Captiva Nobilis
Историко-философский "вбоквел" внезапный к моему "недороману" или "переповести" пока незакончатой, начатой в конце 12.24. Немного "зауми" и "девАчковости" - в смысле ни войны, ни прямо уж любви, в основном эмоции, самокопания героинт и идеология определенная.
"Возьми, меня! Пощади ее..."
1 Жертва Ифигении за козу
Четвертый месяц, уже в этом доме, они ужинали вчетвером. До того, три года, как благородная Юлия покинула бренный мир, еще прекрасной, оставив сиротой тринадцатилетнюю дочь, им приходилось ужинать вдвоем, в лучшем случае, нет, в самом лучшем приходили гости, но обычно на вечер Гай Гракх пропадал.
Пока не купил себе пару очень дорогих игрушек. Ну как купил... Мзду брали все, вопрос сколько предложить и насколько погряз в долгах тот, кто имеет товар. В этом мире все продается, особенно - должности, еще со времен Республики.
Атрий тонул в мягком свете ламп. На столе — кубки с вином, оливки, хлеб. Гракх, в пурпурной тоге, возлежал, подражая эллинам, ближе к входу на обеденном ложе составленном углом и застеленном пурпуром. Рядом — Нофрет, его главная игрушка, в которой души не чаяла дочь, видя, одновременно мать и сестру в высокородной пленнице. Амен-Сенеб возлежал на второй половине уголка, рядом с супругой, если бы не типично египетская прическа, хорошо, хоть от варварского платка он постепенно отказался, ничто, не выдавала бы в нем чужеземца, а определить то, что они пленники гая можно было только по кандалам, спутывающим ноги обоих супругов, хотя Нофрет любила подчеркивать свое несчастливое положение и одевалась слишком легко для свободной, почти как и взяли почти год назад, впервые пленница предстала в коротком поддоспешнике, прикрывавшем только грудь и бедра, испуганной, но готовой броситься, как изловленная тигрица, в цепях, но с царственной осанкой.
С удивлением, Гракх не нашел в них не озлобленности, ни надломленности, царственная осанка и повелительный тон слишком четко выдавали и происхождение и военную службу в прошлом. Правда, Нофрет несколько раз била рабов за обращение "госпожа", чувствуя в этом издевку над всей двусмысленностью своего положения, а рабы обращались так, потому что видели в пленнице ту, кто привыкла повелевать.
Но рядом с дорогой Клавдией, которой Нофрет казалась такой взрослой - еще бы, двадцать три года для шестнадцатилетней, как и с фракийской заложницей Лией, впрочем, лия, в отличие взятых за взятку Нофрет и Аменсенеба, была захвачена трибуном Гаем ещё на службе, в честном бою, а стала добровольной служанкой Нофрет с Амен-Сенебом, которых она, дочь вождя, захваченная в юности, белокурая красавица, почетный трофей и гордость Гракха, выглядящая много взрослее своих восемнадцати, считала своими собратьями по несчастью, Нофрет совершенно таяла, забывая тоску по первому и единственному, оставленному совсем крохотным сыну, про которого рассказывала иногда, что из-за войны, не слышала его первого слова "Мама!", не видела первого шага.
Она совсем не тяготилась кандалами с короткой и толстой, всего пятнадцатидюймовой цепью, незаметно, наверное, даже для самой себя, ходила в них аккуратно и торжественно, переступая на носок как кошка, и ее шагов, наверное бы вовсе было не слышно, если бы не лязг шести фунтов железа. Именно из-за этого шага, Гай впервые подумал, что слугам следует приказать не оставлять на видном мести ножи и стила. Хотя бежать ей было некуда, и к своему пленителю Нофрет относилась более чем благосклонно, и об ее умениях лучницы Гракх знал хорошо, отчего-то от поступи крадущейся смерти, даже с жестко отмеренной кандалами длиной шага, отчего-то становилось не по себе.
