На форуме был выложен фрагмент из книги  про амазонок Натальи Резановой «Рассказчица историй», где главная героиня во время церемонии освящения храма идет по горящим углям. С целью поиска других сцен с босохождением и просто из интереса прочитал всю книгу. Оказалось, интересных сцен не много.

Вот первое упоминание о хождении босиком:

За моей спиной Келей прокричал какую-то команду. Рабы зашлепали босыми ногами по палубе.

Заметьте: раба сразу можно отличить от свободного человека по шлепанью босыми ногами. Свободный человек, даже бездомный нищий, босиком ходить не будет.

Делее, бывшая рабыня говорит главной героине-амазонке:

— Ты вообще мало что понимаешь в жизни. Ты никогда не была рабыней, тебя никто не унижал, не ломал… Не имеет значения, что ты меньше всех ешь, больше всех трудишься, спишь на камнях и ходишь босиком. Ты всегда делала это добровольно. Тебя никто не заставлял.

В голове у бывшей рабыни не укладывается, как же это человек может сам, по своей воле, ходить босиком?! Так унижаться! Не иначе как он белены объелся. 

Причем на самом деле, в книге главная героиня ходит босиком раз-два, и обчёлся.

Вот первая сцена с босоходением:

Я пошла по воде к «Змее», предварительно стянув сапоги. Становилось очень жарко, и по берегу ходить лучше обутой.

Логика книги железная: Пройтись босиком по углям с температурой 600-700 градусов? Да ништячёк. По горячему прибрежному песочку? Богиня, избавь мои ножки от этого! :o

Вот, например, далее сцена захвата города:

О, как мы гнали! В дне без солнца и в ночи среди дня…
Впрочем, зачем мне уклоняться в высокий стиль, это уже давно сделали атланты. Они превратили ту скачку по погруженному во мрак городу в песню, в сказку, в легенду о том, как огонь небесный покинул свои пути и превратился в женщину, чье тело источало свет, в руке она держала молнию, и звезды летели из-под копыт ее коня.
Совсем иначе звучит, чем: «На лошади ехала голая девка с мокрыми волосами». Но в песнях не упоминаются мои люди. А они выглядели похлеще меня со своими факелами, пропитанными «кровью огня», факелами, отбиравшими у ночи ее власть.
……
Я бежала по этим ступеням. И не подозревала, что так тороплюсь. Что-то хрустело и ломалось под моими подошвами — кажется, ступени были посыпаны раковинами. Хорошо, что я не сняла сапоги, хотя в них и хлюпала вода.
…….
Двое людей, мужчина и женщина, распластанные на жертвеннике, руки и ноги прикручены сыромятными ремнями к укрепленным в камне бронзовым кольцам. Эти люди были еще более голыми, чем я.
На мне, по крайней мере, имелись сапоги, перевязь и шейный обруч.

Вот образ мысли главной героини: Воевать голой? Да что ж тут такого?
Воевать без сапог? Богиня, избавь мои ножки от этого! Пусть  даже в сапогах полно воды! Вдруг камешек какой, или ракушечка! :o

Вот еще интересная сцена:

Внешний облик ее также давал пищу для размышлений. За исключением первой встречи на пирамиде, я всегда видела Ихет в просторных, скрывающих тело белых одеждах из тонкого льна, и она никоим образом себя не приукрашивала. Сейчас на ней было платье из тончайшего виссона, в Черной Земле называемого «тканый воздух», и призванного открывать все, что невозможно скрыть. Уши ее оттягивали массивные серьги. На шее — ожерелье из таких крупных лазуритовых пластин, что оно казалось воротником. Веки и ресницы покрывал золотой порошок, глаза были обведены синей краской и от них проведены стрелы до самых висков. Губы выкрашены кармином, им же — соски. Что до волос, то поначалу мне померещилось, будто она водрузила на себя парик. Лишь потом стало ясно, что она густо напудрила их тем же золотым порошком. Множество браслетов и колец — все сплошь золотые, никакого серебра и бронзы, усаженные бирюзой. Вызолоченная кожа сандалий. Все это производило впечатление отчасти устрашающее. Наверное, так и было задумано, иначе для чего так сильно искажать данный ей Богиней облик?
……
Слышала я, на Керне знатные женщины никогда не носят обуви, потому что по своим дворцам они разгуливают по коврам, а по улицам их носят в носилках. И ступни у них нежные, как у младенцев. Я ступни Ихет не разглядывала, но сомневалась, что они такие же грубые, как у нас или самофракийцев.

В первом абзаце говорится, что на Ихет были сандалии, а во втором, что знатные женщины обуви не носят.
И, убей Бог, не пойму, почему у амазонок грубые ступни. Судя по книге, они сапоги снимают только тогда, когда те изнашиваются. Не знаю, снимают ли они их, когда моются, и как часто они моются? Про это в книге не написано. Но спят, точно сапог не снимая.

И вот, наконец вторая босоногая сцена, которая уже выкладывалась на форуме

Ибо никто из нас не изменил привычного повседневного облика, не принарядился, не украсил себя хотя бы венком, ибо венок — для тех, кто понимает — пристал жертве, а не жрице. Все те же рубахи, волосы коротко острижены либо распущены, но не заплетены, косы в наших краях заплетали лишь мужчины. А я к тому же еще и босая, единственная во всей процессии.

Заметьте: единственная. 

На прочих, к какому бы народу они ни принадлежали, были сандалии, башмаки или сапоги. Иначе нельзя. Ведь они в большинстве своем шли пешком, день же выдался очень жаркий, и песок и камни под ногами успели раскалиться.

Ну про это я уже писал. Нежными ножками да по горячему песочку? Бррррррр….

Я передала повод Кирене, и пошла к огню. Одна. И тогда все уставились на мои босые ноги.
Да уж. Это диво. Я б тоже уставился. Не каждый день такое. Только по большим праздникам.
Потом я шагнула на дорожку из углей, и стена пламени заслонила от меня весь мир, и все его звуки заглушил треск лопающихся поленьев. Мой путь занял всего несколько мгновений, но растянулся до пределов вечно сти. И для меня, и для тех, кто собрался на площади. И когда я преодолела огненную преграду, раздался единый многоголосый вопль.
Повторяю — никакого колдовства в совершении обряда не было. При наличии определенной тренировки и умения достигать душевного равновесия, можно прикасаться к углям, ходить по ним, даже танцевать. Что в Темискире мы и делали. И не только мы в Темискире. В подземном святилище у Гебра нас приветствовали такой же пляской.
Но подавляющему большинству людей это обстоятельство неизвестно. Они видели одно — я ступала по раскаленным углям. И происходило такое в преддверии храма, а значит, по непосредственной воле Богини. Тут они тоже, пожалуй, не ошибались.
Хор, заполнявший площадь, стал еще мощнее, когда я обеими горстями зачерпнула тлеющие угли и, взбежав по лестнице, бросила их на бронзовый треножник, стоявший на возвышений. Пламя на жаровне взметнулось мгновенно и высоко. Должно быть, Аргира добавила к растопке «кровь земли», но сейчас мне некогда было задумываться о таких мелочах.
Каменный пол холодил мои босые ступни, облепленные пеплом. В некоторые святилища нельзя заходить в обуви. У нас в Темискире нет такого правила, но так получилось, что здесь поневоле я его соблюла.
….
Многие пытались разглядеть мои руки и с восторженным любопытством указывали на ладони, свободные от ожогов, выкрикивая что-то о колдовстве. (Это были только мужчины, которым непременно нужно чудо потыкать, пощупать, и желательно, попробовать на зуб. Женщины склонны принимать чудо как данность. Не стоит осуждать ни тех, ни других.)

