У нас, особенно в гражданскую войну, стало популярным выражение «Сожженные мосты»

Спасибо за положительный отзыв Мы специально поставили эту главу первой в романе, чтобы увлечь читателя. Похоже, Вас нам увлечь удалось

Скорость действия в этой главе достигнута, как Вы уже поняли, отсутствием затянутостей: нет ни описаний природы, ни портретов персонажей, за исключение пары слов о внешности парнишки.

Такое быстрое повествование, если оно длительное, утомляет читателя. Поэтому Вы правильно догадались, что следующая глава будет спокойной и расслабленной с описаниями природы и портрета одного из главных героев.

Распространённый в литературе и в драматургии приём — появление главного героя происходит не сразу. Например, посмотрите, как с точки зрения архитектоники построены фильмы про Каменскую. Там тоже фильм начинается с непонятных зрителю событий. Этим нагнетается интрига. А главная героиня Настя Каменская появляется позже. Сценарист запускает несколько сюжетных линий, и зрителю становится любопытно, как они соединятся в конце.

Наш роман построен по этой схеме. Роман — это большое произведение, на прямолинейной схеме его не напишешь. Прямое повествование годится для рассказа и небольшой повести. Для романа нужно запускать, как правило, 3 сюжетные линии. Обычно это 1 или 2 положительных героя и нехорошевец/нехорошевцы, которые мешают герою/героям достичь цели. Вся литература и драматургия строятся вокруг конфликтов.

Один из героев появляется у нас во 2-й главе. Позже, в другой главе, появляется 2-й герой. Они незнакомы друг с другом, но выясняется, что хотят достичь одной цели. Через несколько глав появляется «конкурирующая фирма» во главе с главным нехорошевцем, желающая получить то, чем хотят завладеть герои.

1-я глава, как Вы видели, выжимает у читателя слезу и приводит его к умилению. Появившийся во 2-й главе герой шутит и расслабляет читателя. Этим мы переключаем читателя с одних эмоций на другие, не даём ему заскучать. Плюс раскручиваем интригу в истории каждого героя. У каждого из них, разумеется, возникает любовная линия. Ну и так далее, скучать читателю не приходится.

Вам Ольга уже объяснила её смысл. Замечу, что иногда приходится перед написанием текста рисовать план местности, где происходят события, чтобы самому не запутаться. В данном случае надо представить, где протекает река, и где располагаются противоборствующие стороны.

У нас с женой есть произведение, события которого разворачиваются на тропических островах, между которыми снуют шхуны местных купцов. Пришлось рисовать карту архипелага, чтобы правильно описывать маршруты их движения.

Главный герой этого произведения — князь одного из островов. Пришлось рисовать для себя план его поместья, где указывать расположение дворца, зверинца, дома для рабов, где что растёт — магнолии, розы, гортензии и пр., где в его саду находятся беседки, фонтаны и т.д.

Потом пришлось рисовать план его дворца — всех 2-х этажей, чтобы не запутаться и не накосячить: в начале произведения, чтобы попасть в такое-то помещение, надо подняться по лестнице и повернуть направо, а в конце не написать, что повернуть надо налево.

Пришлось рисовать и план всего острова. В общем, подготовительная работа была проделана большая.

Наш роман не героический и не боевой, а приключенческий с элементами мелодрамы. Просто 1-й главой нам надо было завлечь читателя. А в самом романе боестолкновений, не считая этого, ещё 3. Для такого объёма текста это мало.

Индивидуальность писателя убить невозможно. Писатель так устроен, что не может писать то, чего нет у него в душе. Лукьяненко вряд ли будет писать ужасы, а Дюма фантастику.

Настоящий писатель хочет писать и с удовольствием переходит от одного произведения к другому. Другое дело, что произведение — это живой организм, который растёт по своим законам и завершается тогда, когда сочтёт нужным. Об этом пишет Стивен Кинг, когда говорит, что по его мнению, все произведения уже написаны, а он, начиная очередное произведение, не знает, чем оно завершится.

Но это уже техника писания и техника придумывания. Я читал только одну книгу, которая была наполнена приключениями, а в конце я сообразил, что автор мог бы так же легко и естественно накрутить ещё столько же приключений, не отягощая читателя. Это книга Штильмарка «Наследник из Калькутты». Почитайте, не оторвётесь.

Что касается конвейера, то, конечно, такая соковыжималка изматывает писателя. Он попадает в кабалу к издателю, и ему трудно натягивать нужный объём произведения. Хотя мне и нравится Лукьяненко, и я с удовольствием прочитал, например, «Фальшивые зеркала», но «Дневной дозор» не осилил даже до половины: автор явно натягивал объём пространными рассуждениями, и я книжку бросил. Как писатель я понимаю, почему он так пишет. Но как читателю мне от этого не легче.

В то же время писатель, как и спортсмен, запоминается наивысшими достижениями. Для достижения больших высот спортсмену нужны изнурительные тренировки,  а для писателя -  постоянное «шкрябанье».

Для писателя есть интересный выход из таких затруднений, но, правда, это пойдёт вразрез с интересами издателя. Писатель может поэскпериментировать с жанрами, объединяя их. Это очень продуктивный путь. Например, детектив в стиле фэнтези, соединение мелодрамы с ужасами, фантастики с мелодрамой. Яркий пример последнего  — фильм «Аватар», хотя замысел этой истории, честно говоря, жидковат.

Да, это несомненные плюсы самиздата. Но я заходил на эти ресурсы и до сих пор не могу понять, кто это всё читает. И если я выложу там свою писанину, как народ до неё доберётся под этими грудами произведений других авторов?

У Кинга всего 2 нехудожественные книги — это «Как писать книги» и «Пляска смерти» (или «Танец смерти» в другом переводе) о жанре хоррор (ужасы), в котором он работает. Кинг рассказывает и о книгах, и о фильмах этого жанра. Своего рода энциклопедия.

Почитайте книжку Кинга «Воспламеняющая взглядом». Это хорошая иллюстрация его техники придумывания: вначале сделать некое допущение (в данном случае, что у девочки появилась способность зажигать предметы взглядом), а потом посмотреть, что из этого получится.

Ещё в плане техники придумывания рекомендую Вам книжку Джанни Родари «Грамматика фантазии». Она тоже есть в Интернете. Джанни Родари - это автор сказки про Чипполино.

Да, пожгли. Это выражение часто используется в русских сказках. Ещё есть древнерусское выражение «метать огонь». Это значит запускать стрелы с привязанной к их древкам горящей паклей, чтобы поджигать дома и крепости.

Отредактировано Палыч (2017-02-20 01:31:53)

Неожиданно. Обычно люди пропускают советы мимо ушей.

И у меня есть эта «болезнь первого черновика»

Да, лучше написать «с трудом».

Очень интересно. А почему Вы выложились именно на  этом сайте? Почему не на прозе.ру или на других ресурсах? Есть ли между ними какая-то разница?

У меня такого произведения нет. Есть лишь упоминание босых ног, и в произведении о романе героев на тропических островах есть описание ножных браслетов героини.

Возможность включения в произведение босоногости зависит от его замысла, который строится на фабуле и сюжете.

Фабула — это основная мысль произведения, выраженная одной фразой, или, короче, «о чём книжка».

Сюжет — это последовательность событий, раскрывающих фабулу.

Есть несколько способов придумывания произведений. Один из них начинается с формулирования фабулы, а затем автор думает, какими событиями (сюжетом) её выразить. Я, например, для этой цели купил большой сборник афоризмов, каждый из которых мог бы стать фабулой произведения.

В качестве фабулы литературного произведения можно заимствовать фабулу любой песни, .т.к. любая песня — это маленький рассказ со своей фабулой.

Если отвечать на Ваш вопрос, то, наверное, Вы подразумеваете наличие фабулы, содержащей босоногость. По-моему, такую фабулу придумать сложно, потому что все литературные произведения рассказывают о взаимоотношениях людей. Босоногость можно включить в произведение на уровне сюжета, когда, например, в отношениях героев она существенно влияет на ход событий.

Эту схему можно применить к сюжету «Золушки» (фабула «Золушки» - «из грязи в князи»), когда принц, например, запомнил точёную босую ступню героини.

Вообще, все сюжеты мировой литературы известны, их немного. Разница лишь в том, в какой обстановке разыгрывается история персонажей. Например, недавно американцы сняли фильм «Ромео и Джульетта» о любви двух подростков из враждующих преступных кланов современного Нью-Йорка.

То же самое можно придумать и с фабулой «Золушки», раскрыв её на современном материале. Например, робкая и порядочная девица из провинции приезжает в Москву поработать (случай небывалый: в Москву приезжают провинциалки не робкого десятка).  Или 2-й вариант: она приезжает в Москву по делам/в гости/на экскурсию и т.д. и в силу обстоятельств вынуждена здесь на время остаться. Она влипает в кучу неприятных историй, все её пинают и вытирают об неё ноги.

Она случайно (разумеется, случайно, как же ещё ) знакомится с молодым человеком, офигевшим от вида её босой стопы или от её любви побосячить в большом городе.  Он приглашает её в кафе, они душевно разговаривают и расстаются, договорившись встретиться через несколько дней, когда он позвонит ей на мобильник. Но герои теряют друг друга из виду (например, у неё крадут мобильник, номер которого записал юноша).

Конечно, в сюжет включаются истории о том, как на работе к героине пристаёт молодой нахал или её шеф, как её знакомые девицы чморят её за любовь к босохождению и за глупую, с их точки зрения, порядочность и т. д.

Читатель узнаёт и о терзаниях героя, за которым устроила охоту капризная дочка богатых родителей. Но герой не может забыть босых ступней героини и её умилительного шлёпания по лужам, когда они с героем спрятались от дождя в кафе.

Молодой человек с трудом разыскивает героиню и узнаёт её издалека, потому что она по своей привычке идёт по городу босой. Юноша, разумеется, оказывается скромным и порядочным сыном олигарха, и папа уже вводит его в свой бизнес. Можно добавить, что за героиней пытается ухаживать друг героя, но герой пресекает его ухаживания, или героиня их твёрдо отвергает.

Порядочные родители героя поражены простотой, естественностью и живым умом героини. Звон свадебных колоколов.

Героиня начинает карьеру в бизнесе свёкра или (по выбору автора) беременеет, чтобы осчастливить родителей супруга внуками. Враги и злопыхатели героини повержены. Занавес.

Отредактировано Палыч (2017-05-01 01:10:35)

Да, в предложенном мною замысле нет ничего гениального — стандартная схема мелодрамы, когда герои знакомятся, а потом, преодолев трудности и козни врагов, соединяются. Мелодрамы отличаются только способом знакомства героев.

Поскольку в произведении мы педалируем босоногость, то очевидно, что она должна стать главным фактором знакомства и последующего развития отношений. Вообще, оригинальный сюжет придумать трудно, и всё давно придумано. Но хилый замысел можно вытянуть формой повествования. Например, добавив юмора, а потом через несколько страниц заставив читателя прослезиться.

