Академия теней
Шалюкова Олеся Сергеевна

    Девушка спрыгнула вниз и быстро переоделась. Сегодня в семье бал, на котором присутствуют главы других родов, а значит демонесса-наследница должна выглядеть идеально.
       Черное платье с алым мехом, намеренно распущенные волосы, минимум макияжа и босые ноги с тихо перезванивающимися браслетами. Очередная традиция, до истоков которой Лея так и не смогла добраться.
       В зале было холодно, и демонесса мимолетно пожалела о том, что не накинула на себя меховую накидку.
       -- Мерзнешь, -- раздался насмешливый голос над ухом.
       -- Привет, Завем, -- сквозь зубы ответила девушка, поморщившись. Завем, наследник рода Серебряных змей, был самым противным из числа женихов Леи, хотя внешне демон был красив. Вот только его внутренний мир подкачал: такого подлеца надо было еще поискать.

...

    Двери распахнулись, гости, наконец, прибыли. Почти до конца приема у Вира хватило терпения вести светские разговоры, но когда одна из прибывших в свите лорда Эйвоста эльфиек слишком активно начала строить ему глазки, Винтарион сбежал в сад.
       Здесь было тихо. Легкий ветерок доносил запах роз из цветника. Тихо пел фонтан у беседки. Вир прошел мимо нее, поднырнул под густые ветви старой ивы и оказался у озера, в котором били холодные и горячие ключи.
       У толстого дерева, на качелях сидела эльфийка. Вир нахмурился. Он был уверен, что об этом месте никто кроме его семьи не знает. Девушка подняла голову и слабо улыбнулась.
       -- Вы лорд Винтарион?
       -- Допустим.
       -- А я Элия. -- Эльфийка грустно улыбнулась, оттолкнулась от земли босой ножкой и добавила: - Ваша невеста.
       -- Что?
       Эльф замер соляным столбиком, девушка залилась коричневатым румянцем, заполыхали даже кончики ушей, просвечивающие сквозь копну зеленых волос. Зеленые глаза с коричневым ободком наполнились слезами.

...

    Лея лежала на крыше невысокого дома и грелась в лучах яркого солнца. Документы на поступление она сдала одной из первых и теперь думала, чем заняться до начала вступительных экзаменов.
       Мимо разгоряченного лица проскользнул порыв свежего ветерка, и Лея блаженно застонала. Ветерок вернулся, и демонесса распахнула глаза, чтобы увидеть любопытную мордочку лисенка.
       -- Какая прелесть! - восхитилась Лея, протягивая ладонь к мордочке малыша. - Ты чей?
       Лисенок сморщился, и девушка могла поклясться, что заплакал! Колкие льдинки скатывались вниз, на обнаженную шею и ключицы демонессы, заставив ту подскочить, прижимая малыша к себе.
       -- Что случилось, солнышко? - Лея почесала малыша за ушком. - Ты потерялся?
       Лисенок тут же отрицательно замотал головой.
       -- Хм. Что-то случилось с твоим хозяином?
       Малыш-ветерок быстро закивал головой. Демонесса легла обратно на крышку и расслабилась, мгновенно проскользнув в теневой мир. От ошейника на шее малыша шла нить куда-то в сторону. Судя по пульсированию ауры, на том краю кто-то попал в беду.
       Лея смело могла сказать, что это не ее дело, лечь обратно на крышу и задремать. Но она хорошо помнила, каково это - не получить вовремя помощь. Демонесса поднялась на ноги, проверила наличие пояса с флаконами, прикрылась невидимостью и рванулась по нити вперед. Лисенок мчался следом за ней.
       Тупиковая стена впереди и странный шум из-за нее, подсказали Лее, что она на месте. Аккуратно став на узкий бортик, еле-еле вмещающий ее босые ножки, демонесса заглянула вниз. Пятеро парней, судя по частому биению сердца и току крови в венах - неадекватных, наносили девушке, замершей у стены удары различными стихиями. Пока это были безобидные заклинания, знакомые даже первокурсникам, огненные шарики, льдинки воды, камни земли. От них девушка внизу еще уворачивалась, но Лея видела, что силы ее быстро уходят.

Монах
Зинченко Майя Анатольевна

    Пройдя под лестницей, они вышли к черному ходу. Клемент поднатужившись, сдвинул с места тяжелый засов. Когда засов дошел до упора, вместо обычного скрежета и скрипа раздался лишь негромкий лязг. Продумывая путь к отступлению, монах заблаговременно смазал его.
       До западных ворот было всего тридцать шагов, но каждый из них показался Клементу длинной с целую вечность. Деревья, сбросившие последние листья стояли голыми, и на их тень нельзя было рассчитывать. Да еще луна, как назло выбралась из-за облаков и давала слишком много света.
       На башне находится дежурный, и если он посмотрит вниз, то обязательно заметит беглецов. Если бы это был кто-то из своих, с ним еще можно было бы договориться, что-нибудь соврать, наконец. Но все ключевые посты, вроде наружной охраны, были отданы Смотрящим, а ни с одним из них договориться было нельзя. Он бы сразу поднял тревогу.
       Но Проведению было угодно видеть их живыми, а не пойманными и казненными. Иногда Боги забавляются, продлевая нашу жизнь и вместе с нею наши мучения. Дежурный их не заметил, и они беспрепятственно покинули территорию монастыря. Ключи от ворот Клемент швырнул в кусты. Он больше не собирался сюда возвращаться.
       Все еще не веря в свою удачу, монах припустился бежать. Девочка за ним не успевала, и ему часто приходилось останавливаться и подгонять ее. Они свернули с дороги, и теперь их путь лежал через засохший кустарник, достигавший колена. Он то и дело цеплялся за рясу Клемента, но мужчина не обращал на это внимания, автоматически топча и ломая особо зловредные ветки. Через десять минут его спутница не выдержала и с всхлипом остановилась.
      -- Я ногу порезала!
      -- А? - он посмотрел вниз и ахнул. - Да ты же босая!
      -- Конечно. А ты что слепой? - она уже размазала по щекам первые слезы и вот-вот готова была по-настоящему разреветься.
      -- Где твоя обувь? - Клемент беспомощно оглянулся по сторонам, словно она могла лежать где-то рядом.
      -- Я ее потеряла, когда меня схватили. Еще утром. Смотри! - она показала ступню.
       Клемент сначала прищурился, а затем нахмурился, разглядев длинный порез, из которого текла струйка крови.
      -- Нам надо уйти глубже в лес, а потом я займусь твоей ногой.
      -- Я не могу идти, - покачала головой девочка. - Тем более по этим колючкам.
       Монах не говоря больше ни слова, взял ее на руки и понес. Девочка оказалась нелегкой ношей, к тому же ему изрядно мешала набитая до отказа сумка, висевшая через плечо. Он выдохся уже через две сотни шагов, но упрямо не подавал вида. Только стал тяжелее дышать и немного медленнее идти.
       Невдалеке показались первые стройные ряды елей. Вообще-то лес, куда они направлялись, был смешанный, но вокруг монастыря росли именно хвойные деревья. Видимо это объяснялось песчаным составом почвы.
       Как только они вступили в лес, монах с облегчением поставил свою ношу на землю. Несмотря на холодную ночь, он взмок от пота.
      -- Тут же кругом еловые иголки, - с укором сказала девочка.
      -- Ты для меня слишком тяжелая, - признался он. - Я не могу нести тебя дальше. И здесь это практически невозможно - мешают ветки.
       Он стоял, не двигаясь, ожидая пока глаза привыкнут к перемене освещения. Здесь, в лесу, среди еловых лап была совсем другая атмосфера. Другие запахи, другие звуки. Как будто бы тебя накрыло толстым одеялом, отгородив от остального мира.
       То тут, то там видны светящиеся точки глаз и слышен подозрительный хруст. Лесные звери замерли, изучая людей, но, решив, что они не представляют для них интереса, вернулись к обычной игре в охотника и жертву.
       Внезапно монаху пришло в голову, что он даже имени своей спутницы не знает.
      -- Как тебя зовут? - спросил он девочку.
      -- А тебя?
      -- Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос?
      -- А ты?
       Монах ранее не имел опыта общения с двенадцатилетними девочками. Приют при монастыре был исключительно для мальчиков, к тому же дети до этого момента и их психология его вообще мало интересовали. Благоразумно решив сберечь время и нервы, он сдался и ответил:
      -- Мое имя Клемент.
      -- А мое Мирра.
      -- Как?
      -- Мирра, - повторила она. - С двумя "р". Это очень важно. Я не люблю, когда в моем имени теряют букву, - сказала девочка, и поежилась от холода.
      -- Ты с таким знающим видом говоришь про буквы, будто бы умеешь читать.
      -- А вот и умею. Меня сестра научила.
      -- У тебя еще и сестра есть?
      -- Она мне ненастоящая сестра. Она мне подруга, хоть и старше меня на пять лет. Возраст ведь не очень важен. Клемент, а почему мы сначала бежали, а теперь стоим? Я уже замерзла.
      -- Сейчас пойдем, - он достал одеяло, развернул его и накинул на плечи девочки.
       На ней было надето только двойное шерстяное платье, достаточно теплое, но порванное в нескольких местах. Плохая защита от осеннего холода.
       Монах перевесил сумку на другое плечо, без одеяла она была не такая объемная, и пошел вперед. Мирра сама взяла его за руку.
      -- Клемент, а ты всегда был монахом? - шепотом спросила она.
      -- Нет, не всегда.
      -- Значит, тебе нестрашно уходить оттуда? - она кивнула в направлении монастыря.
       Клемент промолчал. Ему было страшно. Он всегда боялся того, что ему придется оставить привычный мир и выйти на дорогу. Он не раз представлял себе, как это случится, но ни разу его воображение не заходило так далеко. Действительность оказалась более фантастичной, чем все его выдумки вместе взятые. И вот теперь ему приходится бежать по лесу с незнакомой девочкой, оставляя за спиной все, что было дорого на протяжении всех этих лет. Из монастыря он унес только воспоминания...
      -- Я действительно не могу идти, - девочка дернула его за рукав, всем своим видом показывая, что она больше не двинется с места. - Правда. Мой папа говорит, что ночью по лесу ходить нельзя.
      -- Почему?
      -- Ну... - тут к делу подключилась ее фантазия и она сказала. - Можно разбудить лохматую тень, которая живет в дуплах и она съест тебя.
      -- Со мной лохматой тени можно не бояться. Я больше опасаюсь выколоть себе глаз какой-нибудь веткой.
      -- У меня ими уже все лицо исцарапано. И паутина в волосах, - пожаловалась Мирра. - Что ты делаешь?
      -- По твоей просьбе ищу место для ночлега. Если нам удастся поспать до рассвета, я буду только рад.
      -- А утром ты сделаешь мне сандалии?
      -- Я монах, а не сапожник.
      -- Но не ходить же мне босой! Я еще раз порезалась. Вот здесь и здесь, - она с готовностью и даже с некоторой гордостью показала, где конкретно.
      -- Замечательно... - проворчал Клемент.
       Они не так уж далеко прошли вглубь леса, чтобы чувствовать себя в безопасности, но ночью идти в самом деле не стоило. Им нужно было отдохнуть, чтобы завтра миновать хвойный участок леса и выйти на дорогу, ведущую в Плеск.
       Стало совсем темно, видимо луна снова скрылась за облаками.
       Наконец, монах выбрал подходящую ель, и с хрустом принялся ломать ветви. Одна, вторая, третья... Девочка бросилась помогать ему, но он молча отстранил ее. Не хватало еще, чтобы она руки себе занозила.
       Наломав достаточное количество ветвей, он застелил ими землю под деревом. Нижние лапы, нависшие козырьком, образовывали крышу их убежища. Спать будет жестко, но зато сухо. И дождь не страшен.