Чушь! Полный бред! Их имение даже не конфисковали в казну, что, кстати, не было чем-то экстраординарным, наоборот, высокородных пленников крепче любых цепей привязывали к Риму, и если в первом поколении они еще ненавидели Вечный город, то их дети уже служили Цезарям верой и правдой. Каждые полгода купец привозил пленником солидный кошель и письма, значительную часть из которых составляли отчеты, а также запрошенные Амен-Сенебом списки египетских жрецов и эллинских историков, иногда он просиживал за папирусом целыми днями, изредко прохаживаясь у окна, грохоча своими кандалами и шлепая по мозаике, а потом снова садился за перо "развеивать бред Геродота и ложь нечестивца Флавия", как говорил сам Амон, как его давно прозвали все, разумеется, исключая рабов, ну и не во время церемонных встреч. Нофрет обучала Клавдию истории, и, начала было, вместе с супругом, приучать к стрельбе из лука, что, недолго раздумывая и потом, недолго поддаваясь на жалобы и слезы дочери, просьбы Нофрет и доводы Аменсенеба он строжайше запретил.
Потому что в Риме обучения женщин оружию и вовсе непринято и даже зазорно, и потому что был воином, знавшим, что такое судьба женщины на войне. Печальная судьба дочери варварского вождя Лии или высокородной воительницы Нофрет, не смотря на то, как они справлялись с невзгодами и не подавали виду, - выигрыш ставки, которая срабатывает один против ста, и то, если в женщине течет не кровь простолюдинов.
Гракх не стал отставать от пленников и даже от дочери, предаваясь раздумьям, залпом опрокинул изысканный прозрачный кубок с золотой каймой и вгрызся в румяное баранье ребро.
Нофрет вела себя довольно странно. Носила на шее на золотой цепи в полпальца скарабея из отборной ляпис-лазури в дорогой оправе, даже с рубинами, ценою, наверно в квинкерему, насколько Гракху были известны безумные цены на изысканные работы египетских ювелиров, на которые они не жалели ни золота, ни самоцветов, получала доход в золоте и серебре каждые полгода, однако ходила, как больше пристало крестьянке, вообще рабыне, или каким из южных варваров, прикрыв только грудь и бедра. И в конце-концов Гракх начел понимать, что ей просто хочется сиять своей красотой, как у египтян и было принято издревле, она не намеревается никого соблазнить... Впрочем, быть несчастной пленницей ей тоже нравилось, равно как и мудрой наставницей. За долгой войной,похоже, Нофрет забыла повзрослеть, или, скорее, наоборот, повзрослев слишком рано, отбирала обратно у богов несправедливо отнятое детство, пила жизнь с какой-то неистовой жадностью.
Гай налил и снова поднял кубок:
- За ваших богов, египтяне. И за мой Рим, который вас победил, еще при Гае Юлии! - его голос твёрд, но глаза скользят по Нофрет с интересом.
Она улыбается, слегка кивает.
- За Маат, хозяин. Истина выше побед.
Амен-Сенеб хмуро пьёт, его цепь звякает о стол. Клавдия печально смеётся: "Мама бы их полюбила, папа! Они такие… гордые!" Разговор течёт. Нофрет рассказывает о Ниле, который называет не иначе как Хапи и поправляет дочь - вошла в роль наставницы, - Гракх не сдержался и улыбнулся, - Пальмире, Амен-Сенеб — о битвах. Гракх слушает, иногда шутит. Цепи — лишь декорация. Они равны за этим столом, хоть и пленники. Вдруг дверь распахивается. Стражники втаскивают Армину — грязную, в тяжелых и коротких тюремных кандалах, в которые ее заковал кузнец вигилов, которые и изловили "тихоню", просто загнул молотом на лодыжках толстые пруты с тяжелой цепью, все равно хозяин закует беглянку в свои оковы, и ему и возиться меньше. Глаза беглянки полны страха.
Гракх встаёт, голос холодеет.
- Беглянка. Это ты, парфянская тень. Распните её в полдень! Пусть рабы и другие беглецы увидят цену свободы и послушания!
Армина беззвучно дрожит, ей уже все равно. Клавдия вскрикивает: "Нет, папа!" Амен-Сенеб сжимает кулак.
Нофрет вскакивает с ложа, опрокидывая столик с яствами, звонко за спиною падает и бьется хрустально-розовым водопадом ее оброненный бокал. Цепь звенит, по внутренним косточкам лодыжек от резкого движения потекли тонкие струйки крови.
- Возьми меня! — её голос резок, как тетива натянутого лука. Бледная как лен, несмотря на природную смуглость. Нил в темно-синих глазах смотрящих не мигая. Нет.
