пригнанных женщин стоит. Остальные от усталости, а может по привычке, повалились прямо на влажную от дождя землю. Стонут, лопочут, поскуливают. А эта стоит в углу у цветущей кории, водит босой ногой по грязи, чертя узоры, как будто и ни причем. Будто заглянула сюда по своему пустяшному делу, а не пригнали ее под охраной. Когда-то синяя мужская тюремная роба, достает девице почти до колен. Дыра на левом боку бесстыже демонстрирует упругое загорелое бедро.
  -Почему задержались?

  Капрал, вместе со мной оглядывающий трофеи, поспешно отрапортовал:
  -Так из-за вон той стервы! - Плевок сквозь желтые зубы в сторону заинтересовавшей меня девицы. - Дерется как кошка! Мошенко я к врачу отправил. Эта Дикая исцарапала ему харю в кровь, пока руки связывали. А вдруг когти ядовиты, или слюна? У, мутантка!

  -Связывали? А что сейчас не связаны?
  -Как? Ох, ты! Перегрызла! У, сука! Не надо было ее брать. Натерпимся с ней. Но лицо-то и ноги уж больно гладенькие, прям, как у настоящей. Зато остальные вроде спокойные попались. И на рожу ничего, не шибко, эт самое, волосатые. Правда, неизвестно что у них под одеждой: может чешуя, или еще какая пакость. Хотя в прошлом году такая цаца попалась! На лицо конечно страшная, и тело в шерсти, но грудь! Аж шесть титек! Представляешь, сняли с нее обноски, а там висят три пары! Такие розовенькие, голенькие, упругие как дыньки и такие же большие. А соски - коричневые круги, размером с бляху! Просто шоколад! И такой красоты - шесть штук! Как вспомню... - капрал сглотнул и зажмурился от удовольствия. - Ее сначала обер-офицер пользовал, тот, что до вас был, не побрезговал! Потом и нашему брату досталось. А уж как она извивалась-то! Сама задом своим волосатым подмахивала, когда входил, и повизгивала от восторга. Мы уж ее до упора держали, три партии пропустили, а с четвертой - последней, отправили.

  -Всех на дезинфекцию, потом стерилизовать.
-Эт самое, вообще-то так в правилах и написано, но по жизни по другому делается.
  -Как по другому?
  -Да как обычно делаем. Сначала в баню. Их там почистят от всех напастей, а на выходе мы их чистеньких перепуганных обедом накормим, обогреем, одежку дадим теплую. Они разомлеют, и сами с лаской полезут, с нежностью. Они ж как собаки - накорми, скажи доброе слово, и руки лизать станут. Вот такая хитрость. Парни то от ласки отвыкли, а тут дамочки со своей благодарностью на шею им так и повиснут. А стерилизовать будем через день, аккурат перед отправкой партии.

  -Делайте как лучше, но скажи парням, чтобы диких не калечили!
-Ни-ни, все будет полюбовно! Насильно никого заставлять не будем.

  Я оставил капрала организовывать работу, а сам пошел по делам. Вечером, когда я, приготовив себе ужин из поставляемых с Земли продуктов, уселся на диван, в моем блоке загорелась панель вызова.

  -Эт самое, у нас тут проблемка возникла. Откроете?
  Дверь бесшумно отъехала в сторону, и на пороге возник сконфуженный капрал.
-Вот эта - есть отказывается. Ни хлеб, ни кашу. Ничего в рот не взяла.

  В комнату легким тычком он втолкнул дикую. Вымытая, в оранжевом комбинезоне, но по прежнему босая и лохматая. В ответ на непочтительное обращение девушка зашипела, выставив остренькие клыки, вскинула руки, готовясь расцарапать мужчине лицо, но сковывающий движения блокиратор не дал развернуться.

  -Так это самое, я ее вам оставлю, может, придумаете чего, - и капрал исчез за закрывшейся дверью, но я успел заметить хитрую улыбку, проскользнувшую меж усов.

  Дикая замерла у входа, настороженно обводя взглядом комнату. Удостоверившись, что опасности нет, сверкнула глазищами в мою сторону и легкой походкой продефилировала к дивану. Босые ступни неслышно ступают по ковру. Грациозно сев передо мной на колени девушка изогнула губы в кроткой улыбке и выразительно покорным жестом протянула руки. Умоляющий взгляд.

  Ну что ж, почему бы и не освободить. Блокираторы тихо щелкнули. Не успели оковы упасть к ногам, как дикая моментально потеряла ко мне интерес. Куда только девалось смирение. Взгляд стал высокомерным, надменным. Резко вскочив на ноги, девушка обследовала блок. Задержалась у закрытого окна, минуту постояла у двери, как бы невзначай касаясь пальцами сенсорных панелей. А не такая уж ты и дикая. Соображаешь что к чему.

  Не спуская глаз с девушки, я вернулся к прерванному ужину. Дикая обошла комнату и сунула любопытный нос во все углы. Видимо результат ее удовлетворил. Тихонько мурлыкнув, она вновь соизволила обратить внимание на меня. А точнее на то чем я занимался. Секунда, и вот уже девушка сидит на полу перед столиком с едой. Грациозно подвернула ноги, откинула с плеч гриву волос.

  Первым делом она накинулась на мясо, совершенно проигнорировав сочные фрукты. С утробным урчанием впивалась белыми зубами в слабо прожаренный бифштекс. Кровь брызгала на одежду, текла по подбородку. Длинный язычок скользнул по губам, вытирая капли. Но глаза, кошачьи глаза не мигая, пристально следили за мной.

  Наевшись, пленница неохотно встала, облизала ладони, с удовольствием потянулась и направилась к моей кровати. Через минуту она уже спала на покрывале. Вот это наглость! Я даже не знал как себя вести с этой особой. Речь она не понимает, значит надо как с животным - за шкирку и на пол, показать кто хозяин? А может, стоит вернуть ее капралу?

  Я немного постоял у кровати, любуясь расслабленной позой девушки. Так ничего и не решив, пошел на вечерний обход. Правда, перед этим накинул на спящую запасное одеяло. Девушка, не пошевелилась, лишь приоткрыла один глаз, убедилась, что это всего лишь я и продолжила спать.

  Младший офицерский состав находился в возбужденном состоянии.
-Ты видел ту, что с выменем?
-Я что, больной с коровой трахаться? Хорошо хоть копыт у нее нет. Не. Мне понравилась маленькая, на обезьянку похожая. Уж шустра до чего! Резвая девчушка. С такой в кровати не соскучишься. И потрахаться и поболтать.
-Дурак! Они же дикие! Говорить не умеют. Да это и хорошо, в постели хоть болтать не будут. А то была у меня одна такая. Интеллигентка. Я только ей всуну, а она как начнет мне рассказывать об искусстве серебряного века, так не поверишь, в раз все падало.

Мне пришлось прикрикнуть на парней, и напомнить особо ретивым, что они не на гражданке, и что за стенами корпуса идет зачистка территории. А к девицам они вернутся после дежурства.

  Уже пятьдесят лет в этот сектор ссылали заключенных. Только мужчин. Высаживали прямо в джунглях и отпускали. Выживай, как хочешь. И многие выживали, наслаждаясь свободой, ограниченной лишь пределами сектора. Никаких законов, делай что хочешь. Преступники обустраивали быт, создавали целые поселения. Находили замену женщинам, ведь в джунглях много животных, например, обезьян - так похожих на людей.

  Солдатами военной базы, контролирующими доступ к сектору, были обнаружены первые мутанты, дети, рожденные от человека и животного. Не люди, дикие. С зачатками интеллекта. Легко обучаемы простым вещам, командам. Ученые, заинтересовывавшиеся этим феноменом, вычислили, что генетическая совместимость является побочным эффектом испарений Т-плазмы, используемой как источник энергии.

  Правительство решило заняться разработкой недр, а для этого следовало очистить территорию - переселив заключенных в недавно построенные тюремные блоки соседнего сектора, а диких отправить в пансионаты, что-то среднее между зоопарком, психушкой и генетической лабораторией.

Преступники, конечно же, были против. Причем категорично. Свои права на свободу и владение сектором они принялись отстаивать, вооружившись, чем могли. В ход шли булыжники, луки, а с неделю назад двое солдат пострадали, попав в ловушку: яму с кольями на дне. Ничего, через две недели на базу пришлют десантный корпус быстрого реагирования, вот тогда и начнется массовая зачистка, а пока мы своими силами делали что могли.

   И сегодня смогли очень даже многое. Разгромили целое поселение, два десятка мужчин было парализовано и теперь дожидалось отправки в тюрьму, а главное - отбили так ценимых в этом секторе женщин.

  Я вернулся в свой блок. Девушка по-прежнему спала. Свернувшись клубочком, она мерно дышала под одеялом. На полу валялся оранжевый комбинезон.