В то, что можно довольно легко пройти босиком по углям, я верю. Но чтоб зачерпнуть горящие угли руками, кинуть их в чашу и не обжечься, тут надо быть если не магом, то йогом.

Далее последняя сцена (продолжение предыдущей). Главную героиню предают, и начинается махачь.

Некри до всего этого не было дела, он лишь услышал посторонний шум и слегка повернулся в ту сторону, а рука его на миг замедлила движение. И в этот же миг я ударила его пяткой промеж ног. К сожалению, удар получился не таким сильным, как сапогом (надо было обуться), но достаточно болезненным, чтобы заставить Некри отшатнуться. Потом я, извернувшись, дотянулась до валявшейся на полу серебряной чаши, левой рукой врезала Шалмуну по лодыжке, и он, неловко переступив, освободил мою правую. Я перекувырнулась через голову и вскочила на ноги.
Тогда я не размышляла о суевериях. Зуруру хохотал и крутил над головой кривой клинок. Я отскочила в сторону и зацепила вождя топором, изрядно затупившимся, за поясной ремень, словно крюком. Стащила с коня так, что он плюхнулся в воду, и прежде чем Зуруру успел приподняться, наступила ему босой ногой на горло. Совсем недавно другой вождь наступил мне на руку. Но сейчас мы остались — одна против одного. Он булькал, взбивая воду и песок, кадык ходил под ступней, и он еще какое-то время скреб дно руками, прежде чем затих.

В целом, книга довольно примитивная. <_<
На очереди книга про Конана и амазонок. В детстве читал её продолжение. Ни одного упоминания про босоногость амазонок. Как сейчас помню их одежду. Рубаха, короткие штаны, обмотки из оленьей кожи до колен, прекрасно защищающие ноги. Я тогда подумал, что эти обмотки и есть обувь.

Спасибо.

Облако, золотая полянка
Владимир Григорьевич Соколовский

     По дороге из кино мы заглянули в городской сад. Сели там на лавочку,  и
я сказал ей то, что уже давно собирался сказать:
     - Я люблю тебя, Валя.
     - Что ты, Гена, ей-богу... Так, сразу... - Она тихо засмеялась,  отсела
на конец скамейки и, посмотрев на небо, спросила:
     - Видишь облако?
     - Что мне до облака? Я тебя люблю, говорю! Впрочем, облако вижу.
     - Хочешь, я по нему босиком пройду?
     - Как... босиком? По облаку-то? Это почему еще? - растерялся я.
     - А я люблю по ним бегать утрами. Солнышко взойдет, сверху их осветит -
они прямо полянки золотые. И ноги после них как в росе.
     - Люблю тебя, Валя, - снова сказал я. - А человеку не дано  по  облакам
бегать. Это против физических законов тяготения.
     - Мне-то что до них? - Валя закинула голову,  обхватив  ее  сплетенными
сзади руками. - Я вот летаю, например. Сладко-то как!  Я  тебя  тоже  люблю,
Гена.

Отредактировано ppk (2010-01-26 11:56:05)

Не совсем в тему, но, как говорится, хоть стой, хоть падай.
   "Перед рекой моей стоит Молотов босиком и в кальсонах солдатских с жёлтой тесёмочкой. Растопырил, сука, пальцы, шевелит ими. Никогда в жизни, ни в баньках, ни на пляжах не встречал я более омерзительных ног. Жёлто-зеленобурого цвета, большие пальцы перекосоебились и загнулись, один похож на знак "левый поворот", другой - на "правый". Мослы выперли, вены набухли и через два-три вдоха и выдоха цвет меняют, словно течёт в венах не кровь, а то чернила фиолетовые, то жидкое говно."

     Юз Алешковский "Кенгуру".

---

Отредактировано shark (2012-05-03 05:51:26)

---

Отредактировано shark (2012-05-03 05:51:35)

Виктор Александрович Миняйло

К ЯСНЫМ ЗОРЯМ
Перевод с украинского Е. Цветкова

     Прорубь для  полоскания была  вырублена широкая -  сажени четыре,  не
было споров из-за места.
     Старшая Титаренчиха села на  груду мокрого белья и,  кряхтя,  стащила
сапоги.
     - Вроде бы и поубавился мороз,  а попервоначалу-то холодно, - сказала
она,  переминаясь с ноги на ногу. -  А все старость... - Ступни у нее были
плоские и  растоптанные,  с  большими шишками на суставах пальцев.  Сапоги
Титаренчиха  поставила  подальше  от   проруби,   чтобы  не  забрызгать. -
Разувайся и  ты,  Ярина,  а  то  вмиг  сапога промочишь...  Теперь кожи не
накупишься.
     - Да что вы, Палажка, сдурели, - вмешался я, - она же простудится!
     - Ничого с  нею  не  станется до  самой смерти!  Что ома,  ребенок?..
Замужняя, поди! Ни к чему ей панские причуды!
     - А как же, -  произнесла Яринка. -  Я  уже замужняя.  А  кожа теперь
дорогая! - И молодичка, танцуя на одной ноге, тоже разулась.
     Каково было ей ступать босыми ногами по льду -  я понял по тому,  как
она  зашипела  тихонько,  втягивая  воздух.  Однако  храбрость рачительной
хозяйки превозмогла стужу.
     - Ой,  дурные,  ну и  дурные люди! -  схватился я за голову. -  И кто
только вас образумит?!
     Евфросиния  Петровна  сердито  буркнула -   а  тебе-то  что? -  и  я,
постанывая,  как от зубной боли,  начал расхаживать позади нее.  А женщины
спокойненько  принялись  полоскать.   Кружили  в  воде  свитыми  в  трубку
полотнищами,  расправляли их,  хлопали по воде, выбивали вальками на льду.
Вода тоненькими широкими язычками лизала им ноги.  Одна только моя жена не
жалела сапог.  Не  обращала внимания она и  на то,  что босые ноги Палажки
Титаренчихи приобрели молочный цвет,  а у Яринки -  свекольный. Евфросиния
Петровна  оживленно  разговаривала с  обеими  женщинами,  и  ее  вовсе  не
тревожило мое возмущение.
     - Чем баклуши бить, лучше берись за валек!
     Я хлопал с такой яростью, будто под руку мне попалась сама Палажка.
     - Ох уж эти мужчины! - покачала головой Евфросиния Петровна.
     - А что,  правда,  Просина Петровна, -  заговорила старуха, -  что на
церкву  снова  подати  увеличили? -  На  меня  Палажка совсем не  обращала
внимания. -  Да и доколь оно будет,  такое диво?!  То в голодовку двадцать
первого все золото позабирали из  храма в  казну,  а  тут уже и  подать на
храм.  Как на шинок,  прости,  господи!..  Ой,  так оно не обойдется!  Вот
помяните мое слово!  Скажете -  сбрехала!.. Еще и владыку святейшего хотят
мирским судом судить!.. Горе нам, горе!
     - Вот  вы,  Палажка,  болеете душой за  патриарха Тихона,  добрые вы,
должно быть.  А  почему не болит у  вас сердце за ребенка? -  кивнул я  на
Яринку.
     Палажка сердито сплюнула.
     - Оттого, что у владыки сапог пары три, а у нас, грешных, по одной!
     Железная логика!
     Я уже не мог и возмущаться.
     - "У кого есть,  тому добавится,  а у кого нет,  отнимется и то,  что
имел", - засмеялась Евфросиния Петровна.
     Чтобы меньше переживать за Яринку, я отошел от женщин.