ГАНЯ
Гершон Шофман

Перевела Елизавета Жиркова, 1917

На пригорке в лесу, в маленьком дворике стоял выбеленный домик, манивший издали сквозь сплетение сосен своими светло-прозрачными окнами. Сбоку от него всегда торчала двуколка оглоблями наземь, а на ней старая водовозная бочка. У конюшни валялись спиленные березовые стволы, а рядом в чурбан был вонзен наточенный топор.

Каждое утро, когда Ганя, девочка лет двенадцати, вставала ото сна, она с досадой глядела на свои босые ноги, замаранные ссохшейся грязью, и спешила на двор к влажной от росы траве. Потихоньку забиралась она через ограду двора в огород, кралась вдоль грядок, искала что-то, стряхивая на подол капли росы с широких листьев репы. А то еще залезала на вишню, растущую за ульями, и пряталась в листве.

Отец ее, ополячившийся немецкий колонист, человек сутуловатый и седоватый, нацепив на нос темные очки, столярничал в углу двора, близ курятника – вытесывал какую-нибудь дощечку для улья. Острие топора тупилось от работы, и тогда он точил его на стоявшем неподалеку точиле. Его старший сын вертел колесо, и когда худолицый старик прижимал к точильному камню край топора, налегая на него всем телом, из последних сил, поднималось странное чувство жалости к нему и хотелось шепнуть ему тогда на ухо словечко о его маленькой Гане, которой нет равной среди девушек по красоте и прелести.

Иногда по воскресеньям сюда приходила “экскурсия” – школьники из соседнего города. Тогда лесной покой нарушался. Ученики, славные мальчуганы, посмуглевшие от зноя, потные и легко одетые, со стрижеными сверкающими на солнце головами, словно саранча разлетались и рассаживались на столах и скамейках между сосен, на веранде домика, на заборе, на зеленой лужайке. Тогда хлопотала старая крестьянка с серыми, умными глазами, угощая их хлебом с маслом и простоквашей. В такие минуты Ганя любила усаживаться на качелях, подвешенных на железных цепях меж двух толстых сосен, и следила оттуда, как зверек, за гомоном этого нового, незнакомого мира.

Курносый мальчишка с шаловливыми глазами увильнет, бывало, от шумливой ватаги, подойдет к качелям и качнет их разок-другой. Качели движутся тихо-тихо, и Ганя, счастливая, раскачивается толчками взад и вперед. Качели замедляются и останавливаются. И тогда Ганя молит и требует, сперва робко и стыдливо, а затем настойчиво и с какой-то страстной дерзостью:

– Еще!..

Тут мальчик напрягает все свои силы и что есть мочи толкает качели. Ганя взмывает в воздух почти до верхушек сосен, а оттуда глядит далеко-далеко, поверх леса и поля, в сторону города – глядит своими красивыми, влажными глазами, которые сверкнули  сейчас, как голубоватые жучки – в тот миг, когда они расправляют крылышки, чтобы вспорхнуть...

Четыре года спустя, когда Ганя попала в кривой переулок, что на краю города, потянуло там вдруг лесным благоуханием. Освежился сразу тяжелый, удушливый воздух, будто незримое дерево – дерево с листвой густой и зеленой – зашелестело вдруг над головой. По ночам оттуда призывно мигали красные фонари, и надорванные, меланхолические мелодии, доносившиеся из раскрытых окон, звучали теперь до того сладостно, что жаль становилось, когда назойливые приставания к прохожим их прерывали на середине. Смеялась Ганя смехом ликующим, сочным, ее дыхание было горячо и благоуханно, а от глубоких укусов, когда она впивалась зубами в верхнюю часть плеча, будто пьянящие волны качали потом весь следующий день, уносили все дальше и дальше и выплескивали опять в этот кривой переулок с его странным, тяжелым и приманчивым воздухом.

Нетерпеливо сверкали на фабрике распаленные глаза на закопченных лицах, вспыхивали в отблесках пламени горнов. Всю ночь нескончаемо шли изнуренные дневным трудом работяги, горланя песни в угаре необузданного разгула, – туда, все туда, и на пороге “дома” уже дрожал вопрос:

– Где Ганька?

И ответ был каждый раз краток и мучителен:

– Занята!..