   В этом секторе я давно приучился не мечтать о будущем. Жить сегодняшним днем, готовить операции, поддерживать охрану, делать то, что от меня требуется. Но никогда то - чего хочется. Да и желаний почти никаких не осталось. Иногда мелькала циничная мысль - не импотент ли я. Настоящей женщины не видел почти год, а последний раз трахал вообще два года назад. Никаким оборудованием, призванным удовлетворять похоть я, в отличие от остальных, не пользовался. Но по утрам иногда просыпался с эрекцией. Что снилось - не помнил. Холодный душ, и проблема решалась.

  Сейчас, на моей кровати спала женщина, пусть не совсем человек, но женщина. Голая. А эрекции не возникло. Это молодые юнцы горят желанием. А я что старый? Ну да. В свои тридцать я ощущал себя ох, каким старым. Я грустно хмыкнул и начал раздеваться. По спине пробежал холодок. Когда ежедневно во время вылазок ожидаешь нападения, то затылком начинаешь воспринимать чужие, острые взгляды. Иначе не выживешь.

  Я обернулся. На меня с кровати смотрели два зеленых глаза. В полутемках они светились. Ну, точно кошка. Закинув всю одежду и комбинезон с пола в очиститель, я скользнул под одеяло. Девушка резко отодвинулась на другой конец кровати и настороженно ожидала моих следующих действий. А я повернулся на бок, спиной к ней и постарался уснуть.

  Проснулся рано. За окном все то же темно бордовое ночное небо. С потолка льется слабый свет. Рядом уловил едва слышное дыхание. Обернулся. В блоке было жарко, и девушка, лежащая ко мне спиной сдвинула одеяло в ноги.

  Мутация порой создает интересные творения. Дикая действительно оказалась кошкой. Сзади. Пышные волосы переходили в небольшой подшерсток на шее. По позвоночнику вниз тянулся густой ворс, по бокам сходящий на нет. А у копчика рос хвост. Обычный пушистый хвост, как у большой кошки. Во сне кончик хвоста изредка подрагивал.

  Я всегда мечтал о домашнем животном. Собаке или кошке. Все равно. Хотелось, приходить домой и чтобы кто-нибудь радостно встречал тебя. В детдоме это было невозможно, в казармах тем более. А так хотелось иметь рядом пушистое, доверяющее тебе животное.

  Не утерпев, я провел рукой вниз по волосам, по гладкой, такой приятной на ощупь, щекочущей ладонь шерсти. Обхватил пальцами хвост, но дикая легко его освободила. Недовольно что-то фыркнула, заелозила на простыне и придвинулась пушистой попкой к паху. Плотно-плотно.

  Такой моментальной эрекции у меня никогда не было. Внизу все свело судорогой до густой, пронзительной, но такой сладкой боли. Я стиснул зубы, чтобы не застонать, зажмурился, стараясь не потерять контроль. Но удавалось с трудом. Ноздри будоражил сладковатый и возбуждающий запах самки, но главное - нельзя было игнорировать горячее, прижатое ко мне тело и пушистую шерсть, щекочущую вставший член.

  Просунув руку девушке под грудь, я с силой притиснул ее к себе. Зарывшись носом в волосы, я вдыхал дурманящий запах. Дикая проснулась. Вывернувшись, она больно куснула меня за руку и скользнула на другой конец кровати, скинув одеяло на пол.

  Оскалила зубы и предупреждающе выставила вперед руку с длинными когтями. Спереди ее тело было полностью безволосым. Обычная, настоящая женщина. Только очень уж худая. Гладкая, розовая, как будто светящаяся изнутри кожа, на шее напряженно пульсирует жилка. Маленькая грудь, на вид бархатистая, с пунцовыми, вызывающе торчащими вверх сосками легко бы уместилась в моей руке. Упругий живот. От талии крутой изгиб бедра. Ноги длинные, сильные, но очень женственные. Узкие отточенные лодыжки. А в тени бедер, такой невинный, как у девочки, голый лобок, разделенный на манящие половинки.

  Дикая повела носом, принюхалась, учуяв идущий от меня запах желания расслабилась и опустила руку. Взгляд ее скользнул по моему телу: от ступней, выше, задержался несколько секунд на члене, по груди вверх и остановился на лице.

  Сверкая непроницаемыми глазами, девушка чуть-чуть пододвинулась ко мне и провела самым кончиком хвоста по шее. От прикосновения пушистых волосков по всему телу побежали мурашки. Я лежал не шевелясь. А хвост пополз дальше: легко коснулся левого соска, вызвав очередную легкую дрожь в теле, прошелся по клеточкам брюшного пресса, занырнул в пупок, легко пощекотал и устремился вниз. Аккуратно, не касаясь вздыбленного члена, хвост дикой направился к мошонке. Обхватив яйца, как удав захватывает в смертельное кольцо кролика, хвост легонько сжал добычу.

  Я не выдержал и застонал от накатившего удовольствия. А девушка, не отводя загадочных глаз, придвинулась еще ближе, и вот уже ее тонкие пальчики с острыми когтями идут по следу, проложенному хвостом. Царапнули шею, соски, живот, и легко коснулись члена.

  Контроль исчез. Я сам превратился в дикого. В животное без разума, действующее на одних инстинктах, жаждущее получать удовольствие, алчущее владеть самкой. Из горла вырвался крик, и я набросился на девушку. Это был горячий, всепоглощающий секс двух диких животных. Дурманящий. Яростный. Нереальный.

  Утром, когда я выходил из бока, девушка все еще спала. На губах ее притаилась легкая улыбка. Конечно же никуда я ее не отправил. Ни с первой партией ни с второй.

  Кэт, как я назвал дикую, прижилась на базе. Я ввел отпечатки пальцев в базу сенсоров, и теперь она могла выходить из блока, когда пожелает. Дикая с удовольствием гуляла по коридорам, заглядывала в открытые помещения. Любопытная, ей до всего было дело. Она дежурила вместе с коммутаторщиками у главного передатчика, лазала по воздухо-водной системе вслед за инженером, ее оранжевый комбинезон и пушистый хвост мелькали у карцеров, рядом с установкой защитного купола, в дюзах КПП.

Ну и, конечно же, на кухне. Повар, отрезал лучшие куски мяса и оставлял их для Кэт. Один раз видел, как моя кошка с воодушевлением уплетала сметану. С остервенением вылизывала тарелку, вся перемазалась, мурчит. А рядом стоит повар и умиляется. Не удивительно, что через несколько недель фигурка Кэт округлилась и стала более женственной.

  Но к себе дикая не разрешала прикасаться никому, кроме меня. Каждый вечер эта женщина кошка благосклонно разрешала расчесывать ей волосы. Садилась перед диваном на колени, ко мне спиной, откидывала назад голову и зажмуривалась. Я брал расческу и начинал превращать спутавшиеся за день колтуны в пушистое облако. Пропуская между пальцев струящиеся пряди, я наслаждался возбуждающим тактильным ощущением, в голове образовывался хаос, выветривавший все мыли. Я любовался переливами цвета волос, бликами, этой непокорной гривой, становившейся послушной в моих руках. Наэлектризованные щеткой, волосы липли ко мне, опутывая шелковой паутиной, затягивая все дальше и дальше в неизвестную сеть. Невообразимо приятно было гладить шерсть на спине, проводить дадонью по позвоночнику.

  Я обнаружил, что дикая ненавидит, когда ее как кошку чешут за ухом, зато если кончиками пальцев провести по шее, а потом скользнуть под лопатки и погладить там, то Кэт моментально заводится. От ее томного состояния не остается и следа. Девушка вздрагивала, выскальзывала у меня из под рук и сама нападала. Силой стаскивала на пол, вытягивала руки над головой, переплетая мои пальцы со своими, и крепко держала, пока терзала рот властными поцелуями. Не контролируя себя, она впивалась клыками в губы, раздирая их до крови, а потом с тем же остервенением слизывала выступавшие капли. Язык проникал глубже, то, гладя и лаская, то грубо и требовательно проникая внутрь, сводя с ума.

  Она воспламеняла меня. Ее невозмутимые обычно глаза в этот момент загорались желанием. Я был гораздо сильней, и мне ничего не стоило освободить захваченные в плен руки, чтобы прижать эту дикую кошку к себе. Владеть ею. Но Кэт всякий раз, когда я оказывался сверху, извивалась гибким телом и вновь оказывалась надо мной. Ее хвост скользил между телами, прикасаясь к самым чувствительным местам в необычайной ласке. Она зачаровывала, лишала сил сопротивляться. Оставалось лишь одно желание подчиниться этому горячему требовательному существу. Слепо. Безрассудно. Нешуточная борьба, где переплетались тела, неизменно заканчивалась ее победой.

  Но в выигрыше оказывался я. Когда Кэт возбужденная битвой раздвигала колени, чтобы усесться на меня, я каждый раз с восторгом замечал, как полыхающие глаза подергивало поволокой: томной, жаждущей. Изо рта вырывался стон. И тогда я вонзался. Вонзался с силой, побуждавшей ее тело выгибаться туго натянутым луком. Вонзался, сам разлетаясь на миллионы чувствительных нервных клеток, жаждущих получать удовольствие.
 
