---

Отредактировано shark (2012-05-02 06:11:53)

---

Отредактировано shark (2012-05-02 06:12:12)

---

Отредактировано shark (2012-05-02 06:12:34)

---

Отредактировано shark (2012-05-02 06:13:33)

---

Отредактировано shark (2012-05-02 06:13:16)

У Виктора Гюго вообще что-то странное твориться с босоногими персонажами. В
"Отверженных" есть, по-моему, лишь несколько небольших босоногих эпизодов,
и постоянно подчеркивается обутость персонажей - деревянные башмаки,
подбитые железными гвоздями.

Отдельно про Козетту было сказано: босоногая искательница приключений и
даже есть отдельное указание, как мучили бедняжку: жена кабатчика избивала
до полусмерти, а ее муж заставлял ходить зимой босиком, но нигде в романе
больше нет никаких "следов" ее босых ножек.

Но кстати не только у Гюго. У Эмиля Золя в "Жерминаль" девушка Катрина
работает босая в шахте, но на поверхности всегда обута.

С большим усилием Катрина принялась наполнять вагонетку; потом  она  ее
толкнула. Галерея была слишком широка, чтобы можно было упираться  в  стены;
босые  ноги  девушки  напряженно  отыскивали  точку  опоры  между  рельсами;
согнувшись и вытянув руки, она медленно подвигалась  вперед.

Катрина сначала поднималась  бодро.  Ее  босые  ноги  приспособились  к
шахтенным лестницам с квадратными ступеньками, обитыми для большей
прочности железом; руки, огрубевшие от вагонеток,  без  устали  хватались  за
толстые перила. Этот неожиданный подъем даже занимал девушку, отвлекая 
от  грустных дум.

Я не историк, но сильно сомневаюсь, что парижская беднота и нищие
бельгийские шахтеры ходили в то время сплошь в деревянных башмаках.

Отредактировано ppk (2008-09-19 10:55:54)

---

Отредактировано shark (2012-05-02 06:13:53)

---

Отредактировано shark (2012-05-02 06:14:09)

---

Отредактировано shark (2012-05-02 06:14:29)

"Дело в том, что близ полночи, словно толкнули, Дуня непроизвольно открыла глаза. Она огляделась, не отрывая головы от подушки,-- нет, никто не сидел возле в потёмках, не пугал взором, не дожидался её пробужденья, не звал в ночные скитанья по мирам, которых нет. Тишина кладбищенская стояла, и только по меловой бумаге потолка неслышно качались тени древесных ветвей от фонаря у кладбищенских ворот. Крадучись от спящих стариков, ступая поближе к перильцам во избежанье скрипа половиц, Дуня спустилась вниз и, как была босая, выскользнула на крыльцо.
  Снаружи стояла пронзительно ясная, первым заморозком тронутая звёздная светлынь. Ничьих очертаний уже не различалось в кромешной черноте небес, потому что за протёкшее с разлуки время ангел успел удалиться на сверхмыслимое расстоянье и давно перестал различать вселенские объекты чуть меньше галактики. Но Дуня знала в ту минуту, что, растворяясь в своём математическом небытии, он всё ещё видит её, земную девчушку, исчезающую в щепотке пространства на ладони."

Леонид Леонов "Пирамида"

---

Отредактировано shark (2012-05-02 06:14:55)

На мой взгляд одна из самых шикарных тематических сцен в литературе.
Как же здорово она бы смотрелось на большом экране...