Прожорливость ограбленных жизнью и придушенных городом, жестокая, звериная, не ведающая насыщения прожорливость набросилась на Божье создание, на полевой росток, и принялась высасывать его сок, жадно, безостановочно, молила и требовала со страстной дерзостью:

Еще!..

Умерла Ганя несколько лет спустя, скоропостижно, на рассвете. Она лежала поперек кровати, и на лице ее выражалась та детская мольба о жалости, которая разливалась на нем еще тогда, в те летние вечера в отцовском доме, когда она, умаявшись, засыпала на голой скамье, а прусаки быстро семенили по полу. Глаза ее были чуть приоткрыты – виднелись лишь краешки голубоватых крылышек, когда они сверкают, чтобы вспорхнуть...

Хозяин “дома”, с сизым носом и толстым брюхом, прикрикнул на жену:

– Охота  держать дохлых  баб !

И тут же добавил:

– Дай мне белья! Пойду в баню.

В парной, как всегда, изо всех сил тер и скреб ему тело высокий банщик с бельмом на глазу. Хозяин “дома” лежал на спине на банной полке  протягивал ему то одну руку, то другую.

Его выхоленное жирное тело поблескивало в сероватом пару. Кроме них двоих, не было сейчас никого. Потолок был черен, окна с железными решетками покрыты копотью, пахло веником. Над большими, желтыми и мокрыми камнями, будто гигантская разверстая пасть, чернело жерло пустой печи. Брызгала, хлюпала и плескала вода, и трещал сверчок. 

1908

Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах
Сергей Арно

     Андрей шел  по  набережной  Невы.  Стояла  белая  ночь.  Белая  ночь  в
Петербурге имеет свой цвет и  запах,  этакий  особый  шарм,  не  поддающийся
описанию. Набережная была пустынна. Вдалеке за домами уже готовилось  взойти
солнце, стояла тишина, свойственная всякому предрассветному  утру.  Не  было
видно ни машин, ни людей - город спал. Спало все:  люди,  птицы,  деревья  и
кусты, дома и набережная тоже спали,  лишь  Нева  чинно  двигалась  в  своем
гранитном обрамлении.
     И тут Андрей увидел девушку. Она неторопливо  шла  по  проезжей  части,
стройная, худенькая, в темно-коричневом платье, с каштановыми,  распущенными
по плечам волосами. Босоножки она несла в руке,  и  ее  голые  ступни  мягко
ступали по  прохладному  асфальту  набережной.  Счастливого  человека  видно
сразу, он всегда отличается от прочих. Эта женщина была счастлива, она  была
счастлива от этого голубого чистого неба, от этой ночи, от того,  что  можно
вот так, не видимой никем, идти босиком... Что-то удивительно знакомое  было
в ее фигуре, Андрей неслышно следовал за ней, боясь  нарушить  ее  блаженное
одиночество. Он восхищенно любовался грацией и какой-то  неземной  легкостью
ее движений,  тем,  как  она,  считая  себя  в  одиночестве,  пританцовывая,
подпрыгивает, делая балетные па, иногда приседая в реверансе,  иногда  вдруг
пробежав несколько шагов, взлетала, замирая на миг в  воздухе...  делая  все
это  настолько  легко  и  непринужденно,  что   у   Андрея   останавливалось
восторженное дыхание. В голове ее, должно  быть,  звучала  какая-то  музыка,
Андрею даже начинало казаться, что и он слышит ее, что музыка прорывается  в
его сознание сквозь прохладную тишину ночи. Он  не  приближался  к  женщине,
боясь спугнуть полет ее души.
     Но вдруг она сама повернулась в его сторону, поманила  рукой.  Губы  ее
что-то прошептали. Андрей остановился, он не  разобрал  слов.  Впрочем,  это
было неважно. Она звала его, ждала его. Оказывается, он искал ее, всю  жизнь
искал только ее. Никогда Андрей не видел таких прекрасных женщин.

Прекрасный фрагмент из тех далеких времен, когда Лукьяненко был приличным детским писателем

Извините, имел ввиду напоминает те далекие времена. "Рыцари Сорока Островов", "Мальчик и Тьма"...
До эпохи бесконечных "Дозоров" и загребания бабла лопатой.

Отредактировано ppk (2010-11-29 13:01:52)

Какой же оффтоп, если босоногие сцены есть? А что неудачный, так жаль конечно.
Но лично для меня Лукьяненко, как писатель, закончился на "Лабиринте отражений".
То что "Недотепа" не получился, лишь подтверждает ошибочность известного тезиса:
мол вот эти книжки я пишу для бабла, но зато потом напишу свободно для души.
Увы, не напишет больше нечего

Спасибо, что предупредили и я не стал тратить время на чтение.

Отредактировано ppk (2010-11-29 17:29:56)

Тиханова Екатерина Викторовна

Аннотация к разделу:

CASTLE ROCK (часть II) Вот он, заветный подвал в старом дворе питерских улиц. Асфальт раскален, бегу босиком быстро перебирая ногами, чтобы не обжечься. Ныряю на ступеньки ведущие вниз. Прохладнее. Юбка шуршит по каменным ступеням, замираю возле железной двери. Рука тянется к ручке… Дверь распахивается чуть раньше, чем я успеваю ее коснуться, из помещения вырывается душный теплый воздух, наполненный подвальными запахами кожи и железа. Вместе с потоком воздуха из дверей вываливает четверо волосатых мужика в тяжелых ботинках и кожаных жилетках. Они что-то бурно обсуждают и громко, по-мужски грубо, хохочут. Они проходят сквозь меня, правильно, ведь они совсем меня не видят, я ведь часть воздушного потока, я, тень этого мира, я - призрак. И вот дверной проем пуст, дверь начинает закрываться, и я быстро ныряю внутрь. Тусклый желтый свет мягко стелется в углах зала за каменно-деревянными прилавками. С потолка, словно летучие мыши, свисают сотни торб, они ждут своих хозяев. То тут, то там встречаются мертвые люди - манекены, в противогазах и необычных касках. Все это история. Каждая вещь на этих 'скелетах' имеет свою историю, свой путь, в мир, где правит 'металл'. Последняя ступенька в зал и моя босая ступня чувствует под холод бетона, в помещении жарко, но пол все равно немного холоден и чувствуется сырость. Разношерстные люди столпились у прилавков, шумят, что-то выбирают. Кто-то пришел сюда как истинный ценитель и патриот, а кто-то, когда-то, что-то услышал, понравилось, и он примчался сюда поглазеть. Я тихонько иду сквозь толпу, заглядываю им в лица, они такие разные. А вот и продавцы. Они снуют за прилавком как-то размеренно и неторопливо, внимательно тебя слушают и угадывают в точности то, что ты искал уже долгое время. Втискиваюсь в толпу, опираюсь на прилавок и заглядываю в глаза смотрящей сквозь меня высокой девушке с длинной косой странно желто-рыжего цвета. Она поймет тебя с полуслова, она смотрит на тебя не мигая, у нее красивые строгие глаза и бархатный приятный голос. Неподалеку еще одна, она маленькая и хрупкая, оперлась ладонями о выступ на прилавке и отважно, словно воинственный эльф, заглядывает в глаза большому бородатому дядьке - байкеру, который вот уже полчаса выбирает то, сам не знает что, и при этом жутко злится. А вот пришел персонаж от взгляда, которого замирает вся твоя сущность. Высокий широкоплечий кентавр с волосами, забранными в хвост: когда-то русые, а на бакенбардах уже с сединой. В ухе замысловатая серьга с шипом на конце, черная футболка с оторванными рукавами и длинные шорты. Его глаза смотрят прямо и как-то по доброму, словно улыбаются тебе, но от этого взгляда почему-то порой хочется провалиться сквозь землю, они словно видят тебя насквозь. Там еще много народа, у них большая команда, одна большая семья. Улыбнувшись как-то невесело, я повернулась и прошла вдоль прилавка немного вправо, здесь я увидела себя. На фоне 'старичков' я слишком суетлива, кидаюсь от стеллажей к коробкам и назад, пытаясь одновременно уделить внимание нескольким людям и понять, что же лопочет тот иностранец, что только что подошел к прилавку. Да.а.а… я еще совсем салага. Но в это время я была так счастлива, я полюбила это место сразу, как только его увидела. Теперь оно мне только снится, я так часто вспоминаю о тех трех днях, что провела там и покинула его по столь глупой причине, но деваться было некуда. На ладонь упала теплая капля. Я не заметила, как из глаз потекла соленая вода, быстро руками вытерла слезы со щек, глубоко вздохнула, улыбнулась сама себе и медленно побрела к выходу. В спину ударяла музыка, льющаяся с потолка, самая совершенная музыка на свете, именно та, которая понимает и вырывает твою душу. Я прошла сквозь сталь дверей и, поднявшись наверх, ступила на раскаленный асфальт и растворилась в горячем воздухе лета… 2.10.07.