Кошка. Моя дикая одомашненная кошка, которая гуляет сама по себе. Независимая, роскошная рыжая стерва - днем, и такая горячая нежность ночью. Сворачивается клубочком и тихо мурчит. В один вечер я зажег привезенные с земли свечи, так Кэт весь вечер зачарованно наблюдала за маленьким пламенем, танцующим на верхушке. Два огонька близнеца вторили пляске в ее глазах. В этот день она была необычайно тиха и задумчива. Никуда не ходила. Села на ковер, обхватив колени руками, и прижалась головой к моим ногам. Только кончик хвоста подрагивал.

Да и в постели первый раз играла пассивную роль. Лишь принимала мои ласки, ничего не давая в замен. Я же был необычайно активен. Через месяц заканчивался срок службы, и надо было возвращаться домой. Сегодня пришло разрешение на вывоз из сектора домашнего животного. Следовало только получить несколько справок, да продержать неделю в карантине.

Мы лежали в кровати, тесно прижавшись. Я на ухо шептал Кэт о нашем будущем:
-Мы вместе поедем на землю, купим домик среди зеленых холмов, и будем жить вдали от всех. Ты будешь гулять по лугам. На завтрак обязательно парное молоко или сметана. А еще сможешь гонять толстых кроликов. А если кроликов не будет, то мы их обязательно купим для тебя.

Моя дикая молча лежала рядом. Ее ушки чуть шевелились, впитывая слова:
- Милая моя девочка. Ты ведь ничего не понимаешь из того, что я говорю. Хотя тебе и не надо. Просто живи, радуйся. Теперь я о тебе буду заботиться. Всю жизнь. - Я зарылся носом в волосы и уснул.
 
  Ночью, накануне переброски десанта, для полнейшей зачистки сектора, на базу напали. Сирена завыла лишь после того как за окном раздался звук автоматной очереди. Я вскочил. Достать оружие из сейфа. Пусто. Кэт? В комнате ее нет. Взяла с собой? Не одеваясь, рванул в коридор. Открыл дверь и получил прикладом в лицо. Хрястнул нос, в голове взорвалось. Падая, развернулся и успел заехать нападавшему по ногам. Тот вскрикнул и рухнул на меня. Подскочили еще двое. Я не успел. Развернули меня лицом вниз. Удары по почкам. Глотая кровь, сжал зубы, локтями блокировать удары. Не убили сразу. Что-то от меня надо? Кто они? Пока тащили по коридору, рассмотрел нападавших. Заросшие, Как? Как они прошли сквозь контроль? Как открыли замки? Кто пустил их на базу? Что, мать вас побери, происходит?

  Меня кинули к стене в столовой, куда согнали всех офицеров. Заключенные сектора, с выкраденным оружием, по-хозяйски управлялись в блоке.
  -Всем лицом на пол! Руки за голову! Не шевелиться! - орал надо мной мужик в разваливающихся ботинках. А потом к ним присоединились босые ступни. Такие родные, с маленькими пятками и чуть кривыми мизинцами. Я, ничего не понимая, хотел поднять голову, но босая ступня с силой уперлась мне в голову, больно прижимая сломанный нос к твердому полу.

  -Всех собрали? Молодцы, - женский чуть хрипловатый, но до боли знакомый голос. Нет! Не может быть!
  -Капитан, всех в расход?
  -Нет, для переговоров с центром нужны будут заложники. В карцер их. Оставьте лишь этого, - сказала Кэт, сверкнув зелеными глазами, и, присев на корточки обратилась ко мне: - А ты будешь домашним зверьком. Всегда мечтала иметь.

  На шее щелкнул блокиратор.

0

77

Забавный рассказик... о любви. К животным. Спасибо ;)

0

78

"...Но Вильма не успела ему ответить - из-под каменной арки, ведущей в соседнюю улочку, появилась экзотическая пара: немолодой, но моложавый мужчина с развевающимися седыми локонами и совсем юная босая девушка с очевидной примесью негритянской крови. Мужчина шагал опираясь на черную трость с костяным набалдашником, на его узких плечах свободно, как на вешалке, болтался в такт шагам ярко-голубой бархатный пиджак, из-под которого вглядывало белое кружевное жабо. Девушка семенила рядом с ним, проворно отталкиваясь от розовых гранитных плит босыми коричневыми ступнями. Едва завидев мужчину с тростью Доротея коротко взвизгнула и повисла у него на шее:
- Руперт, Руперт, Руперт! Как я рада! Как рада!- повторяла она счастливым голосом.
Отлепившись, наконец, от Руперта, она чуть отстранилась, уперлась обеими руками ему в грудь и окинула его любовным, но критическим взглядом:
- Худой, бледный, старый, но красивый как всегда!
- Такой уж старый? - кокетливо спросил Руперт, чем сразу напомнил Ури одного из вечно молодящихся поклонников матери.
- Древний и прекрасный, как этот город! - восторженно прыснула Доротея и обернулась к Вильме:
- Вы ведь знакомы? Это - Руперт Вендеманн, тот самый, знаменитый.
- Ну, конечно, мы знакомы, - сказала Вильма, протягивая Руперту руку. - Мы не раз встречались на конгрессах по защите прав национальных меньшинств. Вы ведь помните меня?
- Как же, как же, - затряс седыми локонами Руперт, задерживая в ладонях руку Вильмы. - Разве вас можно забыть?
Ури почувствовал себя лишним. Стараясь не привлекать внимания он осторожно попятился и облокотился на ограждающий площадку гранитный парапет.
- Что же вы не знакомите нас со своей очаровательной спутницей? - с нескрываемым интересом спросила Вильма. Неизвестно, догадывался ли Руперт
о возможных мотивах интереса Вильмы к его шоколадной босоножке, но выхода у него не было. Он по-хозяйски обнял ее за плечи и представил:
- Это Ульрике, моя верная помощница.
Ульрике выпростала из широкого цыганского рукава коричневую веточку руки и грациозно протянула ее в сторону хищных пальцев Доротеи, скрестившихся по пути с хищными пальцами Вильмы.
- Глядя на это детское лицо , - продекламировал Руперт хорошо поставленным баритоном, - вы никогда не поверите, какой запас энергии скрывается за ним.
Вот уже больше месяца мы с Ульрике колесим из университета в университет и целые дни собираем подписи под нашей петицией. Покажи им, Ульрике!
"Интересно, а что они делают по ночам?" с неопонятной ему самому неприязнью полюбопытствовал Ури, пока бессловесная Ульрике открывала висящую у нее на плече холщевую сумку, расшитую пестрой народной вышивкой крестом. Из сумки она вытащила туго скатанный рулон бумаги и начала его разворачивать. Рулон был устроен весьма хитроумно - там по сути было два рулона, соединенных так, что бумага, смотанная с первого, девственно-чистого, тут же наматывалась на второй, покрытый разноцветными рядами подписей.
- Наша цель, - провозгласила Ульрике, - собрать десять тысяч подписей.
- И мы уже к ней близки! - гордо подхватил Руперт.
- А что за петиция? - встрепенулась Доротея.
- Как, вы не знаете? - изумился Руперт. - Странно, мне казалось, что все честные люди уже включились в нашу борьбу!
- В какую борьбу? - встревоженно осведомилась Вильма, явно опасаясь, что она пропустила что-то важное.
Ульрике проворно вытащила из сумки голубую листовку с портретом смуглого усатого парня в куфие:
- Это - Мухаммад Насиб, школьный учитель, высланный из Хеврона израильскими оккупационными властями. Мы требуем, чтобы ему разрешили вернуться на роднину.
- А за что его выслали? - полюбопытствовала Доротея.
- Его обвиняют в том, что он во время уроков высылал своих учеников на улицы бросать камни в израильских оккупантов.
- Может, и вправду нехорошо бросать камни во время уроков? - продположила Доротея, задумчиво наматывая стеклянную прядь на стеклянный мизинец.
- Это зависит от условий! - с ученическим жаром отрубила Ульрике и ткнула шоколадным пальчиком в какую-то строчку на листовке. - Вот, почитайте, тут нарисано: "Угнетенные меньшинства имеют полное право на насилие."
- Ради Бога, Ульрике, только не здесь! - возмущенно перебил ее Руперт. - Эту листовку надо читать вдумчиво, а не так, стоя на одной ноге. Послушайте, тут поблизости есть очаровательное кафе, - "Селина", если не ошибаюсь. Давайте пойдем туда. Не знаю, как вам, а нам с Ульрике давно пора перекусить.
- Прекрасная идея! Нам тоже надо в кафе "Селина"! - воскликнула Доротея
и вдруг вспомнила про Ури. - Боже мой, мы забыли познакоить Руперта с Ури!
Она начала тревожно озираться, словно заподозрила, что Ури мог тайком от них сбежать. Обнаружив его у парапета, она позвала:
- Что вы там прячетесь, Ури? Идите сюда, мы познакомим вас с замечательным человеком.
Ясно было, что нет никакой надежды избежать знакомства с этим замечательным человеком, столь отвратно похожим на ненавистного поклонника матери. Зато можно было похулиганить всласть. Ури резко оттолкнулся от парапета, на миг взлетел в воздух и приземлился на руки прямо у босых ног Ульрике. Глядя снизу вверх на изумленно застывшие над ним лица, он отрапортовал:
- Старший лейтенант истребительной десантной бригады израильской оккупационной армии Ури Райх!
У Руперта хватило ума принять шутку за шутку: он милостиво засмеялся и скомандовал Ури "Вольно!". Все вздохнули с облегчением в надежде, что Ури сейчас встанет на ноги и конфликт можно будет считать исчерпанным. Они, бедняги, не имели никакого представления, сколько времени может простоять на руках тренированный парашютист из десантной бригады израильской оккупационной армии! Безо всякого к ним сожаления он не спеша прошелся на руках вокруг Ульрике и сокрушенно сказал:
- Моя мама всегда говорила мне, что немцы - расисты, но я ей н не верил. А теперь я вижу, что она права.
После этого драматичного заявления он рывком встал на ноги и указывая на босые коричневые ступни Ульрике патетически произнес:
- Какая жестокость, заставлять представительницу угнетенного меньшинства ходить босиком по холодным камням!
- Никакая я не представительница, я - немка! - обиженно выкрикнула Ульрике. - Мой отец раньше был американский солдат, а теперь он немецкий гражданин! "