Отредактировано ppk (2010-05-15 08:32:30)

---

Отредактировано shark (2012-05-03 05:51:58)

Владимир Осипович Богомолов "В августе сорок четвертого"

Их нагнали две женщины, босые, в платочках, и, сказав обычное: «День добрый», пошли в стороне, несколько поотстав, – очевидно, им нужен был председатель, но говорить с ним при Алехине они не хотели или же не решались.

Тут же Андрей увидел хозяина – щупловатого невзрачного мужчину, босого, в темно серых штанах и рубахе без ремня. С крынкой в руке он появился из погреба и, проходя по двору в хату, прикрикнул на собаку, что, впрочем, не оказало на нее никакого действия.

Светало, когда я уловил какое то движение в хате, затем послышался тонкий, уже ставший знакомым скрип двери, и в реденькой белесоватой дымке я увидел Юлию Антонюк.
Интуиция – великая вещь: я продрог за ночь до кишок, до болезненности во всех мышцах и какой то слабости, но, увидев Юлию, вдруг взбодрился и почувствовал себя в боевой готовности для сшибки – полным силы и энергии.
Она была в ночной ситцевой рубашке до колен, с распущенными волосами, босая. Стоя на земляной приступке крыльца, она некоторое время прислушивалась, потом пошла вокруг хаты, вглядываясь в рассветный туман, словно кого то высматривала, ожидала. Заглянула в стодолу и опять двинулась по двору, шаря глазами по сторонам и время от времени останавливаясь и прислушиваясь.
Затем вернулась на крыльцо, легонько приоткрыла скрипучую дверь в сенцы и что то сказала. Тотчас в дверном проеме появился военный – мужчина в пилотке и плащ палатке, с автоматом в руке.

То ли фантастика, то ли фэнтези, а в общем, про любовь =-.-=

Святослав Логинов, "Имперские ведьмы"

-----------------------------------

К месту падения торпеды Влад добежал за два часа. Можно было бы и побыстрей, но все-таки пересеченная местность, да и снимок, сделанный с километровой высоты из падающего корабля, получился не вполне четким. Никакой торпеды найти не удалось, обнаружилась лишь свежая воронка, выбитая в глинистой земле. И еще – цепочка босых человеческих следов на рыхлом отвале, окружающем воронку. Следов, ведущих из центра ямы в сторону его корабля.

Назад Влад примчался, побив все личные рекорды, но все же опоздал. Возле распахнутой амбразуры сидела девчонка лет семнадцати с виду и самозабвенно, в голос рыдала, размазывая слезы по чумазым щекам.

(...)

Он стоял, переводя взгляд с перемазанного лица на лоснящуюся кожу комбинезона, затем на исцарапанные ноги. Не вязались эти детали друг с другом. То есть лицо с босыми ногами гармонировало, а комбинезончик был явно из другой оперы. Затем взгляд зацепился за длинную палку, что, словно дедовская берданка, торчала у девушки над плечом. Сразу наполнились живой памятью казарменные страшилки, что звучали в дортуарах после отбоя. Можно и к гадалке не ходить: палка выстрогана из неизвестного науке дерева.

– На метлу не зыркай, – предупредила девушка, и Влад обратил внимание, что говорит она, не разжимая плотно сжатых губ.

----------------------------------------

К сожалению, у меня тоже начинаются проблемы. Мирзой прав, недели через три в баллонах кончится воздух, а перезарядить их негде.

– Не кончится. На мне одевка, воздух она тоже чистит.

– Прямо не одевка, а совершенство ходячее. И от радиации спасет, и от холода, и от жары, а теперь оказывается, что и воздух она чистит.

– Во-первых, не ходячее, а ползучее. А во-вторых, от жары она не спасает. Просто огонь выдержать – куда ни шло, а если камень плавится, то и одевка погибнет.

– Все равно, чудо с ушами.

– И ушей у нее нет. Глазки есть, вот они, на поясе, а ушей нет.

– А это что? – Влад коснулся пряжки.

– Это нос. Если по нему щелкнуть, то одевка сползет.

Преодолев мгновенное, как судорога, искушение, Влад убрал руку.

– Тебя она и не послушает, – сказала Чайка, от которой, кажется, не укрылось ничего. – Надо, чтобы я сама.

– Это правильно, – с грустью признал Влад.

– Вот что я подумала, – вдруг оживилась Чайка. – Что ты так держишься за свои мертвые тряпки? Давай поймаем еще одну одевку, и тоже будешь как человек ходить.

---------------------------------------

Со второй попытки Владу удалось вызвать из трясины вполне приличного зверька размером с шаль. Хотя наученный горьким опытом Влад и от этой зверюшки готов был с места впрыгнуть в корабельный люк.

– Самое то, – успокоила Чайка, на этот раз контролировавшая всю процедуру из распахнутой амбразуры. – Теперь погладь ее.

Несколько секунд Влад колебался, а потом наклонился и погладил. У одевки было два круглых глаза и любопытное рыльце, а все остальное казалось единым, причудливо вырезанным куском кожи. Почувствовав прикосновение руки, одевка попыталась обхватить ее, наползти на руку наподобие громоздкой резиновой перчатки. На ощупь она оказалась теплой и шелковистой, однако само заглатывающее движение заставило Влада отдернуть руку
– Встань так, – командовала Чайка, – чтобы ее глазах смотрели туда же, куда смоотришь ты. Они любопытные, одевки, а смотреть всегда в сторону, уставившись тебе под мышку, не больно интересно. А теперь, становись на нее ногами.

– Я же ее раздавлю.

– Ха! Ты ее и ступой не раздавишь. Становись.

Влад наступил грязными озябшими ногами на теплую кожу одевки, и та заструилась вверх по телу, плотно охватывая ноги, бока, плечи.