Хрупкая история

    Пробежав по лестнице вниз, она резко остановилась и оглянулась. Его еще не было видно, резким рывком она перескочила под лестницу к двери, ведущей в чулан. Там пахло сырым деревом и пылью. Она достала кинжал и стала ждать, когда он появится. Лестница была дощатая и между ступеньками были пустоты, очень удобное место для наблюдения. И вот послышались тяжелые, но уверенные шаги. Он остановился чуть ниже уровня ее глаз. Она, не долго думая чирнула его сзади по щиколотке и перерезала сухожилия на ноге. Он заорал и упал с лестницы. Девушка рванула к выходу, она врезалась в дверь, оцарапав отлетевшей щепкой, лицо и оказалась на свободе. На мгновение она остановилась, солнечный свет ударил в лицо, а зеленая трава только добавляла раздражения. Впереди был лес, туда то она и направилась. Трава еще не высохла от росы и босые ноги омывала приятная прохлада, перемешиваясь с неприятным ощущением, когда под бегущую ногу попадала корявая ветка или камень. На боль не было времени. Она впервые испугалась. Ведь это она его выбрала, он ее жертва. Но, что-то щелкнуло и она не смогла. Она потерялась и убежала. Она бежала уже по лесу, силы кончились, и она рухнула под корни поваленного столетнего дерева, что бы перевести дыхание. Грудь высоко вздымалась, сердце готово было выпрыгнуть из своего заточения. Второе ее я требовало вернуться, закончить то, что начала, но его взгляд.... леденящий душу.. такой холодный взгляд....так и стоял перед глазами. Она провела рукой по лицу и вместе с потом размазала по нему крупные капли крови, брызнувшей в лицо когда она порезала Его. Она посмотрела на окрашенную кровью руку, глаза ее заблестели и она облизнулась. Немного отдышавшись, она встала и крепко сжав в кулаке свой любимый кинжал, решительно направилась к дому. В ней снова проснулся инстинкт убивать... она любила это делать. Она жаждала крови. Она желала отмщения за испытанный страх.
       Она ступила на порог, наполовину выбитая дверь печально болталась на нижней петле и горько постанывала от легких порывов утреннего ветерка. В доме казалось, все спало, он казался еще темнее и заброшенней чем тогда, когда она здесь сама превратилась в жертву. Мужчины на полу не было, лишь капли крови тонкой дорожкой бежали в сторону кухни. Она твердой походкой двинулась туда, но потом замерла, проходя мимо гостиной, она заметила у камина милый кованый топорик и решила прихватить и его тоже. Она взяла эту вещицу и продолжила свой путь исканий. Остановившись в дверях кухни, она втянула в себя воздух, ища любимый запах, запах крови. И она его нашла, он вел через кухню на задний дворик. Она бесшумно пересекла помещение и оказавшись на крыльце увидела фигуру стоящую спиной и что то собирающую. Это был пистолет... Её сердце забилось в предвкушении, она еще сильнее сжала дорогое сердцу оружие.
       А-а-а-а-а-а!!!! она завопила не своим голосом и ринулась на него. Кинулась ему на спину, с силой обхватив его поясничный отдел ногами, чуть подалась телом назад и вогнала топор прямо между его лопатками, но не глубоко, кость лишь немного хрустнула, что парализовало противника. Он стал медленно оседать на резко ослабевших ногах, она выдернула топор, соскочила на землю и одним прыжком оказалась у него перед лицом и легонько толкнула его в плечо. Он рухнул на спину. Он не мог шевелиться, а в его глазах застыл дикий ужас. У девушки кружилась голова от пьяного аромата предчувствия вкуса крови. Она с мастерством хирурга вскрыла ему грудную клетку слева, что бы освободить из темницы его душу. Он оставался, жив, хоть и захлебывался собственной кровью. Одним точным движением ножа она вынула сердце из его груди и подняла вверх на раскрытых ладонях, на уровень своих глаз. Сердце еще билось, а из перерезанных артерий выстреливала последняя кровь. Девушка улыбнулась и прижалась губами к вытекающей крови... она пила до тех пор, пока сердце не перестало трепыхаться, тут же выбросила его на землю и посмотрела на тело.
       Оно показалось ей омерзительным, она сморщилась, но все же решила не пренебрегать удачной добычей и найти и на этом теле кусок "чистой" кожи. Она нашла его на спине, ниже следа от топора. Аккуратно вырезав прямоугольник кожи, она сложила его и аккуратно положила в наплечную сумку. Теперь ее плащ, из лоскутов человеческой кожи и хребта, будет закончен, осталось только найти того, кто его сошьет. Она повернулась на каблуках и пошла прочь, облизывая свой кинжал, а топорик запасливо спрятав за пояс.

Рыбаченко Олег Павлович

Запредельно-босоногая фантастика!!! (без следа ФФ, что важно)

Читать можно все!

Кольцо демона
Елена Величка

     Его смятенное сознание захлестнула волна  беззвучного  смеха.  Смеялись
угрюмые холмы, прибрежные скалы, море и выцветшее небо. Помрачение нашло  на
Конрада: из его памяти стерся след мимолетного ужаса, который он испытал при
виде фурии, вызванной им к жизни. Она  менялась  с  удивительной  быстротой.
Бескрылый ангел превращался в хорошенькую девушку. Силы Конрада перетекали в
нее. Ему хотелось раствориться в ней,  стать  ею  полностью,  навсегда.  Его
сознание двоилось. Он видел себя ее глазами. Странные образы мелькали в  его
воображении: Клоримен, танцующая в таверне, ее  босые  ноги,  скользящие  по
грязному полу... Разве когда-нибудь она танцевала босая?..  Тонкий  браслет,
поблескивающий  на  ее  запястье...  Неподвижная  тень   за   ее   спиной...
Предчувствие смерти. Нет, быть этой девушкой  не  согласился  бы  никто.  Ее
гибкая красота не могла окупить нищету и уязвимость.  Зачем  портовой  шлюхе
такие прекрасные руки? Это привилегия аристократки.

Босая принцесса
Софья Прокофьева

Принцесса босая ровно насколько, чтобы несколько раз за книгу терять башмаки и тут же обретать их вновь. Очевидно, подвиг Герды оказался ей не по зубам, хотя аналогия со Снежной Королевой, особенно в конце книги просто абсолютная.