Я уже приводил пример «Аватара», у которого сюжет жиденький и избитый. Но хилый сюжет вытягивается формой повествования -  в данном случае включением элементов религиозной философии и  компьютерной графикой.

Вот видите, Вы уже используете технику придумывания, а не ждёте только озарения свыше.

Отредактировано Палыч (2017-03-06 18:03:03)

Для затравки фрагмент (глава "Изгнание"):

Когда скрип колёс стих, её оглушила тишина. Ветер унёсся вслед за повозкой. Девочка пошла, потом побежала в направлении, где та скрылась, не обращая внимания, как грубая ткань одежды трётся о свежие рубцы – но куда было угнаться на слабых, не слушающихся ногах, которые тут же принялся кусать мороз. Пронизывающий холод водой чёрного омута мгновенно просочился через лохмотья, высасывая последние сбережённые остатки живого тепла. Теперь нельзя было попробовать обмануть его, вжавшись или куда-нибудь прислонившись, чем она занималась сидя в клетке. Казалось, перестань на секунду шевелиться – и намертво вмёрзнешь в студёный воздух, как в ледяную глыбу, среди медленно опускающихся кристалликов, чьей-то равнодушной волей искусно собранных в почти не видимые глазу узоры. Их бесконечное множество сбивало с толку и без того ненадёжное зрение – то чудилось, что всё остальное исчезло, и в безграничной пустоте остались лишь они, то некоторые из них зависали на месте. Или это звёзды? Похоже. Просвечивают за кривой колоннадой стволов. Только почему у самой земли?.. И вели себя странно, исчезая и вновь появляясь. Каждый раз, когда она оборачивалась, они вроде становились ближе, как будто следовали попятам.
Лучше глядеть вперёд, а то недолго потерять дорогу. Обочины замело, один подлесок кое-где щетинился, обозначая край. Да деревья по сторонам подсказывали держаться между, и то порой она чуть не утыкалась в них, растворившихся на фоне бледной пелены. А те и рады морочить, нарочно вырастали перед носом, окружали и теснили. Поочерёдно оживая, раскачивались, насмешливо встряхивали верхушками, поглаживаемые отголосками недавней бури. И подобно невесте на пышной свадебной церемонии осыпали дождём серебрящихся блёсток – сущим издевательством для продрогшей оборвашки.
Вскоре вмятые в снег колеи и ямки от подков стали едва различимы. Но детские подошвы, напротив, отпечатывались на нём неестественно чётко, выдавая где искать, куда ни сверни. Всё равно, что крикнуть во весь голос – я здесь, кто не знает! – в то время как хотелось спрятаться, слиться с этим размытым, мутно-белёсым миром. И следами заинтересовались. В темноте позади уже отчётливее возникли пары огоньков – одна, две, несколько, ещё и ещё. Какие-то тени вынырнули из мглы, но тут же отступили обратно. Они не спешили, принюхивались, надо понимать, слегка озадаченные – кому зимней ночью посреди дикого леса вздумалось разгуливать в одиночку и босиком. Проказники-исполины, первыми учуяв недоброе, предпочли взять на себя роль декорации. Раскинутые кроны оцепенели, сетью трещинок задёрнув потемневший холст неба. Зачем лишний раз напоминать о себе? Пусть надвигающаяся опасность не выглядит угрозой для великана, разумней не создавать помех охоте. Ничтожная букашка осмелилась внести сумятицу в привычный порядок вещей, вот и пускай займутся добычей по зубам, избавят от непрошенной гостьи.
Попробовала бежать быстрее. Послышалось, что к хрусту снега примешивается довольное рычание и лязг челюстей. Скорее, воображение дорисовало. Её старались преследовать, сильно не приближаясь и не отставая. Забавлялись или ждали, пока выбьется из сил. Откуда тем было взяться? Первобытный страх, заложенный в каждом живом существе, причины которого не следовало долго искать, настиг раньше. Но даже он не прибавил ногам прыти. Сперва они чуть касались земли, а теперь налились тяжестью, сбиваясь с шага и запинаясь, вроде на них напялили неподъёмные башмаки – даром, на ощупь как по тлеющим уголькам ступала по тусклой змеящейся ленте, уж не надеясь, что та куда-нибудь выведет. Стая гнала её сквозь морозный оскал прямиком в глотку тьмы. Дыхание перехватывало. Мая почувствовала себя совсем беззащитной – хуже, чем когда убегала от разбойников, посылающих в неё арбалетные стрелы, или наблюдая за приготовлениями палача. Хотя, казалось бы – куда уж!
Спереди из-за поворота донеслась какая-то возня. Хотелось верить: это повозка остановилась – колесо расшаталось или ещё чего… Она не желала думать, что её просто прогонят, иначе могли б догадаться с самого начала не выкидывать на полпути, слыша неподалёку голодный вой. Ничто не мешало, на худой конец, до опушки довезти – вряд ли истощённая пассажирка сильно обременяла выносливых лошадок. Но вдруг в стражниках проснётся жалость? Пусть её вернут в тюрьму, заставят работать за чёрствую корку и миску помоев, наказывают каждый день, продадут в рабство – только заберут отсюда!
Однако на дороге поджидало не то, что надеялась увидеть. Девочка укололась взглядом о всё те же горящие точки и едва не влетела в гущу косматых тел. Она застыла, как вкопанная, собрав рукой распахнувшиеся на груди лохмотья, и нащупала цепочку. Её обступили широким полукругом, по обеим сторонам поперёк дороги и между деревьями. Их было слишком много, чтоб подобраться ближе, не помешав друг другу. Это походило на какой-то обряд. Она смотрела на них, а они на неё, вытянув морды где-то на уровне её лица, будто ждали приказа от маленькой голодранки. Поблёскивающие из-под густой шерсти глаза показались зияющей бездной – ничего кроме тоски и странной покорности. А за ними размноженная в отражениях пустота, как у самой внутри, вместе с отчаянием. Можно подумать, они знали всё о бесполезно прожитой ею жизни с рождения до этой встречи – мига, в который ей предстоит принять неизбежную участь, а им – подчиниться извечному инстинкту нести смерть ради выживания.
Звери не торопились, неподвижные, как статуи, лишь ветер слегка шевелил распушённый мех в мерцающих снежинках. Им было проще. Здесь был их дом, и они от природы имели всё необходимое, чтобы пережидать в нём лютую зиму, хотя тоже её не жаловали. Потрёпанного облачения бродяжки еле хватало «прикрыть срам», на большее оно едва-ли годилось. И стужа без разбору, сквозь видавшую виды материю или прорехи в ней, всюду колола своими бесчисленными иголками, проверяя – долго ли девчонка сможет вытерпеть. Под ногами образовалась липкая корка, к которой те успели пристыть – ощущение не из приятных, точно их пришивают по живому, каждым новым стежком протыкая глубже и глубже. Наморщив лоб, Мая с заметным усилием потянула и оторвала одну. Не пускающие льдинки, хрустнув, так и остались на коже. Тут же послышался угрожающий рык. Заиндевелые морды оскалились, показав зубы размером с нож. Девочка вернула закоченевшую ступню обратно, и они притихли. Только вырвавшийся изо ртов пар продолжал медленно подниматься.
Почему-то хозяева леса спокойно сидели и ждали непонятно чего, пока она не двигалась. А стоило пошевелить хотя бы мизинцем или моргнуть, рычание возобновлялось. Но нельзя же простоять вечность! Скоро так примёрзнешь к месту и никуда уже не сойдёшь! Снег, налипавший на недвижные ресницы, мешал видеть. Руки онемели. От носа, ушей и щёк отлила кровь, и они сделались чужими. Снизу к коленкам подкатывала болезненная ломота, вот-вот замороженные косточки треснут как сосульки. Ноги ничего не чувствовали под собою. Мая попробовала подогнуть пальцы – получится или нет. Получилось, и на девочку опять зарычали, дёрнувшись в её сторону.
Надо удирать, пока полностью не превратилась в ледышку – решила она, развернулась и во все лопатки бросилась в самую гущу зарослей, туда, где живой круг размыкался. И звери, как по сигналу, рванулись вперёд, не желая, чтобы угощение досталось соседу. Кольцо распалось – каждый сам по себе. Но вместо былой слаженности возникла сутолока. Тощей нищенки всем не хватит – только самым проворным. И пока они выясняли меж собой, кто таковым окажется, Мая неслась вслепую сквозь чащу. Присыпанные обжигающей крупой мелкие ветки, ломаясь, царапали голени и впивались в пятки, цеплялись и стегали вдогонку. А с ветвей покрупнее, придавленных к земле и не дающих прохода, горстями наваливало за шиворот. Стоял такой треск, что погони не было слышно. А может это она ломилась? Не мог же лёгкий ребёнок наделать столько шума! Впрочем, ей было уже всё равно. Незачем расходовать силы на то чтобы думать, оглядываться и слушать – только бежать. До самого конца!

Набросал иллюстрацию к одному стихотворению Роберта Бёрнса.
Стихи ни разу не тематические.
А на картинке босоногие шотландские дивчины есть.
Поэтому выкладываю сюда.
Р. Бёрнс
Клятва верности 

Мертвец явился к Мáрджери. 
Взошел он на крыльцо, 
У двери тихо застонал 
И дернул за кольцо. 

- О, кто там, кто там в поздний час 
Ждет у дверей моих: 
Отец родной, иль брат мой Джон, 
Иль милый мой жених? 

- Нет, не отец, не брат твой Джон 
Ждут у дверей твоих. 
То из Шотландии домой 
Вернулся твой жених. 

О, сжалься, сжалься надо мной, 
О, сжалься, пощади. 
От клятвы верности меня 
Навек освободи! 

- Ты клятву верности мне дал, 
Мой Вилли, не одну. 
Но поцелуй в последний раз, 
И клятву я верну. 

- Мое дыханье тяжело 
И горек бледный рот. 
Кого губами я коснусь, 
Тот дня не проживет. 

Петух поет, заря встает, 
Петух поет опять. 
Не место мертвым средь живых, 
Нельзя мне больше ждать! 

Он вышел в сад, она за ним. 
Идут по склонам гор. 
Вот видят церковь в стороне, 
Кругом - зеленый двор. 

Земля разверзлась перед ним 
У самых, самых ног, 
И снова Вилли молодой 
В свою могилу лег. 

- Что там за тени, милый друг, 
Склонились с трех сторон? 
- Три юных девы, Мáрджери, 
Я с каждой обручен. 

- Что там за тени, милый друг, 
Над головой твоей? 
- Мои малютки, Марджери, 
От разных матерей. 

- Что там за тени, милый друг, 
У ног твоих лежат? 
- Собаки ада, Марджери, 
Могилу сторожат! 

Она ударила его 
Дрожащею рукой. 
- Я возвращаю твой обет, 
Пусть бог вернет покой!

Первый вариант
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С ВАЖНЕЙШИМИ СВОЙСТВАМИ ЗАЩИТНОГО ЦВЕТА.