– Отлично! – Чайка уже была рядом и, словно опытный костюмер, приняслась прихорашивать Влада. – На лицо ей не давай вползать, пусть знает: ее место – не выше шеи. Носик и глазки будут на поясе – так и тебе удобно, и ей. Ах ты лапушка, глазки у нас карие, а носик коричневый! Ноги пусть она откроет до самых щиколоткок, ноги и руки всегда должны быть открытыми, иначе сила колдовская ослабевает. Хотя, тебе, наверное, все равно…

– Давай, как у тебя, – сказал Влад. – В форме должно быть единообразие.

---

Отредактировано shark (2012-05-03 05:52:13)

Как Элен гуляла по Красной площади
Инга Маховецкая

как-то летним вечером элен и марина решили погулять по москве. элен в честь этого даже одела новые коричневые туфли. точнее, старые, мамины. но зато настоящая замша. и отлично сохранились.

только вот натирали они сильно. прям-таки нестерпимо. к моменту, когда элен и марина пришли на главную площадь страны, ноги уже в волдырях были.

элен хромала и спотыкалась. прогулка вроде как не удалась.

- а ты сними эти жуткие туфли! - посоветовала марина.

- шикарные боты, ты чё наезжаешь? - вскинулась элен. но туфли сняла. тепло ведь. негигиенично, конешно, без обуви ходить по городской улице. но как-то идти надо!

брусчатка ласкала ноги, элен снова развеселилась. девушки бегали по красной площади и фотографировали друг друга в изысканных позах. потом познакомились с профессиональным фотографом лео, который наделал им художественных кадров. мыльницей. профи есть профи.

но тут к ним подошел милиционер. документы ему подавай! ладно, отчего бы не показать. обнаружив, что придраться не к чему, блюститель порядка припечатал:

- обуйтесь, девушка. вы неприлично себя ведете.

- я? - удивилась элен, - а в чем это выражается?

- вы оскорбляете святыню.

- мне просто туфельки натерли. я хотела сегодня полюбоваться великолепием этой святыни. а тут такой конфуз...

- все равно нельзя! что подумают иностранцы?

элен рассмеялась. иностранцы разглядывали подружек с неизменным восторгом с момента снятия туфель. кричали: вау! и пытались познакомиться с элен. вполне очевидно, что она вовсе не позорила державу.

но милиционеру было не до смеха. он стал угрожать элен страшными карами. элен пожала плечами. села на мостовую и надела туфли. а потом достала из рюкзака маленькую игрушечную коровку. и принялась ею пищать в знак протеста.

быстренько собралась толпа. марина кричала:

- свободу ходить босиком русским девчонкам! здесь вам не метро.

милиционер стал звонить по рации. звал подмогу.

пришлось убегать, но для этого элен опять сняла туфли. публика аплодировала вслед.

вот такая прогулка на обломках тоталитарной империи.