0

79

Еще из фантастики.
Наталия Ипатова
Король-Беда и Красная Ведьма

Тематических сцен здесь немного.
Но есть целая глава о жизни деревенской девочки – начинающей ведьмы.
http://lib.aldebaran.ru/author/ipatova_nat..._vedma__11.html

Полностью приводить не буду – только пару отрывков.

==================
4. Тринадцатилетняя

У нее были длинные черные волосы, пышные, как клубящийся дым, когда жжешь сырой валежник, и лицо со странными, незапоминающимися чертами, словно оно находилось под слоем холодной, хрустально-прозрачной, быстро струящейся воды. Узнаваемое при взгляде, оно тем не менее не оставалось в памяти надолго, и его практически невозможно было вызвать перед внутренним взором. Вместо него возникало смазанное, уплощенное пятно, и что бы ни подставило воображение на его место, все оставляло неудовлетворительное ощущение


Аранта стояла в ручье, подобрав до колен домотканый подол и зачарованно глядя, как течение завивается вокруг ее босых ног. От холода ломило пальцы, но ощущение было божественным. Головастые мальки тыкались в ноги, и она не кричала от восторга только потому, что невизглива родилась. Округлые гальки пестрели в глазах, и от прозрачного струящегося потока голова кружилась, как от вальса, каковой, впрочем, ей никогда не доводилось танцевать.
...
— Эй! — услышала она за своей спиной. — Я пробовал, вода ледяная. Простудишь себе что-нибудь… по женской части.
Когда она обернулась, неторопливо и без страха, потому что страх был ей органически неведом, то увидела мальчишку, как ей сперва показалось, на два-три года моложе ее самой, рыжеватого, бледного, веснушчатого и до крайности безобразно постриженного «под горшок», в местную разновидность этой прически, более известную в Дагворте как «серенький козлик на пробор». Делая вид, будто не замечает ее недовольства, он плюхнулся тощим задом на бережок, продемонстрировав грязные на коленях и обтрепанные снизу домотканые штаны и торчащие из них босые ноги.
— Давай вылезай, — повторил он. — Поболтаем.
И шлепнул ладонью рядом с собой.
Ара долго удивлялась, почему она подчинилась ему. Почему она делала это потом на протяжении весьма и весьма Долгого времени? Может быть, потому, что в голосе его не было нетерпеливого раздражения, какое она привыкла слышать от тех, кто так или иначе к ней обращался. Она ведь не была избалована благожелательным отношением и, честно Говоря, сейчас удовольствовалась бы любым. Все же она сочла нужным его предупредить.
— Со мной не водятся, — высокомерно сказала она. — Говорят, будто я ведьма.
Он пожал плечами и бесхитростно ответил:
— Со мной тоже. Я сын шлюхи. Они легко находят причины. Кстати, меня зовут Хаф.

Она никогда не смогла бы позволить себе кожаные башмаки, и не знала вкуса вина, и даже ленту не вплетала в волосы на праздник. Но никто не знал, каково ей было сознавать, что все это ей недоступно. И только Ува, наверное заметила, что дочка ее навешивает на уши парные черенки с рябинами или вишнями, в зависимости от сезона, словно зажигая огоньки в черной ночи своих волос. Это вознаградилось. Увидев «сережки», Хаф хмыкнул:
— Тебе идет красное. Лучше любого другого.
И добавил, теперь уж неизвестно, с каким умыслом:
— Тебе нужно носить красное платье.

==================

0

80

Сержант Домингес уже получил свою рубашку назад. Пока мне искали штаны, какую-то женщину (думаю, это была уборщица - мексиканская береговая охрана не имела женского контингента), словом, женщину из штаб-квартиры отправили на поиски чего-нибудь для Маргреты, и это что-то оказалось блузкой и длинной юбкой - все хлопчатобумажное и ярких тонов. Простой и явно дешевый костюм, но Маргрета выглядела в нем красавицей.

Ах да, ни у кого из нас не было обуви. Неважно - погода стояла сухая и теплая, можно было обойтись и без туфель. Мы были сыты, мы были в безопасности, и нам помогали с таким горячим гостеприимством, которое убеждало, что мексиканцы - лучшие люди на свете.

Масатлан лежит на полуострове. Казарма береговой охраны находится на его южном берегу, неподалеку от маяка (он самый высокий в мире, что весьма впечатляет). Американское консульство расположено примерно в миле оттуда - на северном берегу. Чтобы дойти до него, надо пересечь весь город по avenida Мигеля Алемана - приятная прогулка, примерно на полпути улицу украшает очаровательный фонтан.

Беда в том, что идти нам с Маргретой пришлось босиком.

Сержант Домингес не предложил нам взять такси, а мне напрашиваться было, разумеется, неудобно.

Сначала ходьба босиком не казалась мне делом первостепенной важности - на улице было немало босых ног, и далеко не все они принадлежали детишкам (и без рубашки был отнюдь не я один). В детстве я расценивал возможность побегать босиком как сказочную роскошь, как редкостную привилегию. Я бегал босиком все лето и с огромным сожалением надевал ботинки, когда приходило время снова идти в школу.
Но уже после первого квартала я стал удивляться, почему в детстве я с таким нетерпением ждал момента, когда можно будет побегать без ботинок. Вскоре я попросил Маргрету сказать сержанту Роберто, чтобы он, если можно, не спешил так, ибо я хочу выбирать затененные участки пути - этот чертов тротуар прямо-таки поджаривает мне пятки!

(Маргрета не жаловалась ни на что, но мою просьбу переводить не стала - и я немного на нее рассердился. Я постоянно находил прочную опору в ангельском спокойствии Маргреты... но следовать ее примеру мне было как-то не с руки.)

В общем я уделял состоянию моих бедных, нежных, розовых, незаслуженно оскорбленных ступней все больше внимания, страшно жалел себя и все время удивлялся, как мне пришло в голову расстаться с Божьей страной.

"Я плакал, что бос, пока не встретил безногого". Не помню, кто первый сказал это, но данная сентенция безусловно является частью нашего культурного наследия и должна остаться в веках.

Именно это произошло со мной.

Примерно на полпути, там, где avinida Мигеля Алемана пересекается с calle Акила Сердана, находился фонтан, у которого мы повстречали нищего. Он поглядел на нас снизу вверх и с улыбкой протянул пригоршню карандашей. А смотрел он снизу вверх потому, что сидел в низенькой инвалидной коляске и ног у него не было.
Сержант Роберто окликнул нищего по имени и бросил ему монетку. Тот ловко поймал ее ртом, а потом опустил в карман. "Gracias", - сказал он Роберто и переключил внимание на меня.

Роберт Хайнлайн. Иов, или осмеяние справедливости. Глава 10. К началу
- Маргрета, - сказал я торопливо, - пожалуйста, скажи ему, что у меня нет буквально ни одной монетки.

- Хорошо, Алек. - Она присела на корточки, чтобы видеть глаза нищего. Потом встала: - Пепе просит перевести тебе, что все в порядке. Когда ты разбогатеешь, он тебя обязательно поймает.

- Будь добра, передай ему, что я непременно вернусь на это место. Обещаю.

Она так и сделала. Пепе широко улыбнулся, послал Маргрете воздушный поцелуй и отдал честь нам с сержантом. Мы пошли дальше.

А я перестал столь демонстративно оберегать ступни. Пепе заставил меня переоценить ситуацию.
...Над дверью консульства висел небольшой американский флаг, а на двери - большой государственный герб. Бронзовый. Я дернул висячий звонок.