ПРОЛОГ.
Эпиграф:
Кнесинка ответила харюкам подобающими словами:
--В моем роду были судьи достойнее меня. Но я буду просить трижды
Светлое Солнце...--тут она подняла глаза к светилу, стоявшему в небе над
дорогой,--...буду просить трижды Светлое Солнце осенить меня Своей
Правдой, дабы не сумела умножиться несправедливость. Я совершу суд.
Мария Семенова. Из романа "Волкодав"

      По вторникам у вице-адмирала Фюрстнера было заведено выезжать на
стапели --контролировать, как станут двигаться в течении очередной
недели дела по сборке подготавливающихся в состав флота строящихся
кораблей. Вторник являлся в его глазах днем, когда это становилось ясным
прогнозом в отношении каждой наступившей недели. Вице-адмирал был
умудрен некоторым штабным опытом и никогда не уезжал на верфи сразу
утром из своего дома:
--и вторнику следовало как полагается развернуться, чтобы подчеркнуть
яснее, чего ожидать ото всей недели на стапелях,
--и в утренние служебные новости было полезно вникнуть сразу с момента
их проявления где-то в недрах Морского штаба.
    Все же во вторники утром личный адьютант вице-адмирала старался
касаться из этих новостей только самых главных, которые положение на
стапелях не смогло бы заслонить в адмиральской цепкой. но уже пожилой
памяти. Фюрстнер понимал это, поэтому старался вникнуть даже в те
сообщения адьютанта, темы которых казались поначалу и откровенно
мелкими. К примеру, во вторник первой недели  мая ему было доложено о
личном пожелании короля выделить некоего служащего Военно-Морского музея
по фамилии ван Ниен для демонстрации престолонаследнику нового
кинофильма об очередной годовщине голландского военно-морского флота .
Государь был любезен пояснить, что ван Ниен произвел на него хорошее
впечатление перед прошлым рождеством своими комментариями при показе
документальной ленты, завершившей тогдашнее посещение самим королем
экспозиции этого музея. Адмирал, узнав о таком мнении государя, вежливо
кивнул головой и сказал, что, налицо, хорошее исполнение своего
профессионального долга служащим ван Ниеном, которое привлекло к нему
благодарное сердце короля. А со стороны флота и самого Ниена теперь есть
и возможность, и обязанность поддержать развитие военно-морского
кругозора в характере кронпринца. "Я не вижу к выделению Ниена в
распоряжение воспитателей престолонаследника никаких препятствий,-ясно
выразился по этому поводу адмирал,-более того, обеспечить общение ван
Ниена с принцем --наш прямой долг."
      Адьютант доложил адмиралу, что, исходя именно из этого, он
попытался разыскать Ниена немедленно, поскольку узнал, что тот успел
быть мобилизован на действительную военную службу на флот со своего
места в штате музея.
      Фюрстнер внутренне оценил эту новость как подтверждение того, что
никакие карьерные усилия морских офицеров не могут идти в сравнение с
завистью и интригами ради служебного положения на гражданских поприщах,
где, вот, не постеснялись (могли бы хотя бы просто  побояться такого
своего неосмотрительного поступка ) сплавить из музея замеченного и
оцененного по достоинству самим королем сотрудника куда-то подальше на
море...Вслух вице-адмирал заметил адьютанту, что находясь на
действительной военной службе, ван Ниен обязан исполнять свой
профессиональный долг экскурсовода перед престолонаследником вдвойне.
Там ему и место.
"Я так и посчитал,-отчитывался адьютант перед Фюрстнером, -приказав
разыскать и доставить ван Ниена. Возникшая с этим заминка объяснилась
после тем, что ван Ниен оказался направлен курсантом в разведывательную
школу флота, поэтому детали его дальнейшей флотской службы приобрели
негласный характер."
"Его уже успели обучить и после отправили куда-нибудь далеко, в
Ост-Индию?--с предсказуемым раздражением спросил вице-адмирал.
"Никак нет, господин адмирал, -ответил адьютант,-поскольку у ван Ниена
учли знание им турецкого языка, он после короткого периода учебы на
курсах оказался включен агентом связи в состав нашей резидентуры на
Босфоре."
      Фюрстнер устало подтвердил, что и это, конечно, далековато для
возможности выполнения поездки с кинофильмом пред очи
престолонаследника, и уже готов был надеть фуражку, чтобы отбывать на
стапели.
--Никак нет,-повторил адьютант,-удалось установить, что, в настоящий
момент, ван Ниен находится здесь, на родине, в распоряжении отдела
контрразведки флота. Он был отозван с Босфора из-за случившегося провала
в нашей разведывательной сети в Стамбуле, и контрразведка ведет с ним
следственные действия.
     Вице-адмирал, уже не снимая фуражки, пристально посмотрел в сторону
адьютанта, потом отдал ему приказ: вызвать ван Ниена в сопровождении
представителя контрразведки. Адьютанту предстояло оценить при этом
-нанесен  ли расследованием такой ущерб внешности экскурсовода, какой
может ненужным образом огорчить доброе сердце наследника и вызвать у
него жестокие для его нежного возраста вопросы. Если ущерба не будет
замечено, то следует обязать контрразведчика письменно изложить
выясненные обстоятельства службы Ниена в Стамбуле и запечатать в
конверте до возвращения адмирала или даже доставить ему конверт прямо на
стапели. В любом случае, представитель контрразведки должен быть готов
выехать с ван Ниеном в распоряжение воспитателей кронпринца по получению
на это указания от вице адмирала после его знакомства  с содержанием
конверта. До этого момента контрразведчик с ван Ниеном должен находиться
в какой-нибудь уединенной комнате штаба. Возникшее у Ниена свободное от
следственных действий время следовало, по словам адмирала, использовать
с пользой --дать ему изучить кинофильм для демонстрации перед
наследником и одеть самого Ниена в самым тщательным образом пригнанную
военную форму. Обстоятельства его службы не должны быть настолько
интересны престолонаследнику, чтобы о них можно было даже мельком
упоминать, но сам факт того, что избранный для кронпринца, самим королем
экскурсовод, выполняет, в настоящее время, свой флотский долг должно
было послужить наследнику иллюстрацией выдающейся верности флота присяге
перед страной и троном даже на уровне мелких вольнонаемных служащих
Морского музея. "Контрразведчика ориентируйте буквально,--мрачно
подчеркнул адмирал адьютанту,--что состоявшееся неудачное исполнение ван
Ниеном его новых обязанностей перед флотом не отменяет необходимости
выполнять прежние обязанности этого экскурсовода перед королем."
      Адмиральский адьютант желал с точностью до йоты исполнять волю
адмирала в такой деликатной ситуации, поэтому постарался успеть доложить
Фюрстнеру, что, как явствует, из обстоятельств служебного дела на ван
Ниена, ему по какой-то причине еще не присвоено никакого из флотских
званий... чью же униформу на него пригонять? Адьютант угадал, что самому
вице-адмиралу кажется необходимым учесть все детали подготовки флотского
экскурсовода пред очи наследника: Фюрстнер еще раз пристально посмотрел
на адьютантский рабочий столик...словно мысленно формировал на нем
нужный в такой ситуации документ, потом назвал свое решение адьютанту :
--Проведите вчерашним числом присвоение Ниену звания матроса 1-го
класса...Нет, даже лучше-квартирмейстера флота [Квартирмейстер -младшее
унтер-офицерское звание в голландском военно-морском флоте ], ведь
сколько-то он проучился во флотской разведшколе, да и, если следствием
выяснится его виновность, то нужно будет иметь возможность из
какого-либо чина его разжаловать вниз, Удобно прямо сейчас это понижение
предусмотреть и сделать возможным. Флот должен быть оплотом порядка и
справедливости в решениях. Нужно стремиться к этому.
--Так точно,будет исполнено,-отозвался довольный точным разъяснением со
стороны адмирала адьютант.
    С этим уехал на стапели во вторник первой недели  мая  вице-адмирал
Фюрстнер.