Принцесса вздохнула и открыла глаза. Она с удивлением оглядела высокий потолок из лазурита, золо-тых амуров, поддерживающих тонкий полог.
Она на мгновение замерла и быстро соскочила с постели.
«Как я сюда попала? — в недоумении думала она. — Боже! Наверное, во сне я неведомо как пробралась в этот дворец, улеглась на чужой постели... Теперь меня схватят и бросят в тюрьму. А вдруг ещё дознают-ся, что я… я — убийца. Страшно вспомнить, ведь я убила эту несчастную. Она захлёбывалась. Эти мутные волны... А я не протянула ей руку. Боже, какая тяжесть и тоска на сердце. А её руки протянуты ко мне! Надо скорее бежать отсюда…»
Она с ужасом посмотрела на роскошное платье, лежавшее на кресле, и небрежно рассыпанные драго-ценности.
«Ещё скажут, что я воровка. Тюрьма, глухие решётки — вот что меня ждёт. А если узнают к тому же, что я убийца, что я стояла на мосту, когда она захлёбывалась, в тот страшный день… Меня повесят».
Мелисенда в одной тонкой рубашке скользнула в дверь. Тёмная галерея. Шарахаясь от доносившихся шагов, бросилась в узкую комнату с тусклым окном.
Здесь в беспорядке валялись платья из жёсткой серой материи, косынки, фартуки. В углу грудой лежали поношенные башмаки.
«Это, верно, комната служанок, — лихорадочно подумала Мелисенда, натягивая первое попавшееся под руку платье из грубой колючей ткани. — Ох, велико! Ничего, затяну поясом».
Голову обмотала старым платком.
Сунула босые ноги в разношенные башмаки. Нет, велики. А эти ещё больше.
Галерея кончалась светлым проёмом. Что-то подсказало ей, что дальше будет лестница в сад. И правда, вот ступени, сбегающие вниз, а дальше пестрота цветов.
Замирая, Мелисенда сбежала по лестнице, придерживая платок у горла, низко опустив его на лицо

...

— Ишь, растопалась, деревенщина! — сердито огрызнулся на неё садовник. — Ещё принцессу разбу-дишь.
«Как странно, — подумала Мелисенда. — Я думала, все садовники добрые. Ведь они проводят целый день среди цветов…»
Мелисенда свернула на боковую дорожку и вдруг замерла, вся сжалась от страха. Навстречу ей, улыба-ясь своей холодной страшной улыбкой, шёл граф Мортигер.
— Куда торопишься, красавица? — проговорил он уверенно и неспешно, наслаждаясь её растерянно-стью. — Уж не ко мне ли, в мои объятия?
Мелисенда метнулась в сторону, но граф Мортигер раскинул руки в стороны и преградил ей путь.
«Как странно и страшно. Я как будто знаю этого человека и не знаю, — в смятении подумала Мелисен-да. — Видела его когда-то и не видела никогда... Кажется, его зовут граф Мортигер. Но откуда мне это из-вестно?»
— И всё-таки ты не подала ей руку, стоя тогда на мосту, — улыбаясь, медленно и твердо проговорил граф Мортигер. — Теперь мы породнились с тобой, моя маленькая убийца!
Всё поплыло перед глазами Мелисенды. Она резко повернула назад и, теряя дырявые разношенные башмаки, бросилась со всех ног по дороге.
Среди золотистого песка попадались острые камешки. Они в кровь изранили её босые ноги.
Граф Мортигер с усмешкой смотрел на узкие кровавые следы.
— Как ты думаешь, две чёрные птицы могут лететь рядом? — с насмешкой крикнул он ей вдогонку. — Или ты до сих пор считаешь себя белым лебедем, хотя и не протянула ей руку? Ты стояла на мосту, а она тонула в мутных волнах.
Мелисенда вскрикнула от ужаса и припустилась ещё быстрей.
Оглянувшись, она увидела, что Мортигер настигает её, иногда взмывая вверх и повисая над дорожкой.
Мелисенда в растерянности остановилась на распутье, прижав руки к груди. Перед ней были три тропин-ки. По какой бежать? Вдруг одна из них приведёт её прямёхонько к замку графа Мортигера, и она, как за-гнанный зверёк, угодит в расставленный капкан?
Вдруг перед ней, взмахивая изрядно пощипанными крылышками, появился Придворный Воробей.
Он повернул к ней головку, что-то чирикнул, словно советуя ей следовать за ним.
— Сейчас я остановлю тебя, моя прелесть! — грозно прозвучал позади неё голос Мортигера.
Будь же мне, огонь, покорен!
Всё сожги под самый корень.
И при солнце, при луне
Будь, огонь, покорен мне!
В тот же миг, преграждая Мелисенде путь, перед ней внезапно взвилась полыхающая стена огня.
Деревья, корчась, падали, превращаясь в груду раскалённого угля. Нестерпимый жар пахнул в лицо. Она, невольно вскрикнув, отступила назад, и ещё мгновение — попала бы в раскрытые объятия графа Мортигера.
— Ну и заклинаньице! Сейчас мы сгорим! — в отчаянии пискнул Придворный Воробей. Одно крыло у него было уже опалено.
В эту минуту, заглушая вой и свист огня, раздался могучий гулкий звон церковного колокола.
Ещё один певучий удар — и огонь, шипя, приник к земле, языки пламени свернулись и погасли.
Мелисенда оглянулась. Граф Мортигер бессильно повис в воздухе, лицо его было искажено яростью и гневом. Придворный Воробей скрылся в кустах. Мелисенда перескочила через обгорелые сучья и за пово-ротом тропинки увидала стены старинного монастыря, сад, грядки с овощами.
Три монахини в простых, смиренных одеждах шли ей навстречу.
Увидав её заплаканное, испуганное лицо, самая старшая из монахинь ласково обняла её, прижала к гру-ди, поправила прожжённый искрами платок на голове.
— Что с тобой, дитя моё? — голос её был полон сострадания и участия. Мелисенда задрожала с ног до головы. О, если бы она могла открыть этой доброй женщине своё сердце, рассказать, что её терзает.
Но как только монахиня узнает, что девушка, которую она пожалела — убийца, она с гневом и отвраще-нием прогонит её.
Вторая монахиня, совсем юная, такая худенькая в своём сером платье, вынесла глиняную чашку с ещё теплым молоком и кусок хлеба.
Мелисенда встала на колени и приняла из её рук глиняную чашку. Она с жадностью съела хлеб, запивая его молоком.
— Оставайся у нас в монастыре, — юная монахиня посмотрела на неё своими чистыми, прозрачными глазами. — Здесь ты обретёшь покой и надежный кров.
«Боже мой, на мне лежит проклятие. Я — убийца. Как я останусь в этом святом убежище? — содрогаясь, подумала Мелисенда. — Что со мной было прежде? А, помню… Я мыла посуду в придорожном трактире…»
— Я не смею, — опустив голову, робко проговорила Мелисенда. — Я слишком грешна…
И тут же за её плечом певучее Эхо повторило:
— Грешна-на-на-на…
— У нас тут поселилось доброе Эхо. У него такая богатая фантазия, — улыбнулась молодая монахиня. — Наверное, ему нравится звон нашего колокола.
— Ла-ла-ла! — подхватило Эхо.
— Посмотри на её ноги — они изранены, — сказала старая монахиня. — Кто-нибудь, принесите ей мягкие башмаки.
— Ки-ки-ки! — пропело Эхо.
Девочка-монахиня скоро вернулась, держа пару башмаков из тонкой кожи.
Мелисенда зашнуровала башмаки и тут же почувствовала, как боль в ногах начинает проходить.
— Ты так добра. Прости… — Мелисенда боялась поднять глаза.
— Ти-ти-ти!.. — загремело сразу со всех сторон.
Мелисенда низко поклонилась монахиням. С грустью посмотрела на монастырь, такой на дёжный, несо-крушимый, с крепкими железными дверями, и вышла за ворота

...

Они изо всех сил тянули Мелисенду каждый к себе. Сейчас они оторвут ей руки, как ветки тонкого деревца. Кому она достанется? Фильдрему или трактирщице? Какая разница? Она погибла, ей не спастись. Они замучают её…
— Убью! Оторву башку-ку-ку-ку! — вдруг оглушительно прогремел над их головами чей-то голос.
Лошадь Фильдрема в страхе вскинулась на дыбы — пыль поднялась густым облаком.
— Кто это? Кто хочет меня убить? — Зазельма присела от страха. Мёртвая хватка её ослабла.
— Зарежу-жу-жу-жу! — зажужжало всё вокруг.
— Пропала моя головушка! — Фильдрем, кашляя от пыли, выпустил руку Мелисенды и бросился к своей повозке.
«Это Лесное Эхо! Мое дорогое Эхо!» — догадалась Мелисенда. И, почувствовав свободу, теряя разно-шенные башмаки, перепрыгнула через канаву.
Она вломилась в засохшие кусты. Босиком по корням, по бурелому, по острым камешкам. Лишь бы убе-жать подальше от страшных преследователей.
— Задушу-шу-шу-шу! — казалось, сама пыль угрожающе шипит вокруг скорчившихся от страха трактир-щицы и Фильдрема.
Но Мелисенда была уже далеко, и Лесное Эхо, догнав её, ласково насвистывало ей пение птиц.
Убедившись, что её никто не преследует, Мелисенда опустилась на сухую траву, пахнущую сеном.
«Куда мне теперь идти? — безнадёжно подумала Мелисенда. — На Северной Дороге меня ждут Зазель-ма и Фильдрем со своей страшной повозкой. Уж второй раз мне от них не убежать. Но самое ужасное — это граф Мортигер, он подстерегает меня на Южной Дороге. Он заколдует меня, закуёт в цепи... О, если бы я могла вернуться на перевал к Горному Кузнецу! Но я не смею, не смею... Куда же мне идти?»