После довольно долгого ожидания дверь чуточку приоткрылась и женский голос потребовал, чтоб мы убирались вон. (Перевод не требовался, тон говорил сам за себя.) Дверь стала закрываться. Сержант Роберто громко свистнул и что-то крикнул. Дверь снова приоткрылась, начался диалог.

- Он требует передать дону Амброзио, что тут находятся два американских гражданина, которым нужно с ним немедленно повидаться, так как в четыре часа их будут судить, - сказала Маргрета.

Нам опять пришлось ждать. Примерно минут через двадцать горничная впустила нас и провела в затененный офис. Вошел консул, свирепо поглядел мне в глаза и потребовал объяснить ему, по какому праву я нарушаю его сиесту. Но, увидев Маргрету, он заметно смягчился. И обратился к ней со словами: - Чем могу служить? Не окажете ли честь моему скромному дому, выпив стаканчик вина или чашечку кофе?

Даже босая, даже в своем крикливом наряде, Маргрета оставалась леди... А я был бродягой. И не спрашивайте меня почему - это факт, и все тут. Эффект такого рода обычно присущ мужчинам, но встречается и у женщин. Попробуйте определить его словами и тут же обнаружите, что пользуетесь такими понятиями, как "королевский", "благородный", "аристократичный", "врожденные манеры" - то есть словами, которые есть анафема с точки зрения американского демократического идеала. Говорит ли это в пользу Маргреты или в пользу американского идеала - пусть разбираются школьники, пишущие сочинения на заданную тему.

Из романа Роберта Хайнлайна "Иов, или осмеяние справедливости"

0

81

БОРИС ШИРЯЕВ

ДЕВУШКА И ГРИФЫ.

- Кто же из вас Шир, товарищи? - Вошедшая в редакционную
комнату культотдела "Правды Востока" остановилась на ее пороге
и пытливо осматривала каждого из нас. Угадать на самом деле было
трудно. Все трое сидевших в ней - зав. отделом Саша Воробейчик,
рецензент Гафиз и я, разъездной корреспондент - были
приблизительно одного возраста, между тридцатью и сорока
годами, одинаково одеты в белые неопределенного сорта материи
брюки и белые же рубахи с расстегнутыми до отказа воротами.
Ртуть термометра переваливала за цифру 40.

-Вы? - ткнула она пальцем в тяжелый завов-ский письменный
прибор Воробейчика.

- Он! -- ткнул тот в свою очередь в мою сторону.

Девушка, видимо, удивилась. Мой скромно приютившийся в углу
столик, за который я садился лишь эпизодически, возвращаясь из
поездок, не внушал ей доверия.

- Ох, сморилась! плюхнула она на единственный свободный стул,
беспризорно скитавшийся от стола к столу и в данный момент
стоявший среди комнаты. - Жар як у пекле, хай ему бис! - потом
она пододвинула стул к моему столику, сунула под него скинутый
с плеч кап - домотканный мешок, какие приготовляют киргизки, и
отрекомендовалась:

- Я Таня Кы!

Столь странная фамилия мне ничего не говорила. Я удивленно
поднял брови.

- Не помните? - с ноткой обиды в голосе качнула головой
пришедшая. - А сами тогда обо мне написали: Таня Кы..-. Стихи
свои тогда говорила, в Токмаке ...

Теперь я вспомнил. В прошлом году, проезжая через Токмак -
паршивый, степной Семиреченский городишко, на тракте, идущем
по Чуйской долине к Иссык-кулю, я попал на школьный вечер и
написал очерк о казачьей и киргизкой молодежи, которую увидел
на нем. Упомянул и о девушке, только лишь переставшей тогда
быть подростком, читавшей на этом вечере свои стихи. В этих
стихах мне понравилась не их примитивная, часто грешившая
версификация, но искренность, звучащая в каждой строке,
стремление сказать о виденном, прочувствованном их автором, о
маках и тюльпанах, покрывавших радужным ковром Чуйскую долину
в те весенние дни, о замыкающих ее синих громадах лесистого
Тунь-Шаня, о том ощущении силы, свободы и радости жизни,
которое охватывает душу при взгляде на них. Эти наивные стихи
не были похожи на тупые рифмы правоверных комсомольцев,
печатавшиеся беспрерывно в молодежных газетах, и даже
неблагозвучное сочетание "речка Чу" и "полечу" заставило
верить в подлинное стремление их автора к полету. А когда Таня
произносила эти строки, то так порывисто раскинула руки и
тряхнула головой, что закрученные на ней русые косы
раскололись и упали ей на плечи.

Я поверил тогда владевшему ею стремлению расправить свои
крылья. Русым косам может быть больше чем словам поверил.

- Только я не "Кы", а "Пы". Понимаете? Не Клименко, а
Племенко. Наше фамилие по всему Семиречью известное, а вы
напутали. Ну, ничего! У нас все тогда догадались, что это про
меня!

Так и сказала моя семиреченская поэтесса: наше фамилие... Ну,
ничего! - подумал и я про себя.

- Теперь вспомнил! Вы, Таня, на меня не сердитесь за ошибку:
многих людей вижу, записываю наскоро, могу и спутать.

- Хай с ней, с буквой! Я теперь к вам пришла.

Таня сбросила с головы выжженную солнцем кумачную косынку и
обтерла ею с лица пот и пыль, вернее размазала по нему и то и
другое. Потом почесала большим пальцем левой ноги икру правой,
и тут только я заметил, что она босая.

- Комары заели нынче ночью ... Сколько их тут у вас в люцерне
- страсть! А в горах ничего, не кусали.

- Ты что ж, на подводе ехала, что ли ? - перешел я на ты. По
советскому панибратству? Нет, захотелось. Захетелось говорить
ты этой пахнувшей степным привольем девушке.

- Нет, не на подводе.

- А какие же комары в вагоне?

- За вагон деньги требуют... Пешком я шла, - несколько
смутившись, ответила Таня.

- Из самого Токмака?

- Оттуда.

- Сусамырским перевалом на Ош? - изумился я, так как сам
недавно проделал верхом этот трудный путь верст в четыреста
через высокогорный заснеженный перевал, а потом по душной, как
баня, Ферганской долине. - Так босая и шла?

- Зачем босая? Из дому в справных ботинках вышла. В горах
побились - в Оше бросила.

- Чего тебе от меня вообще в Ташкенте нужно? С какой стати ты
перла?

- Не хочу в докторицы.

- Не хочешь, ну и ладно. Зачем же для этого в Ташкент пешком
итти? И почему в докторицы?

Дальнейший рассказ Тани Кы или вернее Пы был довольно несвязен
и часто прерывался весьма нелест ными эпитетами по адресу
секретаря Токмакского горкома комсомола, человека, видимо,
очень "вредного", "гада", действующего "по злобе", "завиствовавшего
поэтессе, о которой в газетах пропечатали".

- Не бывать тебе на литфаке, говорит. Вот гад! Орденоносный
ленинский комсомол тебе медицинскую линию указывает. Уклонов
быть не может. Получай путевку в мединститут - и точка! Не
взяла путевки и сама пошла. Я на литфак хочу: книжки читать,
стихи писать...

- Как Маяковский?

- Ну его! Как Есенин буду писать. Или еще как Толстой ... Не
главный, а другой, какой про колокольчики стих сочинил. Мне
его учителька давала. У нее есть, а в библиотеке нет. И
других, какие я хочу, там нет: Шекспира, Бальзака.

Ударение оказалось у Шекспира на первом слоге, а у Бальзака на
последнем. Рецензент Гафиз скорчил забавную рожу и
приготовился к розыгрышу, но умолк под укоризненным взглядом
Воробейчика, тихого еврея, случайно, по партийной разверстке
попавшего в нашу шумливую газетную компанию. В партию он тоже
попал, вероятно, случайно: огромная семья с беспрерывно
растущим числом Монек, Сонек и Арончи-ков всецело поглощала его.

- Почему же ты все-таки пешком пошла, а не на поезде поехала?
- продолжал допытываться я.

-Маманя денег не дала. Нечего, говорит, на ученье еще деньги
тратить. Теперь всех бесплатно учить обязаны. А нет, так дома
работай. Она упорная. Я тайком ушла.

- А сколько времени шла?

- Десять ден.

- Чем же кормилась?

- Хлеба из дому взяла. До Оша хватило. Потом киргизы кумысом
поили. Теперь лето, матки доятся.

- Сегодня что ела?

Таня неопределенно помахала головой.

- Здесь у вас пески пошли - жило редкое.

Я припомнил этот участок дороги, неорошенный,
пустой... Туговато приходилось Тане в последние дни пути.

- Гафиз, Воробейчик! Тяните по червонцу! Купи себе, Таня,
сандалики на базаре и там же пожри, протянул я ей три белых
бумажки.

Она взяла просто, без ужимок.

- Вот вы какие добрые! Ну, спаси Христос!

-У вас в Токмаке еще в Бога веруют? - удивился я.

-У нас по старой вере, без попов. Церкву хотя и закрыли,
только нам это ни к чему. И в комсомоле на религию не напирают.