Глава 1-ая.
ЧТЕНИЕ ЗАПЕЧАТАННОГО КОНВЕРТА НА СТАПЕЛЯХ И ОБСУЖДЕНИЕ МАНЕРЫ НОШЕНИЯ ДОЖДЕВИКА.
Эпиграф:
     Боярин опустил меч и спросил:
--Сколько тебе лет?
--Двадцать три.
--А сражаешься сколько?
--Четыре...
--А я--с четырех,--с мальчишеской досадой заявил боярин Крут.--В тот год
твой отец,не знаю, родился ли! Почему ты сразу увидел то, что я понял
только теперь?
Волкодав сказал:
--Наверное, ты все с честными воинами дело имел, воевода. Не как я,с
висельниками.
Мария Семенова. Из романа "Волкодав"
Оперативная информация для вице-адмирала Фюрстнера:
"По неподтвержденным вторым источником сведениям, в Стамбуле на
конспиративную квартиру, где проживал ван Ниен в качестве связника нашей
Босфорской резидентуры,якобы,явился полицейский агент в сопровождении
конвоя из старшего жандармского унтер-офицера и двух солдат.Ван Ниен
оказался ими задержан, но в ходе перестрелки сумел уничтожить
полицейского агента из нелегально приобретенного и хранившегося у него
малогабаритного пистолета, и убил (возможно все же не всех, а кого-то из
них тяжело ранил) конвойных. Сам ван Ниен после перестрелки сумел
скрыться и нелегальным путем был эвакуирован уцелевшими сотрудниками
резидентуры на Родину. Действительно подтвержденным фактом можно считать
то, что пока (на протяжении самого, еще проводимого следствия по
провалам сотрудников Босфорской резидентуры) --турецкими властями не
было арестовано ни одного сотрудника из числа известных только самому
ван Ниену и резиденту. По мнению отдела контрразведки флота все же еще
нельзя однозначно исключить возможность перевербовки ван Ниена и попытки
внедрения его к нам в качестве двойного агента --из-за баснословности
обстоятельств его перестрелки с агентом турецкой полиции и жандармским
конвоем, поэтому предполагается всемерное продолжение следствия по его
делу в тесном контакте с выяснением причин провалов в Босфорской
резидентуре флота."
Из заключения для вице-адмирала Фюрстнера, сделанного по делу ван Ниена
лейтенантом 2-го класса контрразведывательного отдела флота ван Герреном.
Ознакомившись с этой бумагой контрразведчиков, вице-адмирал Фюрстнер испытал определенный интерес, входя в комнату, где его должны были ожидать ван Ниен с сопровождающим, и одновременно беспокойство по поводу возможности допускать близко к престолонаследнику такого человека, который сумел перехитрить и перестрелять высланный за ним целый конвой.
Адмиралу не понравилось, что контрразведчики не прислали в кабинет по его указанию сопровождать Ниена самого следователя, составлявшего заключение по его делу -отрапортовавший ему порученец из контрразведки уже по своему воинскому званию был ниже, чем тот. чью бумагу о Ниене, вице-адмирал  что прочитал. Адмирал позволил оправдать это для себя только тем, что следователь по делу Ниена мог оказаться не самым опытным в конвоировании такого ловкого в стрельбе молодца, но,все равно, прервал рапорт на полуслове. Он сразу же снял трубку, стоявшего и в этом кабинете штаба внутреннего телефона, соединился с личным адьютантом и велел срочно довыслать в его распоряжение в этот кабинет именно лейтенанта 2-го класса ван Геррена. Только после этого адмирал подошел и сел за стол, чтобы рассмотреть подследственного -уже переодетого в костюм матроса -квартирмейстера, сидящего на стуле, за которым навытяжку стоял контрразведчик. Ван Ниен подчеркнуто даже не смог встать при появлении в кабинете вице-адмирала, поэтому тот быстро разглядел, что запястье левой руки подследственного пристегнуто на левый рукав флотского мундира сопровождающего наручниками.
Поразмышляв с минуту, Фюрстнер обратился к контрразведчику и начальственно, но обтекаемо предложил тому:
Наверное, господина Ниена нужно отстегнуть...
Контрразведчик  не захотел воспользовался заложенной в слове адмирала "наверное" возможностью привести аргументы против освобождения Ниена и исполнил пожелание адмирала. Освобожденный медленно, чтобы не спровоцировать своего сопровождающего, поднялся перед адмиралом Фюрстнером и глухо представился ему -уже как квартирмейстер разведывательного отдела флота Исидор ван Ниен.
"Что сделано, то сделано,-мелькнуло в голове адмирала,-хотя я ведь не приказывал буквально --сообщать самому Ниену о присвоении ему очередного воинского звания. Успели бы это объявить и перед самым моментом появления его к наследнику, если бы оно было признано безопасным."
--Какую-то пользу Родине и флоту заграницей Вы принесли, поэтому награждены нашивками квартирмейстера, -веско сказал адмирал, -хотя бы этим Ваши кураторы смогут теперь гордиться. Кто отвечал за Вашу командировку из разведотдела флота?
Ниен ответил уже звонче:
--Мне неизвестно-имеет ли допуск к подробностям моей командировки сопровождающий меня офицер--я его вижу в первый раз, и он не участвовал в моих допросах.
Вице-адмирал уже предельно внимательно вгляделся в подследственного, ставшего  только что по его воле квартирмейстером-- настолько преданным интересам профессии показался ему ответ арестованного Ниена. Впечатления адмирала от его фигуры, в целом, говорили за одобрение тем людям, которые назначили Ниену работать на ниве закордонной разведки. Он был крепкий, с широкой грудной клеткой, брюнет,- из-за смуглой от природы кожи, мягкой линии щек и пристальных, красивых по разрезу глаз его вполне можно было выдавать хоть за турка, хоть за перса и даже за малайца или яванца, загори у него посильнее лицо и руки (сейчас они сильно побледнели из-за значительного содержания не на свежем воздухе, а в камере, под следствием). Природная упитанность уже тоже почти сошла  с него, но вице-адмирал догадывался, что в Стамбуле ван Ниен выглядел полнее и потому безопаснее, чем сейчас: похудевший, в морской форменке ...там его сильную, с большими легкими грудь скрадывали, наверное, и брюшко под какой-нибудь турецкой жилеткой, и покатые плечи...широкоплечим его нельзя было назвать, а, вот, поди же ты смог оформить на тот свет весь присланный для него конвой. Здесь вице-адмирал еще раз посмотрел на адьютант-унтер-офицера [адьютант-унтер-офицер или старший шкипер -мичманские звания в голландском военном флоте], направленного из котрразведки для сопровождения Ниена. Пора было оценить и его, поэтому Фюрстнер  кивнул для ван Ниена в сторону конвоира и сказал:
--Я прослежу, чтобы именно этот чин нашей контрразведки тоже участвовал в ваших допросах.
--Мою заброску в Стамбул курировал лейтенант 1-го класса Хейнекле из разведотдела флота,--тотчас отреагировал на слова адмирал ван Ниен.
Фюрстнер тогда вернулся к телефону и заказал у адьютанта вызвать для беседы в этом кабинете и этого Хейнекле. Куратор, по мнению адмирала. мог знать Исидора Ниена лучше тех людей, которые проводили над ним следствие.
--Наверное, про кинофильм. который Вам сегодня продемонстрировали, я Вас расспрашивать не буду, -сказал вице-адмирал подследственному, -снова сидя перед ним за столом. -Вы -разведчик,которому не должно составлять труда его запомнить и пересказать. Я потрачу время на Ваш рассказ о том, как и почему вы столкнулись и расстались с жандармским конвоем.
--Это был провал,-веско сказал ван Ниен.-Я докладывал лейтенанту 1-го класса Хейнекле.о его опасной возможности.
--Вот как,-избалованно отреагировал вице-адмирал, его было уже не удивить историями внутренних дрязг флотской разведки--а резидента, шифровальщиком которого Вы работали, Вы ставили в известность об этом же?
--Его в первую очередь, -назвал последовательность своих сигналов Ниен.--По заданию Центра он нарушал правила сохранения резидентуры, и я, заметив это, должен был убедиться, что он осознает нарушение.
--Он осознавал?-снова избалованно предположил вице-адмирал.
--Да, осознавал,-сказал ван Ниен,-но выполнял приказ. Поэтому я пытался подключить куратора Хейнекле.
--А откуда Вы получили возможность судить об ошибках Центра, способных привести к провалу резидентуры в Стамбуле, не будучи в курсе планов Центра, пребывая в самом Стамбуле?-неожиданно горячо и жестко спросил адмирал.
--Я -шифровальщик,-ответил Ниен, -если текст расшифровываю я, то поневоле знакомлюсь с его содержанием. Я зашифровал несколько радиограмм резидента с его отчетами по посещениям возможно проваленных явочных адресов. Получается, эти адреса один раз уже присутствовали в передаче из Центра нам, а мы новым, моим шифром, упомянули их в ответной радиограмме Центру. Ответная радиограмма из Стамбула могла фиксироваться турецким радиоперехватом. Их криптографы могли вскрыть мой шифр, потому что он проще шифра Центра. Я подготовлен как шифровальщик за сжатый срок, и мои возможности  шифровальщика не могут быть выше среднего уровня. Этот уровень может оказаться доступным и турецкому радиоперехвату.Такие промахи непростительны -список адресов в ответном отчете Центру нужно было передавать живой эстафетой шифром самого резидента. Если бы турки даже перехватили бы почему-то нашу эстафету и вырвали бы точный текст из эстафетного курьера, они вряд ли бы смогли его  раскрыть, по крайней мере -точно не успели бы его раскрыть быстро. А мы бы уже знали,что эстафеты перехвачена,и могли бы успеть сменить явочные квартиры, заменить членов резидентуры или легенды их прикрытия...В сложившейся из-за нашего просчета ситуации, чтобы гарантированно воспользоваться допущенной Центром с этим списком ошибкой, турецкой контрразведке обязательно нужен был бы в распоряжение я. Я  считал, что не должен попасть к ним во власть, по крайней мере,-живым. Этим и были продиктованы мои последние действия в Стамбуле.
--Вы не суеверны,-наставительно заметил вице-адмирал Ниену, -разведчики флота обычно избегают говорить "последние",а говорят "крайние".
--На краю я сейчас,-просто сказал ван Ниен,-чего уж тут смущаться. В Стамбул я точно не вернусь. Похоже, в этой части поставленную себе тогда задачу я выполнил.
--Ну, и правильно,-одобрительно, но иронично сощурился адмирал,-всегда, Ниен, ставьте себе задачи ступенчато, последовательно. Стамбул Вас, действительно, уже не увидит. Этого Вы добились. Вопрос -как? Вы провалились--это, сейчас, самая уничтожающая деталь Вашей профессиональной биографии. Есть, как будто, в ней и другая, более положительная деталь--Вы не дались в руки жандармского конвою. По Вашим показаниям даже перебили его...Как это у Вас получилось?
--Я воспользовался малокалиберным пистолетом--6-35-мм бельгийским Браунингом модели 1906 года, --сказал Ниен таким тоном, словно его "Браунинг" был живым и сам пришел ему на помощь в трудную минуту.--У меня в прихожей всегда висел прорезиненный  дождевик с капюшоном в арабском стиле, где в потайном кармашке на затылочной ткани капюшона я хранил этот пистолет--он очень плоский, а капюшон специально расшил крупным тяжелым позументом с кистями, чтобы "Браунинг" не просматривался по складкам, да и прощупать его было нелегко. Узоры позумента все немного скрадывали- и форму, и  вес тайника.
--И они позволили одеть Вам этот дождевик с хранящимся в нем пистолетом?-настороженно удивился вице-адмирал.
--Они даже были рады мне его надеть ,--беспощадным тоном сказал Ниен,--им было удобно накинуть мне на лицо капюшон,чтобы не светить лишним взорам--кого они выводят с явочной квартиры. Только на этом мог строиться мой расчет на распоряжение пистолетом при аресте...
--И что же, турки не обыскали Вашу одежду?-недоверчиво спросил адмирал Фюрстнер.
--Ту, что была на мне, даже прощупали,--жестко отреагировал на этот вопрос ван Ниен, -но дождевик они мне велели одеть уже в прихожей,сами его отыскали взглядом, поэтому осмотрели только его карманы, ну, и,конечно, прошлись пальцами по рукавам, полам  и нагрудные полочкам. Не всякий турецкий жандарм отдает себе отчет, что у задержанного между лопатками под капюшоном может лежать пистолет.
--Главное было в другом, чтобы мне не зафиксировали руки,и, чтобы жандармы сами  не надели мне на голову капюшон дождевика,--добавил хрипло ван Ниен.Заметно было,что и сейчас эта возможность, упущенная турецкими жандармами, его волновала.--Тогда  бы затея с  пистолетом сорвалась. Чтобы этого избежать, я вел разговор при опросе меня так, чтобы, уже в дожевике, иметь возможность согласится дать краткие первоначальные письменные показания. Прихожая сообщается с кухней, поэтому меня должны были посадить за кухонный стол, прямо в дождевике,но еще не нахлобучивая капюшона, а дать в руки перо и бумагу.
--Как у Вас все сказочно получается, -сухо не поверил адмирал Фюрстнер,-Вы все прямо предусмотрели и выстроили как костяшки в домино.
--Но, ведь, это был мой арест, мой плащ, мой пистолет, мои прихожая и кухня, -еще более убедительно указал Ниен.
--Ну, допустим, Ваши,-несговорчиво согласился адмирал,-но как же они дали  Вам ВОЗМОЖНОСТЬ вытащить с Ваших лопаток пистолет и расстрелять их, несколько тоже вооруженных человек. Вы же были один...
--Они немножко расслабились  и  смотрели все больше на бумагу, которую я согласился для них исписать; если позволите, господин адмирал, я попытаюсь показать ту свою уловку,--предложил Ниен, пристально глядя на вице-адмирала.
--Извольте, квартирмейстер Ниен, -официально согласился Фюрстнер, дал знак охраннику контрразведки подать в его адмиральские руки пистолет, вытащил и положил себе в карман его обойму, а разряженный корпус пистолета протянул Ниену...
-- Не очень большой?--деловито спросил вице -адмирал, внимательно глядя,как Ниен берет опустошенный пистолет. Охранник из контрразведки тоже напрягся
--Мне важно,чтобы поняли принцип движения, с помощью которого я неожиданно овладел своим оружием, поэтому его весом и размерами сейчас можно пренебречь, --мягко сказал Ниен. Его пальцы ловко перевели ленточки надетой на нем матросской бескозырки под подбородок и связали там маленьким плоским (чтобы не давил на горло) узлом--теперь ван Ниену было возможно сдвинуть тулью бескозырки с макушки своей головы к основанию шеи и лопаткам--так, чтобы она повисла там на петле из стянутых под его подбородком ленточек. В открытое донышко бескозырки ван Ниен вложил отданный ему адмиралом пистолет.
--Некоторые люди в момент сожаления,-ровным низким голосом продолжал объяснения Ниен,-нагибают голову и сокрушенно потирают шею, это--распространенное естественное движение, потому что от прилива расстроенных чувств сосуды сужаются, шея как бы немеет. В моем тогдашнем положении этот жест не вызывал подозрений, не выглядел опасным по отношению к конвоирам...
Сидя перед вице-адмиралом ван Ниен нагнул голову и, как описывал, поднял руку к своей мощной шее, словно желал ее растереть. Однако, неуловимым движением от локтя, пальцы его проскользнули по шее чуть дальше, пересекли край околыша висящей как капюшон бескозырки и в них оказался разряженный адмиралом Фюрстнером пистолет. Осторожный Ниен не стал направлять пистолет, которым он так внезапно для своих зрителей завладел, в их сторону, а точно рассчитанным жестом выложил на стол перед адмиралом, но подчеркнуто--в его сторону стволом. Конвоир Ниена неконтролируемо метнулся на подследственного, но ему осталось только забрать по знаку адмирала свой пистолет со стола. Помешать ни одному из движений квартирмейстера Ниена он не сумел...
--Я, пожалуй, пока не буду обратно заряжать Ваше оружие,--сказал конвоиру вице-адмирал, как будто прочищая по стариковски горло, глуховато.--Я не рассчитываю на стрельбу в своем кабинете, так что,благоволите, справляйтесь за счет ловкости рук...
--И никакого мошенства,--добавил вице-адмирал разглядывая еще раз Ниена.
--Мне, конечно, не удалось из Браунинга, он шестизарядный, насмерть поразить все свои цели,--удивительно честно ответил его реплике квартирмейстер,--получалось, что только в двоих я мог стрелять дважды. Хотя у карманного Браунинга останавливающая сила пули почти как на среднекалиберном револьвере, я мог рассчитывать только ослепить конвой выстрелами в лицо. Убивать гарантированно пришлось уже из турецкой винтовки, которую выронил рядом со мной один конвоир. Пока я ее поднимал, был самый опасный момент-- когда от волевого человека, пусть и раненного в упор в лицо, я мог получить свою пулю.
--Лирические детали,--недовольно сказал вице-адмирал,--хотя.чисто по-человечески, я понимаю--почему Вы к ним возвращаетесь.Конечно, с простреленным насквозь лицом Вам труднее было бы передвигаться по Стамбулу...Ну, а,скажите-ка мне по чести, уже как флотский кнтер-офицер. а не путеводитель по музею--сюда, на родину, Вы возвращались--что, награду за находчивость получать?
--Пока невыяснены причины провала большей части резидентуры, вряд ли встанет вопрос о наградах, я и тогда это понимал,-откровенно ответил Ниен.
--Значит, в целом, вы не против быть награжденным?-раздраженно отметил для себя его настроение вице-адмирал,--завязали на своем платке узелок, что голландский военно-морской флот Вам задолжает с окончанием следствия...
--В моих интересах, --проникновенно признал Ниен,--чтобы Вы максимально поняли мои побудительные мотивы, поэтому простите мне,что я их поясню на постороннем, в общем, примере. Когда я работал в музее, то ухаживал за девушкой; я понимал, что она нуждается в том,чтобы как-то выходить в свет --пусть и на нашем скромном уровне. Мне нравилось ходить с ней в театр, но я понимал.что с точки зрения самого"появления в свете". ей менее важно--что мы там будем смотреть,чем мне. Поэтому я имел приоритет в выборе пьесы для просмотра. Мне нравилось смотреть историю принца Гамлета. Каждый раз было интересно видеть, как по-новому --так хорошо у артиста получалась эта роль. Но, теперь-то я понимаю, что сам принц отнюдь не мог наслаждаться даже своею жизнью принца, раз она была под такой реальной угрозой, про которую ему поведал призрак; что его поступки были продиктованы ясным пониманием,что ему досталась одна жизнь. а не семь как кошке,пускай, кошка и не живет как принц...Эта единственная жизнь ему была всю пьесу безусловно дорога, он явно не желал с ней расставаться. Когда капитаны и знаменосцы из армии Фортинбраса переносили его в могилу, --для него заканчивалось все, а я с девушкой шел всего лишь в гардероб забирать наши пальто, в которых мы придем через месяц смотреть эту же историю с уже новым принцем. И у этого нового принца только фамилия актера, его исполнявшего, совпадала бы с судьбою принца Гамлета, погибшего у меня на глазах месяц назад...
Я понимаю.что служба Голландии неизмеримо выше интересов моей частной жизни, но другой жизни у меня нет, поэтому я счастлив, что не нарушил присяги, пытался сделать что-то необходимое интересам моей родины, пусть пока как очень скромный профессионал, не намного умнее,чем меня наскоро учили, но при этом остался жив. Я не собирался скрывать,что сохранил свою жизнь, хотя и исполнял присягу, как я ее понимаю, и не постеснялся вернуться с этим на родину.  Ведь, другой Родины, как и второй жизни у меня нет...