...

В своем неистовом гневе, переходящем в безумие, Мортигер метался по лестнице. Невидимая Мелисен-да тем временем незаметно проскользнула мимо него. Она чуть не запуталась в его плаще. Мелисенда взбежала на верхнюю площадку. Остановилась на мгновение, задумалась и скинула с ног свои башмаки. Она поставила их на ступеньки носками вниз, как если бы она сбегала по лестнице к дверям и второпях их обронила.
А вокруг невидимой принцессы, нетерпеливо взмахивая крылышками, порхал озябший Воробей. Никто не обращал внимания на маленькую облезлую птичку, делавшую круги в пустоте.
«Он как будто хочет указать мне путь, — подумала Мелисенда. — Знает ли он, что это путь к моей гибе-ли?..»
Ледяные ковры пронзали острой болью ее босые ноги. Она поджала пальцы. Скорее, скорее!
В тёмном переходе горела одинокая свеча.
Может быть, ты хоть немного согреешь меня?.. — Мелисенда схватила свечу, провела рукой над сине-зелёным пламенем — но нет, это был только холодный призрак огня…
Воробьишко, треща крыльями, ударился грудкой о высокую закрытую дверь.
Мелисенда распахнула её и замерла на пороге.

...

Принцесса Мелисенда, босая, держа в руке свечу, горящую морозным огнём, робко вошла в перламутро-вый зал. Рваная одежда не защищала её от холода, сквозь дыры в лохмотьях видны были посиневшие от холода её хрупкие детские плечи.
Мелисенда остановилась в дверях и замерла. В текучем лунном свете пол, стены, потолок ослепительно блистали цветным перламутром, превращая зал в огромную двустворчатую раковину.
Смахнув невольно набежавшие слёзы, Мелисенда оглянулась. Что это? Мелисенда зажала рот ладонью, чтоб не вскрикнуть. Она увидала принца Амедея, совершенно белого, неподвижного. Он попытался вложить меч в ножны, да так и застыл.
— О боже! Мой любимый! — уже не чувствуя окоченевших босых ног, замерзших пальцев, она бросилась к принцу Амедею, наступая на острые осколки разбитой жемчужины.
Она подбежала к принцу Амедею, со стоном крепко обняла его и прижалась к нему всем телом.
— Ты не видишь меня, милый?
Сквозь смерзшиеся ресницы его незрячие глаза чуть светились. Слезы неудержимо потекли по щекам Мелисенды. Они показались ей раскалёнными, обжигали ей щеки.
Встав на цыпочки, она поцеловала принца Амедея в твердые ледяные губы.
— Мы замёрзнем вместе, любимый…
Мелисенда уже не могла оторвать рук от его плеч. Она больше не чувствовала своего тела, не ощущала уколов ледяных снежинок, только холод и неподвижность... Но сквозь лёд, в который она постепенно пре-вращалась, Мелисенда слышала замирающее биение двух сердец. Она хотела улыбнуться, но губы её не шевельнулись. Это улыбнулась её душа.
За окном стояла глухая ночь.
Казалось, лунный свет тоже замёрз. Но вдруг его гладкие потоки расколола, разбросала в стороны боль-шая стая воробьёв. Они вместе со снежинками влетели в распахнутое окно. С оглушительным писком и ще-бетом воробьи закружились по залу.
— Тише вы! Кругом слуги и стража, — прикрикнул на них ощипанный Воробей, не думая о том, что он чи-рикает громче всех. — Но где же, наконец, Бродячие Болотные Огни? Ну да, они отстали. Где уж им угнать-ся за нами. Эй, сюда, голубчики, поторопитесь!
Не успел он замолчать, как в открытое окно влетели братья Болотные Огни, как всегда, держась за руки. А за ними вся их многочисленная родня — племянники, дядюшки, почтенные старцы с длинными, уже посе-девшими лучами и просто Огни, знакомые по болоту.
Последними влетели множество малышей, похожих на болотные шарики.
Перламутровая раковина заблистала всеми цветами радуги. Воробьи запищали, закрывая глаза крылья-ми.
Пушистые, лёгкие, подхваченные холодными сквозняками, Болотные Огни летали по всему залу.
— Вы что, сюда развлекаться явились? — накинулся на них Придворный Воробей. — Скорее беритесь за дело!
Первыми подлетели к замерзшему принцу и Мелисенде болотные брат и сестричка. Братец обнял ноги принца Амедея, и скоро засверкали золотые шпоры на его ботфортах. Сестричка тем временем растирала лучами застывшие руки Мелисенды.
— Хозяина замка графа Мортигера нет и в помине, — торжественно объявил Придворный Воробей. — Чёрт его унес или дьявол, не всё ли равно? Ну-ка, Болотные Огни, отогревайте губы принцу Амедею и принцессе! Я хочу услышать их смех. Я так давно его не слышал!
Губы Мелисенды чуть порозовели. Сквозь оттаявшие ресницы блеснули её ожившие глаза.
Слёзы побежали по щекам Мелисенды и принца Амедея, смешиваясь и согревая их лица.
— Ну и чудеса! — удивленно пискнул Придворный Воробей. — Им бы радостно смеяться, а они ни с того ни с сего проливают слёзы. Экие дурашки!
Но вдруг он опустился на плечо принца и стыдливо спрятал голову под крыло.
— О, я глупая птица, тупая башка! — виновато прошептал он. — Ведь они плачут от счастья! Высшая не-бесная радость. А я-то ничего не понял…
Между тем Болотные Огни хлопотливо растирали принца и Мелисенду своими тёплыми лучами. Блестя-щие капли потекли с волос принцессы. Блеснул меч принца Амедея с рукоятью в виде креста.
— Это ты, моя любовь! — прошептал принц Амедей, с трудом шевеля ещё не оттаявшими губами.
— Неужели?.. — еле слышно откликнулась принцесса. — Милый, я знаю, это только сон. Но прошу, не буди меня…
— И никакой это не сон! — набравшись смелости, крикнул самый маленький Болотный Огонёк.
Принц Амедей и Мелисенда, не разжимая рук, ещё не веря до конца в своё спасение, молча смотрели друг на друга.
Блуждающие Болотные Огни окружили их светлым кольцом, и все притихли, не смея нарушить эту свет-лую тишину.
— Моя девочка! — вдруг вскрикнул принц Амедей. — Твои ножки... Твои босые ножки... Они окровавлены, изрезаны острыми краями разбитой жемчужины!
Принц Амедей подхватил её на руки, Мелисенда приникла головой к его груди.

p.s. иллюстрации ужасны <_<

Вера Камша, "Несравненное право"

Отредактировано elias (2011-01-10 15:21:54)

Черный завет
Ирина Булгакова

     Девушка с трудом одолела овраг, поросший  густой  жесткой  травой.  Пот
катился по лицу и застилал глаза. Временами начинало казаться, что зрение не
вернется. Но мгновенье проходило и ненавистная степь, в преддверии грядущего
рассвета, снова  была  видна.  Ни  деревца,  ни  куста.  Ни  спрятаться,  ни
скрыться. Когда ее поймают...
     Нет! Нельзя себе позволять так думать! Безысходность  скорее  убьет  ту
надежду, что придавала сил,  толкала  в  спину,  заставляла  снова  и  снова
передвигать налитые тяжестью ноги. Кочевники  искусные  следопыты,  но  одно
дело выследить  всадников  или  обоз,  и  совсем  другое  беглянку,  которая
несется, едва касаясь земли босыми ногами. По крайней мере,  стоило  на  это
надеяться. Иначе...
     Жестокое виденье  плетью  стегнуло  по  глазам.  Роксана  увидела  себя
лежащей на земле, в пыли, поднятой копытами  коней.  И  белое  тело  уже  не
угадывалось в прорехах рубахи, изрезанной ударами кнутов, на концах  которых
для пущей убедительности привязаны железные шарики с острыми шипами - к чему
беречь рабыню, которую может образумить только смерть? А  вокруг,  сдерживая
разгоряченных охотой лошадей, сидят в  седлах  кочевники.  Они  смеются,  по
своему обычаю показывая на нее пальцами. Забивают  до  смерти  молниеносными
ударами кнутов, от которых беглянка уже не в силах увернуться, и смеются.