Гай делает шаг назад, думая... Не потому что он не может убить ее без суда, или же подвергнуть порке, как рабыню или плебейку, он может все остальное. Бросить ее с Аменсенебом в темницу, отправить на работы вместе с рабами, подвергнуть истязаниям, не являющимися позорными. Порыв... Порыв ветра, вспышка свечи во мраке... Он знал Нофрет довольно давно, но так и не мог понять эту спесивую как храмовая статуя утешительницу всех обездоленных, гордячку с еще детской душой и пылающей изнутри женственностью, держащую в руках весы ее богини Маат, на одной чаше которых гвозди распятия, а на другой - бронзовый кинжал, которым она ловко и почти мгновенно, как в бою, дважды ударила своего раба в одну точку, в печень, едва он замахнулся на госпожу, в ответ на оплеуху, и протерла об лен, как будто прихлопнула муху, что подтвердил Аменсенеб слово в слово. Воин колет единожды, да и не бьет, как кошачья лапа по морде пса - не разглядишь, или как жалит змея. Сострадание и гордость, почти спесь, всегда находящиеся в равновесии. Беглянка смотрит безучастно, а Нофрет дрожит как пламя свечи, не потому что боится. Хотя, нет... Она боится отказа. И зачем тебе эта парфянка, Нофрет? Что делать... Очень, очень нехороший пример Клавдии! И опасный прецедент для рабов, которые могут увидеть нежданную заступницу и потерять страх. Старый дурак! Приговор вечером, помилование и наказание, которое запомнится провинившемуся надолго - днем, но с девчонкой, которая не ущзнала всего этого за четыре месяца, привычно "грозный и милосердный" Гракх запнулся о камень.
- Ты не из этих, Нофрет? Которые молятся Распятому, проповедуя добродетели и аскетизм?
- Их философия хороша, но многие из тех, кого ты помянул, верят в сказки дикарей-иудеев, до сих пор э... дерущих овец, да и меня обвинили в поклонении тварям Хаоса, Гадеса, и чуть ли не самому Апопу. Я не осталась безответной, и сказала, что боги финикийцев и иудеев - твари Дуата, а они почему-то проповедуют эту дикость вместе с философией. В общем... Мы не сошлись, - Нофрет заговорила об истории и философии и расслабилась, улыбнулась, будто забыв, отчего возник этот разговор, на мгновения ее понесло, как корабль, поймавший попутный ветер.
- Финикийцы, иудеи, христиане, философские диспуты, - это, конечно, хорошо, но не станем забывать, о чем мы с тобой говорили! - Гракх хмурится, - отрекись от своих слов, к чему тебе эта молчаливая парфянская тень?
Амен-Сенеб схватился за голову, что-то тихо шепча, он понимал, что это как бой двух пентер на море, идущих лоб в лоб на полной скорости, кто отвернет, тому и таран в скулу, только... Силы сейчас совсем не стороне Нофрет. Но не отвернет никто!
- Я сказала слово, достойнейший Гракх, и да будет так!
- Хорошо... - трибун прошелся туда-обратно, - ты высокородна, Нофрет. Распятие это казнь, к которой ты не приговорена, да и вовсе — унижение достоинства. Но есть другие пути. Не лишать тебя жизни, не калечить, и не унижать. Те же гвозди и молоток. Не надолго, толпу потешить, все как ты сказала, а твоя кровь, говорят, происходит от древних царей? Значит слово твое - металл. Только ноги твои, и та самая благородная кровь прольется вместо крови рабыни. Твое слово - железо, мое слово железо! Не передумала?
Нофрет вздохнула с каким-то облегчением, тепло посмотрев в глаза Армины: "Пусть гвозди войдут в мои подошвы вместо её!"
Её тон спокоен, как будто она просит соли или стакан вина. Гракх удивлён, но улыбается.
- Хорошо. Вот и договорились! Уведите парфянку, Нофрет заплатит за её вину. А этих, - все поняли, что трибун имеет ввиду Нофрет, а, заодно, Аменсенеба, - заприте в темницу! В этот раз Ифигения ляжет на алтарь вместо козы...
Клавдия падает на колени, плачет, но не вмешивается ни единым словом. Армина смотрит испуганно, в глазах появился страх, хотя смертный приговор себе она выслушивала с равнодушием. Гракх наблюдает, впервые задумавшись: кто здесь пленник?
Отредактировано Джафит-аль Сурьякутджвийа (Вчера 03:11:38)