Оперативная информация:
В 19...3 году Политический Собор 21 августа принимает постановление "О неотложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от нурманнской оккупации" которым предусматривается для устройства, обучения и воспитания детей погибших в период Нурманнской войны воинов и партизан , а также детей административных работников, рабочих и крестьян, погибших от рук нурманнских оккупантов, организовать в Карасунском, Ставропольском краях, Ростовской, Сухо-Мечетинской, Луганской, Воронежской, Харьковской, Курской, Орловской, Смоленской и Тверской губерниях двадцать три специальных ремесленных училища по 400 человек в каждом со сроком обучения 4 года, из них для мальчиков - 12 училищ, и для девочек – 11. Содержание всех училищ полностью относилось за счет государства.

С их укомплектованием учащимися должна была возникнуть большая потребность в подготовке квалифицированных мастеров производственного обучения.
Для этих целей приказом начальника Главного Управления трудовых ресурсов и Комитета по делам высшей школы  № 880/193 от 21.07.19...3 г. (1) в Москве, на Исетском заводе и в Самаре организовываются индустриальные техникумы Главного управления трудовых резервов для подготовки мастеров производственного обучения учащихся ремесленных, железнодорожных училищ и школ фабрично-заводского обучения.
         В техникумах были установлены следующие отделения и контингенты учащихся:
а) в Московском индустриальном техникуме: холодной обработки металлов, энергетическое, радиодела и железнодорожное с контингентом учащихся 500 человек;
б) в Самарском индустриальном техникуме: холодной обработки металлов и энергетическое с контингентом учащихся 400 человек;
в) в Исетском заводском индустриальном техникуме: металлургическое, горнорудное и холодной обработки металлов с контингентом учащихся 300 человек.