Валентин Маслюков

ПОТОП

книга третья

На завтра Золотинку поджидал дворецкий, носатый дядька в  коротком,  до  пояса
меховом плаще. Он встретил ее учтивым  поклоном  и  не  садился.  Здесь  же,
отступив на несколько шагов, дюжий малый держал тяжеленную корзину  железок.
Это были ключи от помещений и подвалов замка.
     Дворецкий бесстрастно уведомил царевну Жулиету, что поступает в  полное
ее распоряжение. Покосился на корзину ключей и  вздохнул.  Дворецкий  глядел
печальными умными глазами. У него были  тонко  сложенные  чувственные  губы,
хищный нос и простецкая борода лопатой, наполовину седая.  Изъяснялся  он  с
исчерпывающей краткостью и каждое сообщение сопровождал вздохом.
     Его звали Хилок Дракула.
     Проходя с Золотинкой по двору, Хилок Дракула  со  вздохом  распорядился
высечь зазевавшегося парня, проступок которого так и остался  для  Золотинки
тайной.  Парня  немедленно  уволокли.  Со  вздохом  Хилок  Дракула   сообщил
Золотинке,  что  конюший  Рукосил  один  из  самых  могущественных   вельмож
княжества. А пойдет и выше. Отвечая на  вопросы,  он  упомянул  четырех  жен
Рукосила и, помолчав, заключил со вздохом: бедняжки! Были  и  дети,  как  не
быть, сказал он еще, однако от дальнейших воздыханий воздержался.
     Для начала Золотинка решила уяснить себе общее расположение  крепостных
укреплений и построек. Поднимаясь на стену, она продолжала расспрашивать:
     - Как мне вас называть Хилок или Дракула?
     Вопрос застиг дворецкого на открытой со  стороны  двора,  узкой  крутой
лестнице, вопрос вызвал глубокий вздох, а потом полную остановку.  Дворецкий
погрузился в раздумья.
     - Дракулой,  -  решился  он  после  некоторых  колебаний.   -   Царевна
Жулиета, - торжественно сказал он, - никто не называет меня Дракулой.
     Был ли это знак особого доверия  со  стороны  дворецкого  Золотинка  не
поняла.
     - Вы  покажите  мне  все,  что  я  попрошу?  -  спросила  она,  пытливо
всматриваясь.
     - Все, - подтвердил Дракула, не дрогнув лицом.
     - Так распорядился конюший?
     - Да.
     - Вы знаете, кого я ищу?
     - Знаю.
     - Как вы думаете, Дракула, смогу я найти Поплеву в этом замке?
     - Нет, - отвечал он без колебаний, - ни в коем случае.
     - Но я упорная, я  очень  вредная.  Если  понадобится,  я  буду  искать
годами.
     Они стояли на крутой каменной лестнице, Золотинка выше, а дворецкий  на
несколько ступенек ниже. Он призадумался.
     - Должно быть, хозяин имел это в виду.
     - Дракула, вы плохой слуга, - сказала она.
     Дракула вздохнул. Потом, подумав, он вздохнул во  второй  раз  и  после
третьего вздоха показал рукой вверх:
     - Прошу вас, царевна-принцесса, поднимайтесь.
     Они взошли на стену, укрытую на всем протяжении навесом под  черепичной
крышей. Через проем между зубцами  Золотинка  увидела  нижний  двор,  нижние
стены  и  растревоженную  стаю  воронья  в  небе.  Черные  птицы   кружились
взбаламученным вихрем.
     - У меня умерла жена, - сообщил дворецкий,  присматриваясь  к  воронью.
Золотинка испуганно оглянулась. - Две недели назад, - добавил он.
     - Она звала вас Дракулой? - тихо спросила Золотинка.
     Дракула промолчал.
     - Видите стервятников, - сказал он. - Не всех, значит, убрали  -  разве
усмотришь? Когда мне с трупами возиться - столько народу кормить надо. Всех,
кажется, закопали, а поди ж ты... Разве эти  спохватятся.  -  Он  показал  в
низину за деревней, где вдоль  русла  пересохших  потоков  белел  палаточный
город курников. Множество работных людей копали там ров и  сооружали  грубую
каменную стену для защиты от вылазок из крепости.
     - С чего вы советуете мне начать? - вернулась к своему Золотинка.
     Дракула вздохнул:
     - Ваш родственник жив? Или  вы  полагаете  мертв?  Где  вы  хотите  его
искать, среди живых или среди мертвых?
     Вопрос был такого  рода,  однако,  что  дворецкий  не  стал  дожидаться
ответа.
     - Тогда начните с мертвых. Есть тут у нас одно нехорошее местечко.
     Золотинка молча кивнула.  Она  не  стала  спрашивать,  кто  посоветовал
Дракуле, чтобы он посоветовал Жулиете это  нехорошее  местечко,  потому  что
заранее решила не зарываться и не начинать поисков слишком прытко.
     Снова они прошли  двор  и  где-то  между  двумя  высокими  зданиями  на
западной стороне, отомкнув окованную  железом  дверь,  спустились  в  темный
подвал, где сразу же понадобился факел.
     Рваный метущийся огонь разогнал крыс. Вдоль прохода  валялись  ломаные,
засыпанные  трухой  корзины,  бочарная  клепка  и  доски.  Освещая  путь  по
протоптанной  среди  окаменевшего  хлама  тропинке,  Дракула  вел  за  собой
Золотинку, а последним, боязливо озираясь, тащился малый с ключами.  Боковые
проходы возвращали эхо, на неизвестно куда ведущих дверях висели запыленные,
давно никем не  тревожимые  замки.  Отомкнув  один  из  них,  Дракула  начал
спускаться по стертым каменным ступенькам.
     Подвалы кончились, теперь дворецкий вступил в прорубленный в скале ход,
настолько низкий, что одна только Золотинка могла идти, не сгибаясь. Малый с
ключами жался все ближе, слышалось его стесненное дыхание. Золотинка  ничего
не спрашивала, никто не произносил ни слова, и  от  этого  напрягался  слух.
Тишина  подземелья  полнилась  едва  постижимыми  звуками.  Иногда   Дракула
задерживался на росстанях, словно припоминая дорогу. И не мудрено:  судя  по
времени,  которое  занимало  подземное  путешествие,   неведомо   для   чего
устроенные выработки тянулись в толще горы на многие версты, недолго было  и
заплутать; Золотинка поняла, что они оставили крепостной  холм  и  ближайшие
окрестности Каменца, удаляясь под землей в неведомом направлении.
     И кажется, это не был еще конец пробитых в горе проходов, когда Дракула
свернул налево и за поворотом  обозначились  в  темноте  просветы,  потянуло
свежестью. Ход упирался в проржавленную  дверь  с  засовами.  Дракула  нашел
ключ, заскрипели петли, и открылся сверкающий в пустоту проем.
     С подлинным потрясением Золотинка обнаружила себя на краю пропасти.  На
расстоянии сотни саженей перед ней сверкали  залитые  солнцем  белые  скалы,
крутой  обрыв,  в  неровностях  которого  цеплялась   раскиданная   охапками
растительность. Между дальней кручей и порогом двери не было  ничего,  кроме
пронизанной светом пустоты, которая и  сама  излучала  синеватое  сияние.  А
рядом, за притолокой, так что можно  было  дотянуться,  свисали  глянцевитые
листья корявого кустарника.
     Золотинка ступила  шаг,  ближе  к  порогу,  и  тогда  поняла,  что  ход
окончился в диком горном ущелье. Уцепившись за косяк, она глянула  вниз:  на
дне пропасти струился  ручей.  Желтоватый  между  камней,  бледно-зеленый  в
спутанных зарослях кустарника, он еще  раз  менял  цвет  там,  где  ложилась
размашистая, переброшенная через провал тень. Поток искрился и  пенился,  но
шум бурлящей внизу воды почти не достигал ушей.
     - На камнях, - сказал за спиной Золотинки  Дракула.  -  Туда  у  нас  с
незапамятных времен сбрасывают тех, от кого нужно тайно  избавиться,  и  все
такое. А вот лестница.
     У самых ног Золотинка разглядела уступ, который был  ступенькой,  такие
же неравномерно выбитые полки-уступы имелись и ниже,  они  уходили  наискось
под нависшую в пустоте глыбу и пропадали из виду.
     - Вы советуете мне спуститься? - промолвила Золотинка слабым голосом.
     - Нет, царевна-принцесса, - отвечал честный Дракула, - я не советую вам
спускаться.
     - Вы будете меня сопровождать?
     - Ни в коем случае. Я ничего не ищу.
     Установилось молчание.
     - И туда вообще кто-нибудь лазил? - сказала, наконец, Золотинка.
     Дракула ответил невнятной гримасой. В темных недрах скалы, куда  уводил
ход, в руках слуги теплился огонь. Детина с ключами не был  любопытен  и  не
выказывал желания глянуть хоть раз в пропасть.
     - Хорошо, я спущусь, - сказала Золотинка, будто они ее уговаривали.