- Теперь слушай дальше. На литфак тебя устроить легко, только
чем ты жить будешь? Стипендия ведь пустяковая.

- Живут же другие?

- Большинству помогают кой-чем из дому.

- А я сама себе подработаю. Рук, что ль, нет? Вот они! -
протянула Таня крепкие, загорелые до черноты руки. - Здесь у
вас сарты богато живут, сад, огород у каждого. Без хлеба не
останусь.

Добыть Тане путевку на литфак нам было, действительно,
нетрудно. Это стоило лишь телефонного звонка из кабинета
редактора, а замред Эйдельсон был чутким, отзывчивым человеком.

На следующий день он сам вручил Тане записку от
соответствующего "ответственного", а прощаясь с ней шепнул мне:

- Как раз вам, Шир, по зубам говядина - романтика
современности. Чего лучше? Ломоносов с ситцевой юбченкой, к
тому же еще босиком переваливает через горы. Жду очерка.

А Таня с раскрасневшимися, как маки Чуйской степи, щеками,
прощаясь, тоже задержала меня:

- Послушайте, вчера написала, - вытащила она смятую бумажку и
прочла мне стихи о снежном перевале и стае черных грифов,
стороживших его на голых скалах. Эти огромные птицы с хищными
лысыми, как черепа, головами, торчащими из серых воротников,
поразили ее. Она называла их орлами. Стихи грешили и в
метрике и в грамматике, но слушая их я ясно видел и
мистически неподвижных грифов на суровых камнях, и едва
заметную тропу на льдистом снегу перевала, и шагающую по ней
девушку с тяжелым капом за плечами, и... даже хлопающую на
ходу, оторванную подметку ...

- Не заклевали тебя грифы, Таня?

-Меня не заклюют, - уверенно ответила девушка. - Они только на
мертвячину храбры. Ну, проще-вайте! Всего!

Очерка о Тане я тогда не написал. У него не было концовки, и я
решил подождать годик, а потом снова взглянуть на Таню,
выждать, чтобы сама жизнь дала мне нужный конец. Ведь лучше
жизни не выдумаешь.

Через год, просматривая газетку "Комсомолец Востока", я увидел
стихи за подписью Т. Племенко и жадно впился в них глазами.

Прочел, смял газету и злобно бросил в угол. Размер, ударения и
грамматика - все было правильно, но... не было в них Тани. Не
было ни красных маков весенней степи, ни девушки на перевале.

Заклевали Таню грифы !..

0

82

К. И. Чуковский
“Анна Ахматова”

Один напыщенный критик даже назвал ее "Звездой Севера". Почему-то все охотно забывали, что родилась она у Черного моря и в детстве была южной дикаркой – лохматой, шальной, быстроногой. К немалому огорчению родителей, по целым дням пропадала она у скалистых берегов Херсонеса, босая, веселая, вся насквозь опаленная солнцем, – такая, какой она описала себя в поэме "У самого моря"...
    "Вы и представить себе не можете, каким чудовищем я была в те годы, – вспоминала она четверть века спустя. – Вы знаете, в каком виде барышни ездили в то время на пляж? Корсет, сверху лиф, две юбки, одна из них крахмальная, – и шелковое платье. Разоблачится в купальне, наденет такой же нелепый и плотный купальный костюм, резиновые туфельки, особую шапочку, войдет в воду, плеснет на себя – и назад. И тут появлялось чудовище – я, в платье на голом теле, босая. Я прыгала в море и уплывала часа на два. Возвращаясь, надевала платье на голое тело... И кудлатая, мокрая, бежала домой"
http://www.akhmatova.org/articles/chukovsk.htm#12

==================================

Из чьего-то ЖЖ
http://devulka.livejournal.com/21189.html?mode=reply

Помню, как мы босыми ногами ходили по пыльной дороге – и какая пыль была теплая и мягкая, и нам казалось, что так можно идти вечно, по старой деревенской дороге навстречу огромным белым облакам над горизонтом. Как ходили по свежескошенной траве – ногам было больно, зато самому себе казалось, что ты совершаешь какой-то подвиг. Помню, как лазили за лещиной – орехи были еще совсем зелеными, зато внутри удивительно пахли. А из самого орешника получались отличные палки – из которых мы делали посохи.

====================================

Тоже чье-то творчество из интернета
http://www.kayenit.ru/index.php?option=com...id=63&Itemid=42

Она пришла издалека, из тех краев, что лежат за высокими горами, куда всегда уходят тучи и откуда никто никогда не возвращался.
Она свалилась с полуживого коня, упав под ноги разбойникам. Они с интересом оглядели ее — хрупкое тело, обтянутое хламидой, руки, сжимавшие небольшой меч, босые ноги и лицо с выражением отчаянной храбрости.
— Кто ты такая? — спросил главарь, раздумывая тем временем, что сделать с этой девчонкой.
— Я — Caroline, — ответила она и одним незаметным взмахом своего меча выбила топор из рук главаря.
Так она осталась в разбойничьей шайке, впрочем, так и не став у них своей.
http://www.kayenit.ru/apartments/photos/46.jpg