Глава 2-ая. ВЫСТУПЛЕНИЕ В КОЛОННОМ ЗАЛЕ. РАЗГОВОР О БИСЕРЕ.
Эпиграф:
Штыки охраны--мы в Колонном зале:
Судейский стол, сталь прокурорских фраз,--
--Так сколько вы еще у немцев взяли,
Чтоб Родину продать в который раз?
И злость в глазах блеснула и погасла,
И обвиняемые уже не смотрят в зал:
"да, мы стекло подмешивали в масло...
да, Горького убить я приказал..."
На трибуну поднялся человек в темно-зеленой гимнастерке. Этот цвет гимнастерки не был его собственным колористическим выбором для костюма,--это была униформа: на заостренных темно-синих петлицах бросались в глаза разнообразные и богатые по меркам Республики знаки различия. Тут были и вышитые серебряной битью молот и серп--символ союза крестьян и рабочих в этой стране, и красный суконный щит--символ новой  революционной юстиции, нарочно обведенный той же серебряной битью, чтобы особо выделялся на темном сукне петлиц. Даже сами петлицы были обложены алым кантом, будто проведенной кровью границей,--лишь бы быстро запоминаться с гимнастерочного воротника. Такие сложные петлицы ясно объявляли большинству слушателей в зале, что на трибуну поднялся Начальник Главного управления местами заключения Бельский-Скуратов, остальные должны были узнать это из его выступления.
Бельский говорил глуховато, но доходчиво для восторженной массы аудитории: фактически, он принимал этих людей--многих физически, а не фигурально--изголодавшихся--на работу, способную их насытить и этим спасти; подчеркнуто обещал твердый паек и бесплатные качественные, почти самые лучшие из тех, что можно было сейчас достать в стране, форменные одежду и обувь. И зимнюю, и летнюю. Глухо, но уверенно упоминалось денежное содержание, твердые нормы на выдачу таких забытых,но необходимых жизни народа (чтобы он мог почувствовать себя счастливым) "колониальных" предметов в снабжении как табак и чай. Бельский не постеснялся поманить людей из Колонного зала и непреходящей ценностью пайковых мыла и сахара...Все перечисленное должно было достаться людской икре в Колонном зале не за красивые пролетарские глаза--ей Бельским ставились широкие задачи. Его глуховатым голосом Политический Собор объявлял для людей, подобранных, чтобы на этот раз заполнить Колонный зал,--первым в стране--свою новую сокровенную волю. Теперь она вызрела, чтобы быть неуклонно исполненной руками людей, собранных в зал. Они, эта икра голов, обнаженных от картузов и кепок в знак уважения перед говорящими к ним с трибуны головами, еще мало вникала в сокровенные подробности новой жизни, а им ведь объявляли--как ее строить. По крайней мере лично Бельский понимал--каким открытием новой юстиции Республики позволят вооружиться приглашенным в этот зал. Новаторской деталью было открытие юридической волей Революции того, что местом заключения отныне разрешалось объявлять целые местности, особо зараженные неприятием укрепляющихся революционных властей. Не смерть и гибель собиралась принести в эти враждебные к ней местности Революция--она милостиво решилась их перевоспитывать, а ради контроля над этим процессом--над перевоспитываемыми потребовалось надзирать. Пока у Бельского не было даже количественного, а не то, что персонального учета будущих надзирателей, не было смет на постройку концентрационных лагерей, денег и провианта для их содержания--во всем была страшная нехватка; все это должно было бы согнуть любого юриста или правоохранителя...Не таким показал себя товарищ Григорий Бельский-Скуратов. Немногим маловерам, пытавшимся сорвать новаторское решение о местностях заключения на Политическом Соборе, он резонно указал на неоспоримый факт правоты этого решения...
"Живут же эти местности ныне, выстроен как-то их пищевой рацион и размещение в жилищах, организована их хозяйственная жизнь,--напомнил Политическому Собору в своем деловом выступлении Бельский.--так,что же нам смущаться нехваткой средств даже для отдельных МЕСТЗАКОВ (так,на профессиональном языке,Григорий Скуратов уже привык называть места заключения,которыми его направила управлять новая власть), когда требуется лишь взять под надзор эту уже налаженную жизнь и постепенно начать ее перестраивать--теперь именно в широких рамках--целых особых местностей заключения, которые наметит нам каждая из губерний...Копейки лишней не возьму я и не дам взять своим соратникам в этом новом для нас деле--организации ОМЗ (особых мест заключения) из финансовых недр нашего рабоче-крестьянского государства,--напротив, планирую (в ходе введения планомерного надзора) выявить многочисленные источники и резервы для пополнения народной казны. Верьте в нас, в наши горячие усилия,товарищи..."
Как раз пополнить ряды соратников Бельскому планировали сбором людей в Колонный зал. Но, сам Бельский уже не обманывался в них настолько, чтобы уверенно раздать должности, запланированные для надзора за местами заключений просто--по фамилиям прибывших в зал. Будущие надзиратели сначала должны были разъехаться в выделенные губерниями городки и там. за счет их собственной,еще размеренной хозяйственной жизни суметь создать первые ячейки мест заключения, найти, заключить в них и быть в состоянии удерживать под стражей самых первых узников--из числа самых ярких местных противников власти Политсобора. Задачи эти могли оказаться неимоверно сложны для одиноких посланцев Бельского, но он и желал так убедиться, что раздаст должности в итоге именно тем, кто без зазрения совести сумеет воспользоваться и окружающими людьми, и их ресурсами ради их же ограничения в свободе. Люди без такого умения в аппарате Бельского были не нужны, возможная их гибель казалась несущественной, ошибки их возможно было потом наказать заключением в тех же местах, которые им предстояло создавать.
Сейчас товарищ Бельский-Скуратов и не сомневался, что впредь потребуется еще не раз заполнять Колонный зал новыми кандидатами в надзиратели, а сколько раз--он и сам не знал. Расходы на будущих надзирателей пока были сведены к выдаче им зимней и летней гимнастерок, пары шаровар,шинели, ботинок и форменной фуражки, сложенным в вещмешок. Во второй вещмешок еще помещали сухой паек в расчете на проезд до места будущей службы и давали три пары форменных темно-синих стрельчатых петлиц--как раз для двоих гимнастерок и зимней шинели. Поясной ремень с подсумками из желтой кожи каждому надзирателю должны были выдать вместе с оружием из армейских арсеналов. Этим исчерпывались расходы страны на ее несокрушимый в будущем фундамент. Словно цементные крошки должны были засеяться будущие надзиратели в человеческий песок. рассыпанный по губерниям, а поверх их предстояло пролиться живительной влаге справедливых законов из недр Политсобора. Так ожидали получить бетон государственного единства.
В отношении каких-то отдельных крупинок Скуратов-Бельский реалистично полагал, что они подвергнутся большему напряжению, чем другие в этом готовящемся растворе, и хотел покатать их --как будто пальцем на ладони--разглядеть: выдержат ли, крепко ли слипнутся  с другими, быстро ли отвердеют... За трибуной для него была приготовлена ради этой цели отдельная комната--в рамках "гражданского" предназначения дворца с колонным залом это была простая грим-уборная... но, сейчас, величие задания, высказанного с трибуны Бельским, до неузнаваемости изменила ее скучный интерьер с красными пыльными запасными портьерами и чехлами,не снятыми с островка из резервных кресел для зала. Под одной из крупинок, заведенной в комнату для рассмотрения там Бельским, такое запасное кресло даже стало жалобно потрескивать-- в этот раз перед Скуратовым-Бельским сел весьма плотного телосложения человек в разноцветных--коричневом и синем --картузе и халате мастерового: с широкой грудной клеткой и темными красивыми глазами и бородой. Бельский, сам носивший русую, окладистую, уже с благородной сединой, бороду и тоже вполне тяжеловесный,поневоле почувствовал расположение к этому мастеровому, хотя и знал его только заочно--лишь  по сигналам из отдела кадров.
--Мудреная фамилия у Вас, товарищ Ниен, --сказал, тем не менее, с укоризной мастеровому вместо приветствия Бельский.
--Да, в чем же мудреность,--сказал мастеровой,--короткая. У русских все фамилии длиннее моей. Стерпится...
--Чухонская фамилия--мне пишут,--показал взглядом Скуратов-Бельский на какие-то свои бумаги, набросанные на гримерный столик.
--Да,--для вида согласился Ниен, но затем зачем-то подчеркнуто добавил свою принадлежность к инородцам по-другому,чем только что упомянул Бельский,--я из обрусевших эстонцев. По-русски говорю как на родном, а на эстонском совсем не говорю и не понимаю. Отец рано умер. Не с кем было разговаривать.
--Пока мы товарища Ниена в Эстляндию не шлем,--многозначительно сказал Скуратов-Бельский,--так и не страшно, что по-чухонски плохо понимаешь. Зато по-русски понимаешь хорошо. С русским основные разговоры будут... Ты, ведь, проштрафился-то, как мне сигнализировали, именно по неразговорчивости своей. Мальчонку, ученика слесаря, застрелил в патруле, с ним не поговоривши, не расспросивши...Я думал ты стесняешься, как другие инородцы, бывает, товарищ Ниен, что плохо по-русски говоришь. Вижу, нет.
--Я кадетом его посчитал,--с некоторым упрямством в голосе захотел объяснить свой роковой выстрел Ниен,--на нем, видишь, кадетские блуза и ремнь форменный были, и он мастерскую бисерную громил. Я и подумал--кадет, выползыш буржуйский, над рабочими людьми глумится...Что же мне у него было табель, что ль, спрашивать? Он сам-то чуть было вышивальную мастерицу не застрелил...Теперь я понимаю, что, может, из-за озорства пальнул он по ней--не в нее, а над головой, но бисерные прилавки -то он на моих глазах уже ей все раскурочил. Как мне было в таком --рабочего парнишку признать? Не стал с ним разговаривать, раз вижу, кадет, и людского труда не щадит...
--Ты что-то ,товарищ Ниен, широко берешь всякие прослойки в "людей труда",--наставительно заметил Бельский,--откуда взяться рабочим людям в бисерной мастерской. Зашел один рабочий парнишка к этим женским слугам капитала, и того ты тут же в своем патруле застрелил. Пожалел вышивальщицу, а, вот, мальца-салажонка тебе не было жаль. Ты же, ведь, его не спросил--почему он прилавки там с бисером громил: может, обидели его там,а ему в наш революционный момент довелось впервые душу за прежнее отвести. Может его гнобили в той бисерной лавке совсем малым на побегушках, прежде, чем он в ученики слесаря попал?
--Неужели..--как будто сдавленно прозвучал голос Ниена.
--Вполне могло так случиться,--авторитетно заявил Скуратов-Бельский, --да теперь уж у парня не расспросишь. Поспешил ты из-за кадетского ремня да блузы его застрелить. А, что же рабочему пареньку--веревкой подпоясываться одной,что ли? Их молодежный комитет  в тот день нескольких кадет в распыл пустил, вот, мальчонка с них и приоделся. Кому штаны достались, а он,видишь, ремешок да рубаху себе прибрал, в них у него нехватка была...Не дал ты ему попользоваться. Человека труда в бисерной мастерской захотел защитить! Они там кокоткам чулочки расшивают, а ты запереживал, что рабочий паренек их маленько потрепал. За мастерицу заступился, да только,ей-то что переживать за разгром, чай, у мастерской владелица, из настоящей буржуазии, есть.
--Да, после такого разгрома мастерской вышивальщица вполне может и работы лишиться, ее же труд многонедельный весь погиб,--с мрачным лицом оценил Ниен,--да и бисер заново с пола разобрать, еще не меньше  недели уйдет. А чулочки, что ж...они там и кисеты расшивали--кокотки-то кисеты не носят.
--А тебе почем знать, какие у них бисерные кисеты?--с подозрением спросил Скуратов-Бельский,--я про тебя все знаю ( и он положил руку на свои бумаги): ты--некурящий, товарищ Ниен...
--Другу моему курящему там делал я заказ на кисет,--мрачно пояснил Ниен,--не знал, что попозже доведется из-за бисеринок человека жизни там лишить. Ну, так не бисеринок--труда я человеческого пожалел...
--Вот, за это мы тебя, может, и амнистируем,товарищ Ниен,--проникновенно объявил ему Скуратов,--что ты труд превыше всего ставишь. "Владыкой мира будет труд!"--есть у нас такой лозунг. Но, все равно, за торопливость свою в расстреле должен будешь отслужить. Подобрано тебе место, где, как раз, жалость только навредит...Скуратов-Бельский помолчал, перекладывая некоторые из своих бумаг, а потом--словно вновь ухватил в них нить своего разговора с чухонцем..
--Мне доложили особой запиской,--подчеркнул голосом как особенную деталь Бельский,--твои, Ниен, предложения на заседании рабочего комитета Главного Штаба. Ты даже перебивал ими докладчика из бюро комитета. Так ценишь свое мнение?
--Я работаю второй год в Главном Штабе, -с гордостью выговорил Ниен,--мне казалось, поэтому, возможным подать свое мнение в рабочий комитет. Там, глядишь, сделают полезным то, о чем я думал.
--А какая у тебя специальность в Главном Штабе ?--заинтересовался Бельский, как будто в его бумагах не было ответа на такой вопрос.
--Я--макетчик, делаю диорамы для штабных игр Главного Штаба,--назвал свое ремесло мастеровой.
--Зачем рабочий комитет тебя вызывал, ведь ты перебивал их докладчика не по поводу своих диорам?--с рассчитанным подозрением в голосе стал выяснять Бельский.
--Доклады шли о будущей войне с хазарами,--легко назвал тему мастеровой,--должны были заказывать и диораму, но до нее дело совсем не дошло. Из Техкома стали докладывать о сложившейся нехватке обмундирования, так ее все и обсуждали.Вот и я не смолчал. Сказал только, что незачем побираться вплоть до остатков юнкерских и кадетских цейхгаузов, ведь, и студентам индустриальных техникумов --уже при новой власти--обеспечили и летнюю форму, и парадную, и зимние шинели, и рабочие лабораторные халаты и береты. Всей этой получки может хватить и на целый год войны против хазар. А, ведь, нурманнов мы быстрее победили--даже полугода не прошло...Стало быть, можно надеяться, что студенты, отпраздновав нашу над хазарами победу, еще и доучиваться смогут в этой своей униформе, и все никак не сносят. Хороший мобилизационный ресурс, я сказал, но все еще не учтенный, а ведь настолько обеспеченный и организованный!
--Откуда ты так хорошо узнал о снабжении индустриальных техникумов ?--не отрицая их изобилия в форменной одежде, спросил Бельский.
--Конечно, узнал,--смущенно сказал Ниен,--я,ведь, сам раздумывал туда как-то поступать, но из рабочего комитета пока мне направления не дали. Хотя работы в Главном Штабе для меня большой и нет, но я там--единственный макетчик.
--Теперь уж вряд ли дадут.--сочувственно нагнул голову Бельский-Скуратов.--студентов в индустриальные техникумы набирают,чтобы научить их потом в ремесленных училищах преподавать, а ты, вон, как ученику слесаря лекцию прочитал. Они им путевки в жизнь готовятся выдавать, а ты в гроб парня прописал. Напрасно тебе на ум пришло подписать студентов-индустриалов на войну: даже, если там погибнут их десятки--места в техникуме они освободят не для тебя. На тебя теперь,  считай, распространится особый набор--в ряды наших органов по охране мест заключения.
Скуратов-Бельский поднял голову от своих бумаг.
--Поедешь на очень важный участок,--назвал он,глядя прямо мастеровому в глаза,--будешь охранять Абинский лепрозорий на Кубани. Зарекомендуешь, проявишь там себя--забудем тебе твою выходку с расстрелом, амнистируем за нее в чистую и будем дальше тебя по линии охраны МЕСТЗАКОВ продвигать. Твердость у тебя в характере вижу есть,опыт тоже.
--Какой же опыт?--тихо произнес Ниен и опустил глаза--...
--Да, вот, --уверенно объяснил ему Бельский,--у меня отмечено, что ты для лепрозория "Крутые ручьи" в Ямбургском уезде делал натурные макеты разных форм проказы из картона, и заведующий там доктор Андрусон остался очень доволен твоей работой. Что, разве  не так?
--Так-то, приятно,что доволен, но только доктор тогда меня  по почте уговорил на ту работу, и я ему тоже почтой макеты отсылал...--искренно проговорил эстонец,--вживую-то, пожалуй, я не согласился бы...
--Понятно, что не согласился бы, и не надо--как будто встал на сторону мастерового Бельский, но тут же строго сказал,--тогда на тебе труп ученика слесаря не висел...
А теперь надо, и ты опытный в этом человек, раз те макеты чудесно сделал; должен понимать--я тебя не язвы их на Кубань обмывать отправляю,а, наоборот, охранять, чтобы они из этих язв заразу ни на кого не разнесли. Военных-то врачей лишних для конвойной службы нам не набрать нынче--такие сейчас революционные времена: не живут долго военные врачи-то. Счастье,что тебя жизнь нам упасла--тоже могли расстрелять, прежде, чем я прочитал благодарность на твое имя от доктора Андрусона...
Помолчав, словно Ниен все же  имел возможность или право отказаться в течении этой паузы, Бельский убедительно перечислил:
--Контингент у тебя там для охраны встанет надлежащий--целую роту тебе выделим, точь в точь по твоей записке, из старших вопитанников ремесленных училищ, за младших командиров зачислят студентов из индустриального техникума. Будем их к полевой службе готовить, на твоей конвойной лямке тянуть-тренировать. Чем плохо? Организуй их там как надо, а сам хоть к прокаженным и не подходи--тебе же врачи спасибо скажут,что у них на одного подозреваемого в заражении меньше будет. Смотри--ты мечтал сам стать студентом индустриального техникума, а нынче ими уже будешь командовать и ребятами ремесленными...Ну, мне твой расстрел-то слесарного ученика все показал--есть у тебя для этих мальцов подход, не забалуют, не откажутся службу нести при твоей такой на молодежь линии в поведении. Стало быть, имеет смысл тебе доверить важный участок по нашей работе...
Крепкая рука Бельского расчетливо выгребла из-под пачки служебных бумаг плоский сверток из вощеной бумаги, небрежно надорванный с одной стороны--через этот разрыв толстым пальцем Бельский выковырнул на глаза Ниену петлицу тех же цвета и формы, что носил сам на воротнике гимнастерки: только в поле этой петлицы знаки различия оказались гораздо скромнее--нанесенные рельефной красной краской два угольника.
--Будут теперь твои,--удовлетворенно пообещал Ниену об этих петлицах Бельский,--всю массу из Колонного зала мы аттестуем помощниками надзирателей,чистые петлицы будут носить...А тебя сразу ставим на вторую командную ступень--будешь отделенный надзиратель, над целым отделением надзирателей как бы голова. Смотри, таки оправдай, производим тебя еще как щедро, на вырост--вас таких на весь Колонный зал выбрали всего насколько человек, вот и спрос с вас придет особый.
Скуратов-Бельский поднял взгляд так, чтобы упереться своими зрачками прямо в дно глаз Ниена--даже подался к его креслу головой, и губы в его бороде зашевелились как-то особенно отчетливо, хотя заговорил он в этот раз с Ниеном тише:
--Все это,что мы с тобой, товарищ чухонец, тут обсуждали--все, считай,было как скуфейка, а теперь на саму-то лысинку поглядим...Я так понял,что ты, Ниен, в Главном Штабе наслушался уже про грядущую войну  с хазарами,так что мне нет нужды повторяться! Будь готов к тому, что эта война может близехонько к твоему лепрозорию подойдет...может, и вплотную его захватит, может оставить нашим войскам придется и участок с твоим объектом. Ты все эти перепетии с линией фронта должен будешь все время в поле своего зрения держать...
Если твердо убедишься,что оставляют наши войска Абинскую, выполнишь особое мое задание--под личную твою ответственность за него. Перед самым отходом своих: распустишь всех прокаженных,чтобы ни одного гнилого в лепрозории хазарам не досталось--пусть их заражают, пусть будут как химическое оружие, что ли, в занятой ими полосе...Хазары --враг сильный,и мы не должны будем ни одной возможности упускать, чтобы хоть чем-то ослабить или хотя бы отвлечь их силу--пусть потратят ее, пока переловят всех, кого тебе доведется распустить ! О выдержке своей, мною тут расхваленной, однако, тоже не забывай--распускать лепрозорий тебе надо будет только перед самым отступом наших войск. когда ты точно убедишься, что хазары вот-вот Абинскую займут, что они точно там будут! Ни раньше, ни позже. Поспешишь--обещаю тебе даже не расстрел, а то,что ты первым по ту сторону лепрозория окажешься и всех, кого туда нам доведется вернуть из-за того, что ты поспешил, а хазары к ним так и не пришли , всех сам встретишь и за руку с их язвами с каждым из них поздороваешься,чтобы дальше с ними там остаться и потихоньку гнить...
Правильно выберешь момент--жди повышения еще на ступень: я лично прослежу, чтобы третий угольник старшего надзирателя ты за свою выдержку получил...Не робей, держи только в своей голове--не раньше, не позже!
     