...

     Роксана остановилась, прижимаясь  спиной  к  бревенчатой  стене  сарая.
Только свету  наступающего  дня  она  была  обязана  тем,  что  не  заметили
разбойники ее ножа, торопливо спрятанного за спину. Она стояла, наблюдая  за
тем, как к ней приближается парень и лихорадочно искала  выход.  Нож  у  нее
один, а разбойников двое. К тому же у парня в руках меч.  А  бросив  быстрый
взгляд на огромного мужчину, Роксана всерьез засомневалась:  удастся  ли  ей
достать до жизненно важных органов сквозь слой жира, что  покрывал  грудь  и
живот.
     Сам того не ведая, толстяк помог ей.
     - Протас, убери меч, - добродушно приказал он парню. -  Видишь,  какая!
Веревку доставай, вязать будем.
     Парень послушно убрал  меч  в  ножны,  достал  из-за  пояса  веревку  и
нисколько не остерегаясь, пошел к ней. Он  не  успел  сделать  и  нескольких
шагов. Роксана стремительно рванулась к нему и вонзила нож в грудь по  самую
рукоять. Парень охнул, колени его  подогнулись  и  он  тяжело  опустился  на
землю.
     - Ах ты! - толстяк бросился к ней.
     Перескочив  через  безжизненное  тело,  Роксана  вихрем  понеслась   по
освободившейся дороге. Она обежала сарай с другой стороны. Впереди ее манила
вожделенная высота забора.  Наперерез  девушке  бросился  толстяк.  Роксана,
обдирая руки о щепки, торчащие  из  бревен,  птицей  взлетела  на  частокол,
опираясь босой ногой на кстати подвернувшийся сучок.
     Свобода улыбнулась ей, показав долгожданный  лик  над  острыми  кольями
частокола.

...

     Роксана ее не слушала. Усталый взгляд манили свечи, стоявшие на полу  и
отбрасывающие слабый свет на черные зеркала, вмурованные в  стены.  Каменный
свод терялся в непроглядной вышине, но сама мысль о  том,  насколько  хрупка
преграда, удерживающая тяжесть лежащей на ней земли, внушала суеверный ужас.
Сильнее каменных стен, по которым змеились глубокие трещины,  Роксану  пугал
загадочный круг, выжженный неистовым огнем на каменном полу. Ее босые ступни
упирались в желоб, с которого начинался и которым заканчивался круг.  И  как
она ни старалась убрать ноги, схваченные железными обручами подальше - у нее
ничего не получалось.
     Холод, соскучившийся по теплу, пробирал  тело  до  костей.  Рук,  также
схваченных обручами, намертво вбитыми в стену, она не чувствовала вовсе. Они
первые приняли на себя мертвенный холод, исходящий от камня. Пока были силы,
девушка старалась не касаться стены спиной. Но ведьма все говорила и Роксане
приходилось если не отвечать, то  стараться  по  возможности  гордо  -  если
бесстрашно не получается - взирать на мучительницу. Снисходительная усмешка,
высокомерно прищуренные глаза, все это требовало столько сил, что ни на  что
большее их не хватало. И когда девушка в изнеможении  коснулась  стены  всем
телом, холод, как надоедливый кавалер стал исподволь подбираться к сердцу.
     - Крепкая ты девочка, - ведьма  вдруг  крутанулась  на  месте,  стегнув
Роксану  прядью  волос  по  лицу.  -  Посмотрим,  кто  на   такую   приманку
откликнется.
     Темная знахарка подняла руку и невесть откуда взявшийся  нож  сверкнул,
поймав отблеск свечи.
     Роксана  непроизвольно  дернула  рукой.  Железный  браслет   впился   в
запястье. Громкий звон заполнил Круглый  зал,  словно  тут  собрались  сотни
узников, гремящих цепями.
     - Страшно? - поинтересовалась ведьма, приблизив лицо. - Не бойся. Будет
страшно только до смерти.
     Она хохотнула, довольная  своей  шуткой.  Потом  быстро  опустилась  на
колени и взмахнула ножом, коротко полоснув Роксану по ноге.
     Холод сделал свое дело: боли девушка не почувствовала, только тепло  от
крови, что заструилась по коже, быстрыми каплями  срываясь  в  желоб.  И  от
этого мимолетного тепла стал еще ощутимей холод, запустивший острые когти  в
сердце. Против воли Роксану затрясло.
     - Страшно, - сказала ведьма, пытливо заглядывая жертве в лицо. -  А  ты
думаешь, мне не страшно? - она сделала шаг назад. - Никому  не  дано  знать,
кто может откликнуться на Зов. Одно  знаю  точно  -  он  придет.  За  тобой.
Догадалась, наверное, что будет дальше...
     Ведьма отступила в круг, за желоб, обегающий зал, не отрывая от Роксаны
лихорадочно блестевшего взора.
     - Заткнись, - стиснув зубы, процедила Роксана, изо  всех  сил  стараясь
сохранить присутствие духа.
     Кровь стекала по ноге. Но если суждено Роксане встретить смерть в  лице
кровожадного демона - то  пусть  хотя  бы  дадут  ей  умереть  спокойно,  не
выслушивая весь этот бред. Она согласна забрать с собой  в  иной  мир  треск
свечей, неумолимое эхо, коверкающее звуки, тихий стук падающих на пол капель
крови - но только не злобные, полные необъяснимой ненависти слова ведьмы!
     - Перебьешься, - ведьма прижала руку  к  груди,  по-прежнему  сжимающую
нож. - Мне хочется напоследок поговорить с живым человеком. Что еще за тварь
на твою кровь откликнется - с иными и  не  поговоришь.  Думаешь,  часто  мне
приходится разговаривать? Сижу тут, одинокая, под землей. Раньше... давно...
часто приходилось разговаривать. А теперь не то. Хорошо хоть Корнил меня  не
забывает: тебя вот привел. А зачем на сына  его  с  ножом  полезла?  На  мой
взгляд - между нами только, девочками, - она прищурилась, с трудом сдерживая
смех, - уж лучше сгореть вместе  с  деревней,  чем  поселить  в  своем  теле
демона. Когда подыхать будешь, вспомни мои слова. Они, бывают,  с  вывертами
попадаются: оставляют в теле частицу малую души, чтоб смотрела  и  мучилась.
Что точно  тебе  обещаю:  без  боли  не  обойдется.  Столько  раз  смотрю  -
наглядеться не могу...
     Она  залилась  веселым  смехом  и  Роксана  прокусила  губу,  чтобы  не
закричать: громко, яростно, расходуя все оставшиеся в ее распоряжении  силы.
Даже у шакала есть священное право перед смертью забиться в нору, пряча свою
смерть от посторонних глаз, а ее - человека - лишили и того!
     - Заткнись, - хотела крикнуть, но вместо этого с губ сорвался  стон.  -
Первая... кого разорву на части - ты будешь.
     - Помечтай, помечтай. Если  б  вела  себя  тихо,  оставила  я  бы  тебе
надежду... на месть. А так как стервой ты  оказалась,  послушай  напоследок:
демон в тебя вселится, как бы не бесновался  -  тело-то  твое  останется.  А
много в  тебе  силы?  Вот  и  думай.  С  цепей  тебе  не  сорваться.  Придут
разбойнички, повяжут тебя цепями заговоренными, да у деревни с кочевниками и
выбросят - жри кого хочешь. Потом тебя на костре поджарят, а сытый демон или
кого-нибудь другого себе найдет, или в  Иной  мир  отправится.  Тут  уже  не
угадаешь, все от силы его  зависит,  -  она  вздрогнула  и  прислушалась.  В
наступившей тишине слышно было, как тихо падают на пол капли крови. - Раньше
были  такие  люди  -  равные  по  силе  демонам,  которые   умели   с   ними
договариваться и заставляли себе служить. Повелителями  демонов  назывались.
Вымерли, и к лучшему. Почему это одним - все, а другим нечего?
     Пламя свечей потянулось вверх, разделяя огненной чертой черные зеркала.
Стены дрогнули и тихий, постепенно нарастающий гул, поднимаясь из недр земли
достиг зала.
     Ведьма отступила в центр круга. Ее губы растянулись в безумной  улыбке.
Белое лицо застыло. Закрытые глаза ввалились, будто  их  втянула  вглубь  та
злая сила, что дремала до поры. Нос заострился и вытянулся,  тенью  наползая
на губы. Страшная маска - пародия  на  человеческие  черты  -  открыла  рот,
яростно выталкивая непонятные слова.
     - Ло ковитум правди, - завыла  она,  тяжело  рухнув  на  колени.  -  Ло
ковитум...
     И тогда стало ясно, чего все это время ждал жертвенный зал. Зов ведьмы,
такой же неотвратимый как кровь, что  ушла  в  землю,  воем  сотен  раненных
шакалов пронесся по кругу, с  жадностью  набросился  на  колеблющееся  пламя
свечей. Содрогнулись стены,  передав  дрожь  черным  зеркалам.  Огни  свечей
волновались, силясь отразиться от темной поверхности, но отторгнутые, тут же
обретали  черный  цвет.  Пламя  вбирало  лепестки  каждой  свечи,  ширилось,
разрасталось, дрожащим маревом сливаясь со стенами.
     - Ло ковитум, - визжала ведьма и пространство  между  стеной  и  чертой
круга пошло волнами, как от брошенного в воду камня.
     Черное пламя росло, скоро достигнув босых  ног  Роксаны.  Она  пыталась
отодвинуться от него, как от мерзкого, раздавленного слизня - но сил не было
даже на то, чтобы шевельнуть ногой. Девушка повисла на цепях, и уже никакого
значения не имело ни пламя, жадно лижущее босые ноги, ни холод, безраздельно
владеющий телом, ни вопли  ведьмы,  иглами  впивающиеся  в  голову.  Впереди
раскрыл милосердные  объятия  долгожданный  покой,  по  нелепой  случайности
носивший грозное имя - смерть.