     - Ваша воля, - отозвался Дракула.
     - Прямо  сюда?  -  зачем-то  спросила  девушка,  указывая   на   первую
ступеньку.
     - Возьмите оружие. Туда волки наведываются, на падаль.
     На это Золотинка не нашла что сказать. Дракула подозвал  детину  и  тот
снял кожаный пояс, на котором висел тесак. Золотинка скинула плащ, разулась,
потом неловкими руками принялась  застегивать  пояс  с  оружием.  Подходящей
дырочки не нашлось, слишком широкий ремень проскальзывал на бедрах.
     - Через плечо, - посоветовал Дракула.
     Она попробовала приладить ремень по-новому, но  скоро  освободилась  от
него и бросила на пол.
     - Черт с ним! Как-нибудь!
     Больше не мешкая, Золотинка повернулась спиной к пропасти и нашла босой
ногой уступ. Спустившись ниже  порога,  она  почувствовала,  что  напряжение
отпускает ее. Все оказалось не  так  страшно,  как  мнилось  в  бездействии.
Расчетливо высеченные ступеньки нигде  не  прерывались,  едва  она  начинала
пугаться, ничего не ощущая под ногой, как находила особо  для  этого  случая
вырубленный  в  скале  захват,  можно  было  перенять  руки  и  тогда  сразу
обнаруживалась шершавая и неровная ступенька. Лестница, не  везде  отвесная,
извивалась по склону, применяясь ко всем пологостям  и  расселинам,  которые
только можно было сыскать. Местами спуск позволял выпрямиться и не держаться
руками.
     Очутившись на осыпи, ниже которой начинался перемежающийся  прогалинами
кустарник, Золотинка огляделась. Лестница увела ее в сторону от тех  валунов
в русле ручья, которые запомнились ей сверху. Она стояла,  не  двигаясь,  но
кроме однообразного журчания воды не слышала ничего. Тогда,  ощупывая  ногой
камни, чтобы не поколоться, девушка начала пробираться между  кустов  и  тут
приметила кости - оглоданные и растасканные. Выбеленные  и  уже  почерневшие
так,  что  сливались  со  щебнем.  Хотелось  остановиться,  затаив  дыхание,
прислушаться, и Золотинка не торопилась. Когда же она возвращалась  взглядом
к утесам над головой, то не могла разглядеть ни ступенек, ни  двери  тайного
хода, затерявшейся где-то немыслимо высоко. Она  подумала,  не  крикнуть  ли
Дракуле, но крик казался еще страшнее безмолвия.
     Здесь никто не бывал.  Среди  чахлого  кустарника  на  камнях  валялись
вперемешку кости и черепа. Приходилось смотреть под ноги, чтобы  не  ступить
ненароком  на  человеческие  останки.  Золотинка  видела  истлевшую  одежду,
запавшую внутрь грудной клетки пряжку. И полная  сверкающих  зубов  челюсть.
Поодаль - ржавые  доспехи,  прежде  казавшиеся  Золотинке  камнем.  Был  это
витязь, закованный с ног до головы в железо, - так его и бросили в  панцире.
Оторвавшись от перевязи, валялся в ободранных ножнах меч.
     Осматриваясь, Золотинка осознала слабый  повторяющийся  шорох,  который
мерещился  ей  и  прежде.  Она  выпрямилась  и  прислушалась.  Звук,  прежде
явственный, не повторился. Это было, кажется, где-то там, прямо под входом в
скале, на камнях, куда  сбрасывали  тела.  Груды  выбеленных  костей,  среди
которых блуждала Золотинка,  как  древесный  мусор,  намыло  вниз  по  ручью
высокими паводками. Следы недавнего убийства, следовало искать выше.
     Стараясь без нужды не шуметь,  Золотинка  попробовала  вытащить  меч  -
ножны рассыпались трухой и обнажился обезображенный  язвами  клинок.  Однако
оружие не много прибавило уверенности, гиблые места не нравились  Золотинке,
она не испытывала потребности рыться в старых костях. Но и возвращаться  же,
попусту спустившись в пропасть, было как будто бы не с руки.
     Поразмыслив,  Золотинка  решила  не  лазить  по  зловещим  зарослям,  а
заняться хотенчиком. Она снова поднялась на осыпь,  чтобы  окинуть  взглядом
ложе ручья и скалы, а потом, уверившись в  своем  одиночестве,  вырубила  из
ломкого кустарника рогульку.
     Грубо выделанная, куцая палка вполне могла сойти  за  хотенчик,  однако
она мертво упала на  камни.  Порядком  обескураженная,  Золотинка  повторила
попытку, стараясь припомнить то  особенное  состояние,  которое  испытывала,
создавая два первых хотенчика. Подержала рогульку в руках и даже во рту, но,
кажется, ничего уж больше не могла в себе возбудить - и бросила.
     Дурное предчувствие ее оправдалось. Падая, рогулька даже не вильнула  в
воздухе, ничто не отличало ее от любой другой деревяшки, а во рту  застоялся
горький  привкус  коры.  Золотинка   прихватила   меч   и   отыскала   ветку
поосновательней. Сначала вырубила ее, а потом оскоблила, орудуя  палкой  при
неподвижном клинке... Но и на этот раз ничего не вышло.
     Можно было предположить, что хотенчики получаются только из той рябины,
что стоит во дворе  заколдованной  усадьбы.  Все,  что  угодно,  можно  было
предположить, потому что Золотинка имела самое смутное представление о  том,
из чего состояло ее тогдашнее волшебство. Недаром Рукосил утверждал, что все
это дикость и  варварство,  оскорбление  истинной  науки.  Не  было  никакой
уверенности,  что  раз  получившееся  или,   вернее   сказать,   случившееся
волшебство, случится и во второй раз. А предположить можно было и то и это с
одинаковым успехом.
     Золотинка промучилась еще с полчаса  и  оставила  попытку.  Приходилось
признать, что попала она впросак и крепко. Как теперь приниматься за  поиски
Поплевы, не имея надежного поводыря? Рассчитывать на хотенчик Юлия?  Но  где
он сейчас, что с ним? Удастся ли им овладеть? Все это  было  очень  зыбко  и
ненадежно.
     Изрядно расстроенная, Золотинка забыла мерещившиеся ей  прежде  шорохи,
забыла  ощущение  чужого  взгляда,  тот  несомненный  запах   зла,   который
подсказывал ей, что место нечисто. Она почти не остерегалась и  если  тащила
на плече меч, то потому, быть может,  что  забыла  его  бросить.  Пробираясь
излучинами ручья,  где  хорошо  было  ступать  босиком  по  песку  и  гальке
Золотинка опознала валуны, которые запомнились ей сверху. Здесь тоже  белели
вымытые половодьем кости, хотя и не столь ломаные и перемешанные,  как  ниже
по течению. Костей здесь хватало, только не ясно было, что тут делать и чего
искать,   не   имея   поводыря.   Останавливаясь   и   озираясь,   Золотинка
присматривалась больше к безмолвным дебрям кустарника,  чем  к  человеческим
останкам,  оглядывала  нагромождения  скал  в  вышине  и  дивилась   полному
отсутствию жизни.
     И  потому,  верно,  что  Золотинка  мало  смотрела  под  ноги,  она  не
пропустила  витавшую  в  воздухе  мухой  тварь...  которая  не  была   живым
существом!
     Потому что это был хотенчик!
     Самый настоящий хотенчик.
     Ошеломленная, Золотинка вспомнила брошенные в кустах поделки,  одна  из
которых, как  показалось  на  миг,  ожила...  Но  это  было  совсем  не  то.
Почерневшая рогулька никак не походила на свежеструганную деревяшку.  Пришел
еще на ум закованный в кандалы хотенчик, что остался у Юлия,  и  тут  только
Золотинка заподозрила истину.
     То был хотенчик оборотня! Самый  первый  Золотинкин  хотенчик,  который
увел волка из разоренной усадьбы!
     Но  где  же  тогда  оборотень?  Как  оказалась  здесь  одичалая  и  вся
пропитанная людоедским духом рогулька? Привела ли она с собой  оборотня  или
каким-то недоразумением они расстались?
     Ничего хорошего от встречи с  волком,  во  всяком  случае,  ожидать  не
приходилось, Золотинка перехватила меч и, затаив дыхание, огляделась.
     В пору было бы  удирать,  если  бы  только  Золотинка  не  нуждалась  в
хотенчике так отчаянно. Она начала подкрадываться и вот когда пожалела,  что
разулась: сучки, острые обломки камней и кости попадались  на  каждом  шагу,
понуждая ее к нелепым неловким движениям.
     Хотенчик ходил возбужденными кругами не особенно высоко,  так  что  его
можно было сбить, пожалуй, недлинной палкой. Подбираясь все ближе, Золотинка
вышла к верхней границе зарослей, к  тому  месту,  где  скатившийся  с  горы