Работая в разведке, Ниен по своему опыту оперативно убедился--как легко разведчику начать люто ненавидеть непрофессионалов, особенно -в одной  с тобою отрасли. В этом ремесле, которое он сам для себя не выбирал, но вынужден  был постигать, становилось отчетливо заметно: сколь дорого могут обходиться даже просто едва двусмысленные решения (такие, которые в записи шахматных партий маркируют всего лишь вопросительным знаком), --те решения,которые во всем, за исключением , может быть, только одной-двух непродуманных деталей, рассчитывались на громкий  успех. Наблюдая, как эти одна-две шаткие по замыслу детали срабатывают неумолимо, словно спуск мины под ногой. наступившего на нее пехотинца, разведчики приучаются к стерильной чистоте вырабатываемых ими решений. Одновременно, жизнь их специальной службы  демонстрирует им:  сколь щедро на грубейшие ошибки все равно оказывается разнообразное по ступеням их руководство и даже коллеги, равного с ними чина. И  с этим приходит осознание, что одна лишь осмотрительность в отбраковке из разведки людей, простота которых хуже воровства(а еще важнее--из тех, кто повседневно ставит задачи для самой этой разведки), уже может принести целый обвал успеха--настоящий фейерверк удач для постороннего глаза,не понимающего его причин. Вовремя устраненный от сложной профессии простой человек в глазах разведчика дорогого стоит. В том числе, и по этой причине разведчикам часто приходится стать настолько профессионально безжалостными. Зачастую в рядах тайной службы наиболее жесток оказывается вовсе не тот, кто от природы уже не был добр, а самый добрый, но из-за этого глубже других переживший горечь и высокую цену многих потерь, случившийся по вине окружавшей его простоты многих, ответственных за свои поступки людей.
Ниену в проделываемой им работе тоже щедро бросалось в глаза --насколько рискованно неадекватными бывали решения, которые они должен был выполнять, и насколько несправедливы (хотя с этим он уже приучился соотноситься), а главное нереальны--критерии, по которым его собирались оценивать. Борьба за свою жизнь и профессиональный успех разумно разделилась для него на две плоскости, и зачастую ему трудно было даже для себя определить: какая из этих полусфер может стать для него важнее. Нельзя было упустить ни одной важной детали --ни из того--как и что он разведывал, ни из того, как он должен был в этом отчитаться. Поэтому в работе Ниена выработался некий сознательно определенный им стиль. Он стал высоко ценить то, чтобы правильно, как в засаде на слоновьем сафари, расположиться среди населения и этим обеспечить  идущую ему навстречу потоком информацию и помогающие в его работе поступки совершенно посторонних людей, плодами которых он мог бы пользоваться. Он начал понимать истинность поговорки,что "на ловца и зверь бежит"--только ловцу нужно было занять в своей засаде на зверя правильное место...
Два года таким местом прослужила для Ниена невнятная должность мачетчика Главного Штаба. Казалось, ничем на ней он не мог привлечь внимания контрразведки страны, в которой работал, особенно, после того, как не стало и самой контрразведки, уничтоженной силой зависти со стороны Скуратова-Бельского. Отчитывался за свою работу Ниен, казалось, тоже успешно--во всяком случае, недавно резидент известил его, что звание Ниена в иерархии флотской разведки на Родине повышено еще на одну ступень...
Накапливались, однако, и тревожные звонки--наиболее однозначно беспокоящими самосохранение сигналами Ниен оценил то, что сначала чьими-то стараниями доктор Андрусон именно ему, совсем далекому от русской медицины человеку, заказал натурные макеты для иллюстрации различных форм и стадий проказы, а потом руководство прислало задание--выступить в рабочем комитете с предложением вовлечь студентов индустриальных техникумов в готовящуюся против хазар войну. Сами эти задания были настолько мало внешне связаны своим содержанием между собою, что должны были казаться случайными отголосками других проводимых голландской разведкой проектов, но заставляли Ниена как-то слишком рискованно привлечь к себе внимание, особенно в вопросе о студентах из техникумов. Анализируя это обстоятельство, Ниен достиг неприятного ощущения, что руководство.голландской разведки, по крайней мере, перестало им дорожить как важным источником в недрах Главного Штаба, хотя сам разведчик Ниен все еще  полагал,что ценность поставляемой им оттуда информации не уменьшилась. Профессиональных причин для того,что его фигурой открыто теперь рисковали, могло быть две, а основания для них --схожие. Либо куратор Ниена где-то в Голландии знал больше его самого о реальной степени контрразведывательной опасности, сгущавшейся над должностью макетчика в Главном Штабе, и собирался под полезным для голландской разведки предлогом вывести его из опасного уже для Ниена проекта. Либо в Главном Штабе у Голландии появился еще один,и гораздо более ценный, по сравнению с Ниеном источник, утечку информации через которого полезно было бы прикрыть-- хотя бы и через провал самого Ниена. Сущность разговора с Бельским указывала скорее на первое.чем на второе. Эта пусть даже небольшая определенность порадовала разведчика. Оставался, однако,и третий вариант, по которому все странности выполняемых Ниеном последнее время задач Центра нужно было оценивать как результат непрофессиональных оценок и вынужденных ими шагов--например, нехватки людей в резидентуре в российской сети. Ниен пытался использовать для выяснения этого ньюанса ту паутину лжи, которую он сплел вокруг убийства им слесарного ученика, но цели своей достиг не вполне. То, как его прикрыли за этот глубокий для макетчика проступок, не позволяло четко решить--кем и для чего это было с Ниеном проделано. Само то убийство для него лично было мотивировано, по-видимому, только напряженным состоянием его нервов--конечно,войдя в разгромленную бисерную мастерскую он не увидел в налетчике на нее кадета--по запущенным нестриженным сальным волосам он сразу узнал в предметах кадетской формы мародера из мастеровых учеников. Да, и заштопанная особым образом на рукаве кадетская блуза была ему знакома в связи с совсем другим человеком, лично хорошо известным Ниену--под этой штопкой его, Ниена, личный рассыльный носил по летучей эстафете некоторые не очень важные донесения... Так что, он ни секунды не посомневался в том,откуда взялись кадетская блуза на  плечах юного слесаря и форменный ремень на чреслах. Конечно, вероятная гибель рассыльного и даже разгром бисерной мастерской раздражил Ниена--в мастерской ему нужно было купить расшитый красными "марсовыми" звездами бисерный кисет как заново уговоренная деталь для опознания его ожидаемым связником из Центра: но в этой ситуации - с разгромленных вчистую прилавков --приобрести такой уже не было никаких возможностей... Понимать,что его личный рассыльный кем-то раздет, для Ниена означало понимание возможного провала.Стало быть,
нужно было просто не вступать на засыпанный мириадами разметанного и вываленного слесарным учеником бисера пол, а поскорее уйти,чтобы не привлечь ненароком и к себе ярости  явно неадекватного слесарного ученика ...Лишним было и интересоваться--заглядывал ли кто-то уже и под штопку на кадетском рукаве:  сам Ниен ничего не отправлял в "ту сторону" перед исчезновением рассыльного с линии эстафеты, но оставалась малая вероятность того, что под штопку заложили перед гибелью кадета, наоборот,весточку "с той стороны"...   Ниена остановила в этом здравом желании--уйти и оставить с "почтовым ящиком" в одежде выведенного из строя рассыльного все,как есть, --лишь одна деталь: выстрелив над головой бисерной расшивальщицы из своей винтовки, слесарный ученик потом прислонил и оставил свое оружие у притолоки распахнутой им двери в мастерскую. Винтовка ему, видимо, помешала--ведь опрокидывать витрины и прилавки с бисерными изделиями удобнее было одновременно обеими руками--некоторые из них были весьма массивны для худощавого слесарного ученика.
"Мал клоп, да вонюч"--успел подумать Ниен, охватив взглядом сразу и бесхозную  винтовку, и то,что успел сделать с бисером, освободившись от нее, будущий слесарь. В привычной к быстрым оценкам голове разведчика быстро промелькнула посторонняя мысль,что, вот, хорошо бы взять винтовку, навести ее на хозяина этого оружия и заставить его собрать и заново разложить весь бисер--посмотреть: сколько он убьет на это времени,чтобы восстановить все заново, сколько дней из своей жизни он на этом потеряет..."Сколько потеряю  еще я,чтобы приискать новую бисерную мастерскую и выяснить--как,при каких обстоятельствах расстался рассыльный со своей почтовой гимнастеркой ,"-наложилась поверх мысль о расходе собственного времени.
"Стоит ли этот хлопец,чтобы я даже мысленно караулил его с винтовкой",-раздраженно подытожил себе Ниен,--ведь ясно, что парень меньше раздумывал--как потратить в пустую столько чужого времени, громя тысячами бисеринок чужой труд, чем я,собираясь оценить это крошево на полу. Он убил чужое время и,возможно. моего рассыльного, потому что не подумал,что за это в расплату я посчитаю нужным похитить его собственное.время"
Оставалось решить два самых сложных вопроса--как объяснить убийство ученика сослуживцам по рабочему патрулю, от которых Ниен отстал на улице, завернув  за кисетом (а, на самом деле, за знакомым заштопанным рукавом на кадетской блузе) в эту мастерскую ...разведчик сразу обратился к мысли выдать свои выстрелы за наказание распоясавшемуся кадету, чью блузу напялил сегодня слесаренок  (и он надежно выстроил эту правдоподобную версию, раз она потом устроила даже самого Бельского) и как обосновать такой рискованно привлекающий к Ниену внимание властей поступок для голландских кураторов (здесь Ниен снова отработал тему с кадетской блузой--стоило проверить--нес ли что-то его информатор, который зашивал блузе в рукав шифрованные донесения и для передачи на встрече с Ниеном, но случайно погиб от рук учеников слесарей... а Ниену потребовалось выследить того из мародеров, кому досталась блуза,чтобы гарантированно забрать донесение,если оно было в рукаве под штопкой, убив ученика слесаря под благовидным для пролетарского оценки предлогом). У Ниена ушло на конструирование этих версий ровно столько времени, сколько требуется, чтобы подхватить бесхозную винтовку и направить ее в голову цели. Лишь одно обстоятельство чуть не затормозило и даже отменило выстрелы Ниена, потому что он краем глаза отметил,--как лоснится ложе винтовки: ученик слесаря был ,в сущности, еще ребенок,и как многие ребятишки, ходил с липкими руками (от конфискованных у буржуазии сластей,что ли)...Ниен ненавидел эту распространенную среди детей особенность и побрезговал бы приложиться для выстрела к такой винтовке, но он знал эту свою слабость, ради нее не расставался с рабочими перчатками макетчика. Поэтому его решение замедлило только необходимость их надеть перед стрельбой. Стрелял в ученика слесаря он молча, хотя тот уже успел обернуться на его движения, и у Ниена была возможность как-то к нему обратиться. Но он заговорил уже только встав над трупом и обращаясь к бисерной мастерице забившейся за уцелевшие еще прилавки--"вот, ведь, как этот поганец-кадет все обернул--больше и помочь тебе,получается, с моей стороны,нечем...Беги на улицу зови остальной наш рабочий патруль". Винтовку он вернул к притолоке и,прощупывая явно пустое пространство в ткани под штопкой, подумал с горькой иронией:
"Уже второй раз стреляю так успешно по людям, и никак не получается оставить у себя оружие за такую верную его службу. Заклятие какое-то"
Иронию он позволили себе потому,что,будь это появление ученика слесаря в чужой одежде в жизни Ниена неслучайным--хитрой проверкой,чтобы поймать его на интересе к тайнику--к  заштопанному месту, то там неминуемо что-то бы лежало...Тайник был пуст, Слесаренок был убит Ниеном за рассыпанный бисер.