...

     Когда-то - помнят не только старики, но и  люди  помоложе  -  последняя
воля  умирающего  становилась  Истиной.  Незадолго  до  кончины  у   постели
собиралась вся семья, чтобы выслушать то, с чем придется жить. За  мгновенье
до смерти на умирающего снисходило Озарение  и  он  изрекал  Истину  -  чаще
близким родственникам. Пожелать мог чего угодно - от здоровья и богатства до
призрачной жизни под личиной Отверженного. В те времена  говорилось:  против
Истины не пойдешь. Нравится  -  не  нравится,  а  встанешь  назавтра  -  все
исполнилось. Каждый знал, выслушивая  Истину:  жизнь  твоя  меняется,  и  не
всегда в лучшую сторону.  Военное  лихолетье  что-то  сдвинуло  в  привычном
порядке вещей. Озарение все реже приходило к людям перед смертью и об Истине
больше десятка лет никто и не слышал.
     Память принесла Роксане именно это сравнение, когда расступились  перед
ней белые клубы света и она увидела себя у стены, выложенной белым камнем.
     Царило  безмолвие.  От  нечего  делать  девушка  пошла   вдоль   стены,
бессмысленно касаясь рукой гладких, омытых дождями трещин. Было тихо,  тепло
и ни одного знакомого  источника  света:  светились  белые  камни  мостовой,
кладка разрушенных стен  и  силуэты  башен,  уцелевшими  шпилями  тянувшиеся
ввысь.
     На круглой площади, на бордюре у мертвого фонтана, запорошенного первым
снегом, сидел демон. Концы кожистых крыльев утопали в  снегу.  Смуглая  кожа
светилась в темноте.
     Веки дрогнули и огромные васильковые глаза уставились на Роксану.
     Под  впечатлением  неподвижного  взгляда,  девушка  села   на   бордюр,
ограждающий чашу  фонтана.  Босые  пятки  погрузились  в  снег,  но  она  не
чувствовала холода.
     - Зачем ты пришел, я тебя не звала, - ей было трудно говорить.
     - Я не могу по-другому, - тихий голос был подобен  рассыпчатому  снегу,
шуршащему под ногами. - Мы связаны.
     - Я не хочу. Иди к себе. Я тебя отпускаю.
     - Теперь нельзя. Мы связаны Договором.
     - Все, что связано, может быть развязано, - веско  сказала  она  и  без
боязни встретила неподвижный взгляд васильковых глаз. - В крайнем  случае  -
разрублено. Разве не так?
     - Не так.
     - Ты врешь. Людям  нельзя  верить,  а  уж  демонам...  К  тому  же  это
глупость - демон и человек не могут жить в одном теле.
     - Сейчас не могут, - согласился он. - А раньше могли.
     Его равнодушный взгляд скользнул вниз и зацепился за снег  у  ее  босых
ног.

И снова Вера Камша, "Чёрные маки", часть 1.

Я еще успела увидеть, как угасает лиловое сияние, на мгновение мне показалось, что к небу в отчаянной мольбе поднялись две старческие руки, поднялись и исчезли. Полная рыжая луна вновь стала нежной тоненькой полоской, звезды прекратили пляску, полынью стремительно затягивало, ветер кружил по тонкому льду крохотные снежные звездочки. Вот и поговорили… Мне хватало своей любви и своей ненависти, зачем мне еще чья-то, зря я сюда пришла, зря оставила Александра… Я шла по зимнему болоту, а в моих ушах все еще звучал тихий, утомленный голос, умоляя остановить неотвратимое. Странная просьба. Я и так делаю все, что могу, но многое от меня не зависит. Незамерзающие топи кончились, и на их краю меня встретила Лупе.
Тоненькая фигурка в серебристо-снежной тунике. На нее и смотреть-то было холодно: босые ноги, обнаженные до Плеч руки, бледное личико, на котором застыло выражение разбуженного котенка…
– Лупе!
– Эстель Оскора взошла над Тахеной, – сообщила мне она в ответ, наклонила по-птичьи голову и добавила:
– Скоро пойдет снег, а Луна уже родилась.
– Лупе, ты меня помнишь?
– Лупе была здесь? Не помню, не знаю… Ты пришла, ты – тепло и холод. Тахена тебя знает. Тахена тебя ждала… До весны еще далеко… Тебя ждут. Человек и конь. Они тебе нужны или я их заберу?
– Они мне очень нужны, – мне стало очень страшно, – Лупе! Лупе, это же я, Герика… Помнишь Гелань, Симона, рысь?
– Рысь… Да, ты – дитя рыси. Рысь сломает хребет оленю. Ты пришла, и я пришла, но весна далеко… Все спят, кроме луны и ветра…
Я подошла поближе, и хозяйка Тахены по-детски улыбнулась. Облитая снежным сиянием, она была прелестна. Прелестна и безумна. Лупе признала Эстель Оскору, но напрочь забыла Герику из Тарски, за которой ухаживала в доме лекаря Симона, и Симона она тоже забыла, и Гелань, и то, как ее звали. Ей не было холодно, ей не было весело, ей не было грустно.

Отредактировано elias (2011-01-16 16:50:48)