оползень широким мощным языком врезался в зелень; по дресве  осыпи  тоже  уж
пробилась растительность - кустарник и  колючки  -  яично-желтые  стелющиеся
поросли очитка. Верно, осыпь была старая... А  ветки  кустарника  переломаны
совсем недавно... И там, где  витал  хотенчик,  в  сердцевине  его  зазывных
кругов, - свежеразрытая куча.
     Куриная яма очень больших размеров, как если бы курица была с лошадь. А
в яме под завалившимися вниз камнями белели кости и сверкнуло золото.
     Золотинка  вздрогнула.  За  спиной  затрещало,  она  обернулась,  резко
отмахиваясь мечом, и встретила оскаленную пасть, вложивши в удар и страх,  и
ярость.
     Огромный  седой  волк,  проломивши  заросли,  которые   его   несколько
задержали, пытался достать девичью шею одним  прыжком,  но  Золотинка  умела
обращаться с тяжелыми веслами, о чем людоед не догадывался.  Встречный  удар
оглушил его, волк рухнул под ноги, а  Золотинка,  испуганная  до  дрожи,  не
удержалась от второго, убийственного удара и обрушила ржавый клинок  сверху.
Седой череп хрястнул, зверь содрогнулся  тощим  телом  и  вытянулся,  вполне
обнаружив  свои  чудовищные  размеры.  Худое  брюхо  с  выпирающими  ребрами
судорожно  вздымалось  -  раз  и  другой...  опало.  Темная  кровь  заливала
изувеченную голову и стекала по шее.
     Оборотень-людоед из заколдованной усадьбы. Вот как они встретились!
     Золотинка судорожно сжимала меч. Волчья кровь забрызгала  ей  ступни  и
щиколотки, подол платья. От омерзения Золотинку  трясло.  Она  попятилась  и
едва не свалилась в яму.
     Взглянув над собой, она увидела, что  хотенчик  медленно-медленно,  без
сил воспаряет ввысь - оборотень  испустил  дух.  Волчье  тело  заколебалось,
теряя определенность, пробежала дрожь... Не седой  еще  старик  лежал  перед
Золотинкой, уткнувшись лицом в окровавленные  камни.  Изможденные  его  мощи
покрывал просторный кафтан и  штаны,  какие  были  приняты  среди  столичных
щеголей добрую четверть века назад.
     Возвративший себе человеческое обличье оборотень исхудал от  голода.  В
этом диком, недоступном ущелье нечего было жрать, кроме падали, но  и  трупы
ведь бросали сюда не каждый день. И однако, изнемогая, оборотень не  покидал
разрытой истертыми, пораненными лапами  ямы,  хотя  не  имел  сил  разобрать
последние крупные камни, выкинуть их  со  дна  выработки  наверх.  Пустячная
задача для человека и не разрешимая для волка,  пусть  даже  и  сохранившего
некоторые человеческие понятия.
      Путавшее мысли омерзение, которое испытывала Золотинка после убийства,
не помешало ей однако сообразить, что с золотым кладом в яме  не  все  ясно.
Почему хотенчик завел оборотня именно сюда, а не к любому другому кладу? Чем
это золото лучше того, что оборотень припрятал в усадьбе?
     Проводив  взглядом  хотенчика,  который  едва  различался   в   вышине,
обратившись в черную крапину на чистом небе, она положила окровавленный  меч
и спустилась в яму. Под камнями и дресвой обнаружились переломанные кости. А
на продавленной груди золотая  цепь,  частично  прикрытая  остатками  парчи:
плоские звенья и большой изумруд в обойме золотых листьев. Чтобы  не  ломать
шейные  позвонки,  Золотинка  расчистила  с  помощью  меча  череп  и   тогда
высвободила подвеску.
     Тяжелые изящно сработанные звенья заскользили, заиграл на свету камень.
Эти листья и два золотых витка по бокам камня... они тревожили воображение и
память.
     И вдруг такое шевельнулось в сознании, что Золотинка ахнула.
     Она держала в руках Сорокон!
     Один из величайший волшебных камней,  когда-либо  известных  в  истории
человечества. Сколько раз видела она Сорокон на гравюрах Поплевиных книг!
     Возбужденная мысль неслась вскачь:  хотенчик  оборотня  -  кто  бы  мог
подумать! - связал застарелое желание  оборотня  вернуть  себе  человеческий
облик с орудием исполнения, с волшебным камнем. Но  Сорокон  ведь  исчез  из
поля зрения волшебников еще в прошлом веке  и  считался  утраченным,  как  и
множество других выдающихся камней  древности.  Цепь  жестоких  преступлений
отметила закат Сорокона, предполагали, что он впал  в  ничтожество  и  вовсе
сошел на нет, растеряв былую силу. Но,  верно,  что-то  еще  осталось,  если
хотенчик почуял Сорокон на расстоянии в десятки верст!
     И  это,  последнее  преступление  -  погребенные  под  каменной  осыпью
кости... Теперь уж никто не скажет, что тут сто лет назад произошло: засыпал
ли обвал труп убитого кем-то из предков Рукосила волшебника  или,  наоборот,
камни  рухнули  на  живого  человека...  на  Рукосилова  деда  или  прадеда.
Внезапный горный обвал, вызванный, может статься,  злокозненным  волшебством
того же Сорокона! Неловкостью или нерадением неумелого похитителя  Сорокона.
Который и  владел-то  камнем  всего  несколько  дней,  подумалось  почему-то
Золотинке.
     Сердце  лихорадочно  билось,  она  озиралась  в   смутной   потребности
поделиться открытием и опасаясь в то же время всякого соглядатая. Как  остро
ощущала она теперь свое невежество  в  волшебных  науках.  Попадись  Сорокон
Рукосилу, о! этот бы сумел распорядиться камнем.
     И раз  так,  не  лучше  ли  бежать  из  замка,  сейчас  же  уйти  и  не
возвращаться? Золотинка колебалась.
     Да! И вот еще  почему  оборотень  кинулся  на  нее  исподтишка,  ни  на
мгновение не остановившись перед нападением! Он  выследил  Золотинку,  узнал
ее, естественно было предположить, что волшебница  явилась  сюда  для  того,
чтобы отнять добычу. Оборотень, без сомнения, уже понял, что  имеет  дело  с
Сороконом и сходил с ума, не имея возможности до него добраться.
     ...Но если бежать, то бежать немедленно. Оставить Поплеву и вступить  в
открытое противоборство с Рукосилом. Что тогда сделает чародей с Поплевой?
     Напоминал о себе окровавленный Тучка.  Золотинка  старалась  о  нем  не
думать, чтобы не возбуждать в себе мстительную ненависть к Рукосилу, чувство
и недоброе, и неосторожное  -  несвоевременное.  Но  Тучка  присутствовал  в
каждой мысли ее и в побуждении.  Тучка  требовал  терпения...  и  все  равно
мести.
     Да только... Нет. Едва ли Золотинка сумеет  справиться  с  Рукосилом  в
ближайшие годы. Даже обладая Сороконом. На стороне чародея главное - на  его
стороне знания.
     Она вспомнила Рукосилову библиотеку.
     И спохватилась, что не убрала до сих пор Сорокон от чужих глаз.  Тогда,
не обращая внимания на камни и сучки, быстро сбежала к ручью, промыла  цепь,
закрывши ее собой от взгляда  сверху,  со  стороны  хода,  одела  на  шею  и
заправила под платье. Плоскую цепь можно было бы  обнаружить  теперь  только
нарочно Золотинку обыскивая.
     Она смочила разгоряченное лицо и походила по бьющей  в  голени  ледяной
воде, чтобы остыть. Но все равно прохватывал ее озноб, и Золотинка не  сразу
сообразила, что от холода. Она двинулась было к  началу  скальной  лестницы,
тотчас же передумала и возвратилась,  чтобы  засыпать  скелет  на  дне  ямы.
Следовало, наверное, закопать  и  оборотня,  но  больно  уж  было  противно,
Золотинка не стала задерживаться.
     Сорокон холодил грудь, прикосновение ощущалось болезненно, и  Золотинка
знала, что он согревается. Долго еще он будет впитывать  тепло  человеческой
души, месяц за месяцем,  годы  будет  он  жить  и  развиваться  Золотинкиным
естеством, набираясь сил и одухотворяясь. Будет пропитываться  Золотинкиными
чувствами и мыслями,  приноравливаться  к  ее  повадкам  и  нраву.  Отдавая,
расходуя себя на Сорокон, Золотинка  и  сама  станет  меняться,  потому  что
влияние это обоюдное. Болезненные, похожие временами на  ожог  прикосновения
камня несли в себе память прошлого, страшный, жестокий  опыт  Сорокона.  Это
нужно будет перетерпеть, чтобы приручить к себе тяжелый, а,  может  быть,  и
вздорный, мстительный камень - не много  хорошего  он  видел  при  последних
хозяевах.
     Золотинка бросила взгляд на недвижное тело колдуна и отправилась  назад
в замок.