Елена Владимировна Хаецкая

Царство небесное

     Ги не успел уловить мгновения, когда Сибилла получила святое помазание,
и корона была осторожно возложена на ее голову, сменив тонкий золотой обруч.
Когда он снова поднял глаза к  своей  возлюбленной  жене,  она  уже  стояла,
осененная королевской диадемой, по-византийски пышной и  изысканной.  Крест,
начертанный елеем на ее лбу, от жары расплавился и потек, освящая и скулы, и
любимые ямочки на щеках, и пышные губы.
     - ...Слабая  женщина,  немощной  сосуд...  -  донесся  с  хоров   голос
патриарха. -  Способна  ли  ты  в  одиночку  нести  тяжкий  труд  управления
государством, особенно сейчас, в пору смут и волнений,  когда  враги  теснят
Королевство со всех сторон?
     - Нет, - пронеслось над головами баронов, скорее  угадалось,  чем  было
услышано.
     - Так избери себе супруга,  достойного  сеньора,  который  управлял  бы
Святой Землей вместе с тобой, в добром союзе и любви! - проговорил  патриарх
и чуть отступил назад, открывая королеве дорогу.
     Она сошла к "народу" - знатным людям Королевства и монахам. Теперь  уже
все видели, что королева идет босая, и обнаженность ее  ног  была  такой  же
царственной и нарядной, как и ее роскошное платье, и  украшения  на  нем,  и
сверкающие короны: одна - на голове, другая - в правой руке. В левой Сибилла
держала меч Королевства.
     Тот самый, который носил (а затем туго привязывал к перчатке) ее  брат,
а до брата - ее отец, а еще прежде - дядя.
     - Мои  господа,  сеньоры!  -  сказала  Сибилла,  останавливаясь   перед
баронами. - Все вы  давали  мне  клятву  оберегать  меня  и  моего  будущего
избранного супруга, того, кто станет править Королевством рядом со  мной,  в
добром поспешении!
     Они молчали. Они смотрели, как она нисходит к ним с  мечом  и  короной,
истинное дитя Святой Земли, сотканное темным  благовонным  воздухом  Святого
Гроба, правнучка  короля  Болдуина  де  Бурка,  принцесса  Анжуйского  дома.
Некоторое время она еще оставалась далекой, вознесенной высоко над головами,
и каждый ее шаг не приближал ее к собравшимся, но как бы удерживал на том же
расстоянии; но вот  в  какой-то  неуловимый  миг,  после  нового,  никем  не
сосчитанного шага она вдруг оказалась прямо перед ними, и  они  смотрели  на
нее прямо, а не снизу вверх.
     Высокая, почти  вровень  с  мужчинами,  она  обратила  к  баронам  свое
прекрасное лицо,  обтянутое  накрахмаленным  тонким  белым  полотном,  точно
уложенное в каменные складки надгробия.
     Стало очень тихо, и откуда-то  из  невероятной  дали,  из  иной  жизни,
сейчас недостижимой, донесся жалкий голос уличного  водоноса,  предлагающего
купить холодной воды.
     Сибилла повернулась к своему мужу.
     Он вышел вперед и преклонил перед ней колени, а Сибилла высоко  подняла
над головой второй венец, и солнечный луч тускло сверкнул на золотом ободке.
Благоговейно  она  возложила  корону  на  опущенную  голову  мужа,  а  затем
промолвила тихо:
     - Встаньте, мессир Ги де Лузиньян.
     И когда он подчинился, опоясала его мечом.
     Коннетабль  оказался  рядом.  Отчужденный,  почти  незнакомый  -  таким
показался он младшему брату, когда отдавал ему знамя Королевства.
     - Благословите это знамя, государь! - отчетливо произнес Эмерик.
     И Ги, поцеловав и перекрестив знамя, вернул его коннетаблю, подтверждая
новое назначение Эмерика на прежний пост.
     Началась месса.
     - А,  вы  тоже  здесь!  -  зашептал  кто-то   в   ухо   Гуфье.   Одетый
цистерцианцем, соглядатай Раймона Триполитанского не мог  оторвать  глаз  от
королевской четы.
     Гуфье резко повернулся на шепот. При звуке этого голоса, при виде этого
человека он содрогнулся всем телом. Гуфье и сам не смог бы объяснить, почему
так вышло и с какого момента началось, но всякий раз, встречая  Гвибера,  он
испытывал ужас.
     Он знал, что после неудачных попыток исполнить поручение графа  Раймона
и убить Ги де Лузиньяна  Гвибер  возвращался  в  Тивериаду  и  встречался  с
графом. По слухам, граф пришел  в  страшную  ярость,  и  следы  этой  ярости
остались на теле Гвибера. Сам же  Гвибер  попросту  исчез  из  Тивериадского
замка, так что его больше никто там не видел.
     - Я здесь, потому что этого хотел наш сеньор, - сказал Гуфье. - А ты?
     - О, - протянул Гвибер, - я должен быть рядом, когда это случится.
     - Что случится? - прошептал Гуфье. - Что должно случиться?
     Но Гвибер не ответил.
     Он изменился и был узнаваем только благодаря белому пятну на  щеке.  За
минувшие годы, проведенные в скитаниях и одиночестве, он  не  постарел,  как
это следовало бы согласно естественному ходу событий, но как бы еще  плотнее
врос в собственное тело. Сейчас на нем  была  одежда  цистерцианца,  и  даже
искушенный глаз не определил бы в Гвибере переодетого солдата: любое  платье
было ему впору. Подобно тому, как душа Гвибера  полностью  приспособилась  к
его телу,  тело  его  с  невероятной  легкостью  приспосабливалось  к  любым
покровам.
     Ги и Сибилла были теперь удалены  от  обоих  собеседников  на  огромное
расстояние, и там, вдали, что-то происходило между этими двумя людьми, между
королевой и ее возлюбленным.
     - Она босая, - влюбленно прошептал Гвибер.
     Гуфье бросил на него досадливый взгляд.
     - Уверен, это ей коннетабль присоветовал.
     - Нет, она сделала это потому,  что  хочет  раскаяться  во  всех  своих
грехах и принять помазание чистой...
     - Да нет же, говорю тебе, это все коннетабль, - повторил Гуфье. -  Этот
пройдоха знает толк в женщинах и в том, как им  лучше  обольщать  мужчин.  А
принцессе Сибилле требовалось обольстить не одного только своего мужа, и без
того ею плененного; она затеяла посеять любовь к себе в сердцах всех  мужчин
Королевства!
     Гуфье был прав: именно Эмерик дал Сибилле дельный совет - снять  обувь.
"Это изменит вашу походку, дорогая сестра, так  что  вы  будете  парить  над
камнями, точно беззащитный  ангел.  Завидев  вас,  они  испытают  сильнейшее
волнение и очень не скоро поймут его причину..."
     И Сибилла  доверилась  коннетаблю  -  так  же,  как  доверялись  ему  и
Изабелла, и Ги.

Отредактировано ppk (2008-11-01 11:03:09)

---

Отредактировано shark (2012-05-02 06:15:14)