0

83

Интересный с нашей точки зрения рассказ о Чехове:
"...В кабинет поцарапались.
— Да-да.
Дверь в кабинет распахнулась. На пороге стояла загорелая женщина лет двадцати пяти в белой косынке с выбившимися наружу локонами. Влажная юбка подчеркивала её бедра, а арбузные груди так и просились наружу из-под вышитой рубашки. В руках она держала грубо сделанную стиральную доску и пару полотенец. Вошедшая была по виду своему крестьянка, и еще она была боса. 
Антон Павлович поднял голову от бумаги и, перестав грызть кончик пера, туманно уставился на гостью. В его глазах цвели сады, лаяли охотничьи борзые и прожигались стотысячные состояния; глаголы, местоимения, запятые и предлоги мелкими бесятами бежали по стеклам пенснэ. Перо роняло синие капли на почти пустой лист, начинавшийся словами: «Здравствуйте, дорогой дедушка Константин Макарыч…».
Женщина кивнула ему.
— Я энто… Живу тут по соседству… У Сундуковых кухаркой я… и... энта… звать Манею, ага… — Вошедшая огляделась, цапнула глазами каждую деталь в комнате, выждала еще несколько секунд, дабы удостовериться, что выгонять её не собираются, и вдруг, расправив плечи, тоскливо заголосила:
— Лихо у меня! Вот тута на речку пошла… через сад, как все ходют. А лапти-то оставила на крыльце у вас. Думала, постоят, чего им. Ан их нету.
— Понятно… — Чертики вдохновения наконец пропали из глаз Антона Павловича, он с сожалением положил перо и посмотрел на Маню поверх пенснэ. — То есть ничего не понятно. Я-то при чем?
— Дак как при чем! — торопливо затараторила Маня, переступая босыми ногами, с которых на паркет осыпалась земля. — Усадьба ведь ваша? Стало быть, кто-то из ваших и взял.
— М-м-м-м… Милая Маня, это невозможно. Я сегодня специально хотел остаться один, отпустил даже прислугу. Никто взять ваши лапти не мог.
— Точно не могли?
— Уж поверьте.
— Значица, это вы сами сделали… — она задумчиво повертела головой… — Ага, понимаю, как не понять. Ну, что ж, коль приглянулись… Только учтите, барин, мне без лаптей никак нельзя, мине в хату не пустят с грязными ножищами…
Она рывком приподняла подол и продемонстрировала Антону Павловичу угольно-черную пятку, а также кое-что еще, о чем ему было стыдно даже думать.
— Довольно!… — поперхнулся он и всплеснул руками, чувствуя, как краска заливает лицо от макушки до воротника. — Это было вовсе необязательно, я бы и так поверил…
Кухарка Маня подошла ближе:
— Ну вот, видите… Куды мине без обувки? Верните вещь, барин…
«Ковер испачкает, собака» — подумал Антон Павлович тоскливо, — «и откуда она взялась?»
А вслух сказал:
— Что еще за…
Его вдруг осенила страшная догадка:
— Позвольте, Маня!.. Вы что — думаете, это я взял ваши лапти???..
— А кто ж! Вы ж сами говорите, больше никого тута не было!
Кровь повторно бросилась ему в лицо. Антон Павлович бесцельно переставил на столе несколько предметов, бросил взгляд в окно и тихо поинтересовался:
— А вы не подумали — для чего они мне могли понадобиться?
— Да вот и мне чудно: чай, не бедный человек, в кустюме ходят, а лапти умыкнул. Конечно, сироту каждый обидеть норовит… Что вам до моих страданий? Новые лапти таперича только на Ивана справлю… а это еще семь дён… — её лицо неприятно исказилось. — А вам-то всё равно, вам-то это поди плюнуть и растереть! Вот вам как!
Антон Павлович растерялся:
— Но, право же, мне ваши лапти без всякой надобности! Я сам-то в туфлях хожу, вот гляньте! — Он высунул из-под стола ногу. — И, в конце концов, я не просто так сижу, вы мешаете мне работать!
Антон Павлович встопорщил усы и нервно огладил бородку. Рука его потянулась к ящику с сигарами, потом передумала и принялась нервически барабанить пальцами по столешнице.
На Маню италийские туфли на толстой белой войлочной подошве, видимо, впечатления не произвели. Да и сама комната с ружьями, саблями, тигровой и медвежьей шкурами на стене, по всей видимости, не внушила ей доверия. Рассмотрев каждую деталь, девушка затем подозрительно покосилась на вторую стену, где в аккуратных рамочках висели обложки книг.
— А вы кто?
Антон Павлович с трудом сдержался, чтобы немедля не выгнать её вон.
«Эта кухарка меня в могилу сведет», подумал он сердито.
— Что значит «кто»? Антон Павлович меня зовут!
— Да нет… Вы на кого училися? Кто по прохвессии?
— Я... кхм… Ну, врач… Но почему, собственно… я обязан…
Маня подошла ближе и с любопытством уставилась на лежащий перед ним листок бумаги.
— А енто чего? Можно потрогать?
— Чего-чего! Письмо деду! — Он начал выходить из себя. — Дед у меня на деревне живёт! Далеко!
— А вы и сам немолодой. Деду вашему уже наверно лет 100, ага… — Крестьянка тряхнула грудью и округлила рот, отчего её лицо резко поглупело, потеряв всю свою молодую привлекательность.
— Да, да… Всё, теперь я прошу меня оставить… — Он вновь взял перо и макнул в чернила, показывая, что разговор окончен.
Маня тупо глядела на него:
— Антон, энто… Э-э-э... — Она попыталась вспомнить отчество и, очевидно, не смогла, — Так не вы, что ли, лапти взяли?…
— Голуба, я уже объяснил! Нет, не я!
— А чем докажете, что не вы?
У Антона Павловича встали дыбом волосы.
— Да разве это нужно доказывать??
— Ищо ба!
— Но, поймите, я интеллигентный человек, врач! Писатель, в конце концов! Это не в моих правилах!
— Не скажите… — Она уперла руки в бока. — Счас любой со шляпой — уже быдто и интилихент… Один, вон, прославился в Тульской губернии об том месяце — тоже в шляпе, и стёкла на носу носил. Так он что творил: детишек малых леденцами потчевал, в потом в кустах с ими… И-и-и, как и сказать-то… Сволочь такая, подлец…
— Ну?.. И?.. — спросил тихо пораженный до глубины души Антон Павлович, ломая перо в кулаке.
Маня в запале хватила стиральной доской об раскрытую дверь. Та загудела.
— А что?! Убили урода, на вилы мужики подняли! А вы говорите — шляпа!
— О господи! Мария, мне не нужны ваши лапти… — устало промямлил Антон Павлович.
— А вот докажи! Нервный такой! Знать, совесть нечиста…
— Да ну вас… — Антон Павлович откинулся в кресле и, сунув в рот сигару, демонстративно закурил.
— Всё равно не уйду, пока лапти не получу… — Непрошенная гостья сплюнула и, махнув кулаком, вышла. Из кабинета было слышно, как по доскам коридора, а потом по крыльцу стучат ее босые ступни.
Сломанное перо полетело в урну. Запасные обнаружились в ящике стола.
«А третьего дня была мне выволочка…» — удовлетворенно написал Антон Павлович и глубоко затянулся.
«Нервы пошаливают, — подумал он, — надо быть спокойней. Это же прислуга…»
Достав из ящика стола бутыль спирта с автографом Менделеева на ярлыке, купленную по случаю на аукционе в Петербурге, он плеснул себе оттуда в мензурку и, проглотив, смачно выдохнул.
— Ну вот и нормально… — пробормотал он, пряча спирт. — Теперь можно писать.
Антон Павлович сунул кончик пера в рот и глубоко задумался, чувствуя, как неприятный эпизод начинает испаряться из памяти.
— Там, энто, дождик идёт… Не мочиться жа мне сызнова, я уж тут как-нибудь, у вас…
Маня стояла на пороге, чеша правую грудь. Сосок выпирал из-под влажной ткани, как пуля. Глядя на это безобразие, Антон Павлович решил, что и впрямь не худо бы сейчас застрелиться.
— Чего тебе? — спросил он сухим, ломающимся голосом.
— Отдайте лапти! — вдруг взвизгнула Маня, сделав злое лицо, — нет закона такого! Чтоб всякий… чужую собственность воровал! Украл — положь!
В довершение речи она громко топнула, отпечатав на паркете мокрый грязно-черный овал пятки.
Это был конец. Чернила разлетелись по всей странице, и новая строка оборвалась, не родившись. Голову Антона Павловича внезапно пронзила тупая железная боль, глаза застило каким-то красным чадом, и тяжкий призрак умственного безумия толчками вплыл в кабинет, заполнив его без остатка. Чувствуя, как давление в груди подскакивает до критической точки, хозяин дома медленно поднялся из-за стола. В горле у него заклокотало, и из зева вырвались звуки, от которых цветок на окне тут же увял и свесил головку. Глаза Антона Павловича выпучились, а усы встали дыбом, исказив умное сухощавое лицо до неузнаваемости.
— Сука! Бл-л-лядь!! Я же тебе сказал!! Нету у меня!! Нету!! — Взревел он неожиданным фальцетом, хватая ртом воздух и тяжко роняя слюни на халат. — Я тебе интеллигент или кто?!! Или дерьмо собачье?!! Блядь!! Слышишь, ты!! Ты!! Сука безродная!! Я!.. Не брал!!.. Понимаешь, не брал! БЛЯДЬ!! ДА ЗА КАКИМ… ХУЕМ… МНЕ СДАЛИСЬ… ТВОИ… СРАНЫЕ… ЛАПТИ!!!
Кухарка замерла, как громом пораженная. На её пухлых малиновых губах комкалась деревянная улыбка. Нижняя челюсть клацнула, становясь на место.
— Э-гм... — нерешительно икнула Маня, пятясь.
Красный, словно помидор, Антон Павлович утробно взвыл, чувствуя, как его душит невыносимый гнев.
— Пошла на хуй, дура!!! — изо всех сил заорал он, перегибаясь через стол.
Маня отерла с лица налетевшие слюни и наконец оттаяла, с уважением глядя, как полубезумный от злости Антон Павлович нервно дергает стесняющие грудь отвороты халата.
— Так это… Простите, барин... Так бы и сказали сразу… Обозналася я… — Сглотнув, она округлила глаза и задом, мелко кланяясь, выскользнула за дверь.
Антон Павлович достал из стола бутылку и бутылку и махом выхлестал пол-литра. Его вырвало на стену. Отершись рукавом халата, он разъебал бутылку об стол. Зазвенела чернильница, всё тут же заплыло черной лужей, мокрые осколки поскакали по навощенному паркету.
— Вот... сука… Лаптей ей жалко!! Л-л-лаптей, бл-л-л-лядь… Сука! Скупердяйка! Деревенщина! Вот тебе! Вот!
Он раскрыл верхний ящик стола, достал оттуда рваные ношеные лапти и, присев на кожаный диван, долго рвал их в клочья, фыркая, отдуваясь и площадно матерясь.

О ту пору за оградой сада на сырой от дождя тропе стояло два цыганенка с самокрутками.
— Энто чего? — Спросил один, прислушавшись.
— А! Родня вся уехала, так Чехов, писатель который, сразу Маньку драть. Баба-то, мужики сказывали, на передок слаба! — Деловито пояснил второй, длинно сплевывая, и, увидев интерес в черных глазах, придержал первого за рукав рубахи. — Стой, не ходи туда, барин сегодня злые…
Зажатое со всех сторон тучами солнце садилось за рекой, птицы одна за другой умолкали; сад постепенно погрузился в дремоту и опустел. Цыганята ушли, унося с собою ведро краденых вишен. Звуки иссохли и забылись. И только ветер раз за разом гонял среди мокрых деревьев истошный, нечеловеческий крик:
— Получай, шалава, получай!..."