Набирала я впопыхах с машинописного текста--могут быть ошибки. Догадаетесь по смыслу

Из романа "Факап"Михаила Харитонова--приквела к роману братьевСтругацких "Трудно быть богом"--описание возлюбленной прогрессора Антона Малышева (Дона Руматы):
Вообще говоря, в средневековом обществе таким, как Кира, могло и повезти. В особенности - если, помимо умственной отсталости, они отличались ещё и каким-нибудь забавным уродством. Дураки и дуры, развлекающие благородных донов или просто богатых людей, могли провести свою жизнь в тепле и сытости. Но Кире это не грозило. Девочка была так себе, обыкновенной, ещё и рыжей, а рыжих в Арканаре сторонились. К тому же она была тихой и боялась людей. Её и не особенно обижали - неинтересно было. Симптомы на лице были не особо заметны. Если бы не вечно открытый рот и слюни на подбородке. Но этим в Арканаре было трудно кого-то удивить. Эка невидаль.

Говорить она не умела, только мычала. Понимала простейшие приказы. Умела стирать: это отец в неё вбил. Гладить уже не могла - всегда обжигалась утюгом. Вообще очень боялась огня: в раннем детстве какой-то знахарь пытался лечить её прижиганиями.

Всё свободное от стирки время Кира проводила на улице. В грязных тряпках, босая, вонючая. Выпрашивала еду: дома кормили по остаточному приницпу - что не доели сами, то отдавали ей. Возможно, поэтому она выросла маленькой, узкобёдрой и безгрудой. В отличие от сверстниц, питавшихся получше  - и к пятнадцати годочкам уже ходивших с сиськами навыкат. Хотя, может, дело в наследственности... Так или иначе, Левин считал, что для Малышева это имело значение. Вряд ли он смог пожалеть сисястую и задастую девку.

У Германа в фильме Кира, конечно, отнюдь не выглядела отсталой Для актрисы,которая ее исполняла, это,вообще, осталось самой глубокой ролью в ее карьере

Еще один тематический кусочек из того же произведения:
"... Горан, удостоившись откровения, бросил прежнюю жизнь и вступил в Орден. Поскольку он отдал Ордену всё своё имущество - а его было много - в Ордене отнеслись к нему хорошо. Потом, однако, выяснилось, что он слишком усердствует в праведной жизни и проповедует нечто несуразное. Горана подвергли орденскому суду. Ему дали возможность защищаться. На защите он - скорее пламенно, чем внятно - изложил суть своего учения. Это он сделал совершенно зря. Его развели простейшим способом - спросили, были ли грязными ноги у бога, когда он выходил из болот. Святой Мика упоминал о своих грязных ногах в начале своей очень известной проповеди: "Когда я вышел из Питанских болот, мои ноги были в грязи, но душа очистилась от грязи". Поэтому Горан ответил, что да, были. Тогда его передали ируканским властям как богохульника. По представлениям ируканцев, говорить о богах неуважительно было опасно для общества в целом, а назвать бога грязным было классическим, буквально из учебника для законоведов, образцом оскорбительного и богохульного высказывания."

Что-то не помню такого... Надо перечитать.

В фильме Германа Кира ходит босиком,но зритель ее видит только во дворце Руматы,там ее и убивают

Поскольку в теме "босоногие звезды" эти картинки будут фейком я разместила их здесь. На оригинальных фотографиях Дейви и Хлоя в обуви.