ДЕВОЧКА В МИРЕ ДУХОВ

Когда зачехлённые орудия за колючей проволокой остались позади, путники очутились в унылой каменной пустыне под серым, бессолнечным небом. Оля босиком, так как хрустальные туфельки остались в озере, ступала по острым камням и ранила ноги. Жак галантно предложил ей свои чёрные с пряжками туфли, но они оказались девочке слишком велики. Очень скоро продвигаться дальше стало невозможно, и Оля присела на камень, страдальчески разглядывая израненные ступни.
«Хорошо бы их вымыть!» - только успела подумать она, как услыхала позади себя шум падающей воды и обернулась.
Чудеса! Они минули это место и ничего, кроме камней там не было, а теперь, насколько хватал глаз, простирался зелёный оазис из плодовых деревьев, омываемый потоком голубой воды, шумно слетающей со скал и уносящейся с пеною вдаль. Оазис настолько поразил девочку, что она не сразу заметила тоненькую женскую фигуру, набиравшую воду в пузатый глиняный сосуд. Фигура выпрямилась, обеими руками установила сосуд на голове и грациозно двинулась по тропинке в сад. Длинные прямые волосы закрывали её спину, а на руках и ногах красовались красные из крупных бусин браслеты.
- Вы не знаете дорогу к Тому, Кто попрал ад? – закричала Оля вслед уходившей фигуре и, когда та обернулась, растерянно добавила: - Скажите, пожалуйста.
Обладательницей тоненькой фигуры оказалась миловидная девушка, но раздетая, если не считать браслетов, бус и лёгкого куска красной материи вокруг бёдер. Кожа её была не намного светлее шоколада, а волосы, брови и ресницы густые и чёрные. Девушка что-то крикнула на неизвестном Оле языке.
- Что она говорит? – растерянно спросила Оля у Жака.
- Это древняя римлянка, - ответил он, не сводя с девушки вспыхнувших глаз. – Она приглашает нас омыться и отдохнуть перед дорогой: вода в этой речушке врачует раны, тебе нужно смочить в ней ноги!
- Как это ты понял? – удивилась Оля. – Ты знаешь древний язык?
- Я демон, девочка, - снисходительно ответил Жак. – Я понимаю смысл слова независимо от его звучания!
- Тогда спроси про дорогу! – попросила Оля и тише добавила: - И прекрати на неё таращиться!
- Может, мне выколоть себе глаза? – так же тихо и язвительно спросил Жак и громко крикнул девушке что-то на её языке. Немного подумав, она ему ответила. – Она говорит, что нам нужно идти к их царю Вакху, только он может указать дорогу!
- Идём! – решительно сказала Оля, поднимаясь, но охнула и стиснула зубы, чтоб не застонать. Из ссадин выступила кровь, было очень больно. Жак учтиво подхватил девочку под мышки и, опираясь на него, она заковыляла к оазису. Дойдя до воды, Оля омыла ноги, которые сразу перестали болеть, и по мягкой земляной тропинке с девушкой и Жаком отправилась к неизвестному царю Вакху.

...

- Мне кажется, эта пустыня никогда не закончится! – пожаловалась Оля, ступая босыми ногами по острым камням. Она давно уже не чувствовала боли, подошвы её затвердели и сами казались каменными.
- Давай остановимся, - с унылым видом предложил Жак, бархатный чёрный костюм которого покрылся толстым слоем пыли, а белый кружевной воротник-жабо стал грязно-серым.
- Нет! – отрезала Оля. – Будем идти, сколько придётся, а иначе мы никогда не доберёмся до цели!
Неожиданно она услыхала за спиной женский голос, звавший её по имени, и обернулась. Перед ней был современный город с многоэтажками и машинами, Оля даже учуяла знакомый загазованный воздух. От города к ней бежала девушка с короткой стрижкой, в безрукавке и джинсах. На плече у неё висела сумка. Подбежав, девушка пригладила разлохматившиеся волосы и улыбнулась Оле.
- Здравствуй, моя девочка! – нежно сказала она, и у Оли перехватило дыхание: это была её мама!.. Оля перевела растерянный взгляд на Жака и удивилась тому, как пристально вглядывается он в мамино лицо.
- Я знаю, моя бедная девочка, ты сомневаешься в том, что видишь именно меня, и не стану тебя задерживать. Я хочу указать тебе дорогу к Тому, Кто попрал ад!
Олина мама вынула из сумки кувшин с узким горлышком.
- Здесь божественный напиток, который приведёт тебя к Нему. Нужно только пожелать это и сделать глоток.
Оля взяла кувшин и снова посмотрела на Жака.
«Как быть?» - спрашивала она глазами.
- Пей! – сказал Жак и отвернулся.
- А ты?
- Я потом, - не оборачиваясь, глухо ответил он. Оля взглянула на маму.
- Я очень скучала по тебе, - застенчиво сказала она.
- Я тоже, моя девочка, - улыбнулась мама. – Я ни на миг не забываю тебя и папу. Когда ты вернёшься домой, скажи ему об этом, ладно?
Оля кивнула, еле сдерживая накипавшие слезы.
- Не надо плакать! – обеспокоено сказала мама. – Тебе нужно беречь силы. И торопись: времени осталось мало!
- Я хочу увидеть Того, Кто попрал ад! – сказала девочка, отпила из кувшина и без чувств упала на камни.
- Хотеть не вредно! – сказал Тят-Пюй, принимая свой облик. Жак-Гюбар наклонился над девочкой.
- Что было в кувшине?
- Вода из Леты. Мы перенесём девчонку в ложный город, и она будет там жить, покуда её приятель не отправится в бездну.
- А сколько ему осталось?
- Восемьдесят дней.
- Значит, в видимом мире прошло уже двадцать лет!
Тят-Пюй кивнул, демоны с девочкой исчезли.