0

84

Взято отсюда
http://www.prikl.ru/forum/index.php?act=Pr...ter&f=26&t=5319

Катрисса отвернулась от своего родного города и быстрым шагом направилась к каравелле. За двадцать шагов до нее она наклонилась и сняла туфли, стук каблуков ее непременно выдаст, и ступила босыми ногами на прохладные камни. Словно призрак Катрисса приблизилась к сходням – легкий прибой покачивал судно, и мосток тоже весьма ощутимо покачивался, ну и что? Неужели такая мелочь ее остановит? Да ни за что! Катрисса смело ступила на доски и тут же занозила ногу. Досадливо цикнув, она решила не отвлекаться на ерунду и несколькими легкими шажками пробежала по сходням на борт – при ходьбе заноза неприятно покалывала ступню. Присев у самого борта, Катрисса затаилась и прислушалась. Все ли тихо? Кто-то насвистывает дальше, скрываемый углом капитанского мостика – охрана? Наверное… нельзя попадаться на глаза и, пригнувшись словно воровка, Катрисса прошмыгнула в тень того же мостика, по стеночке продвинулась к лесенке в трюм и нырнула вниз. Каждую ступеньку она преодолевала с величайшей осторожностью – не хватало, чтобы скрипящая доска выдала ее появление. Наконец босые ноги внесли ее в коридор, из которого можно было попасть в каюту капитана, камбуз и прочие помещения, оставалось определить, где тут трюм с грузом и спрятаться там. Катрисса рассудила, что, скорее всего, это будет одна из дальних дверей и двинулась по темному коридору словно тень. Где-то на середине ее пути она вдруг услышала голоса и смех, потом грохот и одна из дверей, что остались за ее спиной, распахнулась. В коридор вывалился шатающийся на ногах матрос, Катрисса затаила дыхание и прижалась к стене, вознося молитвы Мадонне, чтобы пьяница не начал вертеть головой и присматриваться к замершим фигурам. Свет, струящийся из дверного проема, хорошо освещал матроса, он привалился к косяку, запел хрипло: «Как моя Люсия поет на волнах…» захлебнулся и его стошнило на пол. Катрисса поморщилась, отвернув лицо. Моряк тем временем утерся рукавом и на заплетающихся ногах отправился к лестнице на палубу. Катрисса перевела дух.
Потом снова был путь по темноте и долгое кропотливое прослушивание каждой двери – нет ли за нею людей – дважды она попадала в какие-то темные помещения, в которых не было лестниц, что всегда бывают в складских трюмах и вот, наконец, повезло – темно тихо и лестница. Катрисса прикрыла дверь за своей спиной и сбежала по ступенькам, сделала несколько шагов и, споткнувшись обо что-то мягкое, растянулась во весь рост, к счастью тоже на чем-то не слишком твердом и округлом. Она ощупала предмет – мешок, наполненный, судя по запаху, кофейными зернами. Потирая бедро, Катрисса встала и уже осторожнее начала пробираться на ощупь между нагромождением мешков. По ощущениям кофе закончился и начались плотные штабеля рулонов ткани. Она не стала выяснять, что это за ткань, а, добравшись до стенки борта, за которым глухо плескалась вода, прошла немного в сторону, ощупала окрестные предметы и удостоверилась, что защищена от взглядов с трех сторон. Немалых усилий стоило стащить пару рулонов на пол, зато потом она устроилась на них, положила ладонь под голову и, похвалив себя за удачное проникновение, уснула.

Там и еще есть.

0

85

Представляю новый раздел свего сайта: "Босые ноги в литературе"
В документах
http://dirtysoles.ru.net/art_literature_docs.html

В эссе
http://dirtysoles.ru.net/art_literature_essey.html

В статьях
http://dirtysoles.ru.net/art_literature_articles.html

0

86

С научной точки зрения:

Какая обувь наиболее практична? Ответить на этот вопрос с научных позиций взялись киевские биомеханики. Они обнаружили, что при беге, например, стопа накапливает и высвобождает изрядную энергию — порядка 17 Дж при каждом контакте с землей. Прогиб свода стопы при движении по идеальной поверхности составляет 7— 10 миллиметров, современная же спортивная обувь рассчитана лишь на 5—8 миллиметров. Мелочь, казалось бы! Но из-за этого при движении теряется от 20 до 30 процентов мускульной энергии. Сам собой напрашивается вывод: экономичнее всего ходить босиком.

  «Техника — молодежи»,   1989,   №   1,   с.   45

0

87

Эллис Питерс - Страсти по мощам
http://www.allk.ru/book/792/7411.html

Кадфаэль сделал вид, будто собирается уйти, а сам, скрывшись за кустами, обогнул лужайку и вышел с другой стороны — посмотреть, клюнула ли рыбка на наживку. Маленькая босая ножка, слегка поцарапанная о сучья, свесилась с дерева. Кто то раскачивался на ветке — видно, какой то мальчуган собрался спрыгнуть вниз. Кадфаэль вгляделся и тут же с улыбкой отвел глаза и отвернулся. Однако он не ушел, а еще раз пройдя за кустами, с невинным видом появился на полянке, прямо перед пташкой, которая как раз выпорхнула из гнездышка. И оказалось, что это не мальчишка, как он подумал было вначале, а девушка, и прехорошенькая. Она оправила юбку и выглядела вполне благопристойно, даже маленькие босые ножки скрывала трава.
Они стояли и смотрели друг на друга — с откровенным любопытством и безо всякого смущения. Девушке было на вид лет восемнадцать девятнадцать, возможно, она была и моложе, но казалась совсем взрослой благодаря тому, что держалась уверенно и с достоинством, — будто и не она только что соскочила с дерева. Несмотря на растрепанные волосы и босые ноги, она была не простой крестьянкой — иначе вряд ли могла бы носить чудесное голубое платье из тонкой шерсти с вышивкой по рукавам и вороту. И, спору нет, она была красива. Овальное лицо с правильными чертами обрамляли падавшие на плечи волнами темные, почти совсем черные волосы, отливавшие багрянцем в солнечных лучах. Ее большие, опушенные длинными темными ресницами глаза, с неподдельным интересом глядевшие на Кадфаэля, были того же цвета, что и волосы, ну точно спелые сливы.
— Ты один из тех монахов, что приехали из Шрусбери, — заявила девушка. К немалому удивлению брата Кадфаэля, она произнесла это по английски, легко и уверенно.
— Точно, — признал Кадфаэль, — только хотелось бы знать, как это ты о нас выведала так скоро? Вроде бы тебя не было среди тех, кто отирался возле плетня отца Хью, пока мы беседовали в саду. Помнится, мелькала там одна хорошенькая девушка, да только не такая черненькая, как ты.

0

88

Эмиль Золя. Лурд
http://lib.ru/INPROZ/ZOLYA/zola17_1.txt

Цитаты получаются громоздкие - лучше открыть сам текст и почитать.

0

89

Арчибалд Кронин. Памятник крестоносцу
http://gs.lang.hanty.usi.ru/lib/win/INPROZ...IN/crusader.txt

===================================
капризы  Эмми  и
прихотливость ее настроении еще усугубляли его  страдания.  Временами  она
принимала  его  ухаживания  благосклонно.  Они  льстили  ей,  и,  сидя  на
ступеньке своего фургона и болтая босыми ногами на солнце,  она  иной  раз
беззлобно посмеивалась над Стефеном, гордясь своей властью над ним. И хотя
Эмми никогда не была щедра на ласку, все же во время их вечерних  прогулок
случалось, что, прежде чем исчезнуть во мраке, она  снисходительно  дарила
Стефену поцелуй. Тщетно твердил себе Стефен, что  она  слишком  ветрена  и
пуста и ему никогда не удастся пробудить  в  ней  ответного  чувства.  Его
неудержимо влекло к ней, как мотылька к цветку, но она оставалась для него
недоступной.
===================================

===================================
Стефен, пристально смотревший на Дженни, едва ли расслышал вопрос.  Она
стояла задумавшись, с сачком на плече, слегка  нагнувшись  вперед,  широко
расставив босые ноги. Невысокая, крепкая, с ярким румянцем на исхлестанных
соленым морским ветром и песком щеках, с  иссиня-черными,  растрепавшимися
волосами, в  подоткнутой  юбке,  из-под  которой  выглядывала  белоснежная
нижняя юбка в оборках, и в блузке с закатанными рукавами,  распахнутой  на
груди, она вырисовывалась  четким  силуэтом  на  фоне  унылого,  ничем  не
примечательного заката. У Стефена не было с собой ни карандаша, ни бумаги,
но художник заговорил в нем вдруг с такою силой,  что  он  подумал:  "Боже
мой, если бы я мог написать ее сейчас, передать эти ярко-красные  и  синие
тона, это сумрачное, темное небо!.."
===================================

===================================
Ландшафт  за  окном
неприметно менялся. Борясь с дремотой, Стефен не без удовольствия  отметил
про  себя  появление  маленьких  фруктовых   садиков,   обнесенных   живой
изгородью; живописных, извилистых тропок; медленную процессию гусей, важно
шлепающих по грязи к илистому пруду в сопровождении босоногой  девчонки  с
ореховым прутиком в  руках;  аккуратно  подстриженные  ивы  вдоль  дороги;
пожилую седовласую женщину, пасущую свою единственную корову на лужайке  у
железнодорожного  полотна,  не  переставая  при  этом  усердно  перебирать
вязальными  спицами.
===================================

Отредактировано wolsung (2006-12-19 16:25:09)

0

90

May :

Я буквально на одном дыхании прочитала книгу Джейн Фэвер "Коршун и Горлица". Место действия - средневековая Испания, роман о любви бедной христинской девушки и мавританского князя. Красавица не носит обуви

Вот еще отрывок из этой книги
http://magicromance.narod.ru/texts/fazorel.htm

Отредактировано wolsung (2006-12-19 16:23:27)

0


Вы здесь » dirtysoles » Общество грязных подошв » Образ босоногой девушки в литературе